Почти по Карцеву



Первый курс. День присяги. Вечер.
Стою на тумбочке. Собственно, не на самой тумбочке, а, как того требует Устав внутренней службы, возле неё, вблизи комнаты для хранения оружия. Разморило. Это от того, что народ поголовно в увольнении и у нас поэтому праздник живота.

Звонок. Снимаю трубку. Представиться толком не успеваю - меня перебивает чей-то противный голос на другом конце, несущий несусветную ахинею. Отвечаю, что мне оно на х»й не надо и вешаю трубку.

Пятаки* вечно придумают какую-нибудь забаву. То гири, все что есть, несём на кафедру физической культуры и спорта - для контрольного взвешивания перед соревнованиями. И над нами смеются. То все зубные щётки в санчасть - на дезинфекцию. Оттуда нас прогоняют, топая ногами и брызгая слюной. И кто ж потом разберёт какую щётку в какую тумбочку возвращать?
Это что-то вроде традиции.*

Тут что-то новенькое придумали: на ночь глядя спросили не нужен ли мне полковник. Вот я так им и ответил. Так борзо разговаривать с пятым курсом мне позволяют мои усы, право на ношение которых, пару недель назад я отстоял у них в честной рукопашной.

Снова звонок. Тот же противный голос в нетерпении просит дежурного. Даю трубку ему. Дежурным - Димка Соколов. Ему вообще палец в рот не клади. Потому что он питон. Страна Питония - особая страна. И её полноправные обитатели, по определению, изначально пользуются своего рода авторитетом и некоторой неприкасаемостью. Он представляется, а затем кричит в трубку то же, что и я полминуты назад.

- Да на х»й он мне нужен!

Вот и ему предлагали полковника. На ночь глядя. Представляете, ты ждёшь команды какой-нибудь или чего-то важного по телефону, а лучше - что б вообще ничего не было и никто не звонил, а тебе говорят: полковник нужен? Разумеется, что никакой полковник никому не нужен. Вот вам, например, нужен полковник? Мне лично нет. Ни в день присяги, ни в любой другой.

Снова звонок. Хохотнув, беру трубку. На этот раз дежурный по училищу просит, что бы к нему наш курсовой офицер пришёл. Не было печали.

Наш взводник, лейтенант Петя Мешков, курсант шестого курса, кроссовик-затейник, оставленный в расположении на ночлег в связи с первым в жизни увольнением своих подопечных, подозревая неладное, одевает фуражку и нехотя, но быстро уходит. Видно кто-то из наших пьяненьким задержан. Так всегда бывает. И сколько личный состав не инструктируй и не предупреждай о последствиях - они, последствия эти, так и хотят наступить.

Через пятнадцать минут Петя возвращается с лицом недавно изнасилованного. И объясняет нам, карасям сопливым, что на кафедру общественных наук прибыл новенький полковник, который, для обкатки, стоит сейчас вторым помдежем. И, по всей видимости, этот полковник историю нам преподавать будет. И, скорее всего, сдать её ему курсанту Ковалёву и старшине второй статьи Соколову будет не особенно легко. Потому что обижен он на нас. Потому как фамилия у него: Нужин. Это он так представлялся по телефону:

- Полковник Нужин...

А мы ему в ответ, мол, на х.. он нам не нужен...



____________________________________________________________________________________
* Пятаки - здесь курсанты пятого, выпускного, курса.
* подобные шутки уже описаны и, скорее всего, не раз. к примеру я прочёл такие же у Дмитрия Тюрина в рассказе "эволюция полов" в сборнике N 8 "в море, на суше и выше..." издательства содружества "А.Покровский и братья" уже после того, как написал сам. это лишь подтверждает существующее. всё это было))))
*Питоны - выпускники Нахимовского ВМУ. вдруг кто не знает.

Я помню, как всё начиналось...

Это сейчас Ленчик читает Покровского с братьями или на «Биглер.ру» залезет и ухохатывается, а когда поженились - едва ли десяток страниц «Расстрелять...» осилила и фыркала, что мы над «хернёй какой-то» смеёмся. Эволюция чувства юмора моей супруги вполне объяснима и логична, а начало его зарождению положил, пожалуй, этот случай.
Это было в начале лета 1997 года, ко мне приехала моя ненаглядная, теперь уже законная, и я начал в перерывах между «снятиями лыж» водить её по миллионному городу. И Ей это нравилось! Единственное, чего Она не совсем понимала (и это огорчает Её по сей день) - это то, что я, почти никогда, не ходил с ней по форме, по гражданке как-то всё.
И вот стоим мы с Ней на остановках. Да-да, именно так - сразу на нескольких, на площади Сенной, где куча остановок общественного транспорта и можно выбирать. Правда особо это делать не из чего, потому что как-то замерло всё...и солнце поднимается и начинает жарить и хочется уехать поскорей, чтобы добраться до цели пока ещё тут асфальт плавиться не начал и народу на остановках этих тьма. И кажется, что большинство, подозревая в каждом конкурента на вход в ожидаемую дверь, немного ненавидит окружающих...
Вдруг Ленуськины глаза становятся много больше их обычного немаленького размера, её взгляд толкает меня обернуться и я и все замираем...
Идёт моряк. Как обычно - ст.1 ст. На ДМБ почему-то все себе три лычки старались забубенить. Как правило.
Всё чин по чину - брюки-клёш, изогнутый краб с якорем, ленты на «беске» - из похоронного бюро (обычно там заказывали). Всё. Никакого перебора в плане кучи немыслимых аксельбантов, громоздящихся друг на друга значков или десятков нашивок на рукавах. Довольно скромно. Но необычно было то, что у него был очень оттопырен правый карман брюк. Нарочито...навязчиво даже оттопыренный.
Это бросалось в глаза, и народ смотрел на него и вслед ему. С интересом смотрел.
Он вразвалочку подошёл на самый перекрёсток, на поворот то есть, там остановки и трамваев и троллейбусов и автобусов и маршруток, как я уже упоминал - и прямо и направо - народу много, все смотрят. И тут начинается действо: моряк, остановившись, засунул руку в карман и достал оттуда "клубок" цепочки, тогда такие затычки в ваннах к таким цепочкам цепляли, а на конце - якорь, мичманский большой, но не просто, а без рифления и без усиков, и , как я понял спаянный из двух. начинает морячок ме-едленно цепь травить. Все наблюдают, дыханье затаив. И вот, как только якорь лёг на асфальт, старшина убрал излишки якорь-цепочки обратно в карман, достал из второго "Беломор" и спички, закурил. Постоял, покурил, выбросил папиросу в урну. После этого, ме-е-едленно-ме-едленно - много медленнее, чем пять минут назад, начал поднимать якорь.
Поднял, убрал в карман и пошёл дальше.
Все буквально животы надорвали, Ленчик тоже смеялась, а у него, ЧСХ, ни один мускул на лице не дрогнул.

Услышал я недавно историю о том, как Катерина Ющенко привезла нашей детской больнице японский прибор. И японского инженера в качестве установочного оборудования. Маленький такой инженер, в очках. Умный, наверное. Все за прибор переживал. Суетился, пытаясь подъемный кран выискать. А когда увидел наших грузчиков...
Вот тут-то глаза его и округлились
Японский инженер лопотал по-английски сначала, затем по-своему, что прибор точный, очень тяжелый, габаритный и транспортировать его вовнутрь здания необходимо исключительно подъемным краном...
Фигня - ответили ему небритые мужики, синие робы которых были украшены оранжевыми бантиками. - Ану, взяли! Э-эхх! Отойди, узкоглазенький, не мешай.
И японский инженер бежал сзади и снимал процесс на мобильный телефон. Цунами мне в сакэ! - читалось восхищением в его узких глазах.

И вспомнились мне почему-то первые мои военные дни. Май, карантин, город-курорт Анапа. На полигон РТС доставили новый прибор. И стоял он, загораживая проход, прямо под окнами школы. Деревянный ящик - три метра во все стороны. Перед прибором - строем в колонну по четыре - вчерашние призывники - в новеньких робах без номеров, в белых бескозырках без ленточек и с недоумением во, все еще умных, глазах. Человек тридцать.
Рядом с ящиком - начальник полигона в звании капитана второго ранга и старшина карантина в звании главстаршины.
- Значит так, моряки. - Начальник полигона приподнялся на носки, покачался пару секунд. - Надо затащить этот ящик вон в ту дверь. Пальцем он ткнул за спину. Тридцать пар все еще умных глаз проследили направление. Ничего так дверь. Широченные ворота в стене здания, окрашенные шаровой краской. - Пусть пока здесь постоит.
Капитан второго ранга вынул из кармана связку ключей и направился к воротам.
- Командуйте, старшина, - крикнул он оттуда.
Главстаршина поправил берет и скомандовал.
Через минуту тридцать будущих моряков весело толкали ящик по асфальту в сторону «двери», а главстаршина ритмично взмахивал рукой и кричал, задавая ритм: «И-р-раз! И-р-раз!». Это самое «И-р-раз!», как оказалось, чуть ли не самая важная часть любого военного процесса. Без нее ну ничего не получается. Сам проверял. Поэтому обязательно должен быть специально выделенный «крикун», то есть ответственный. И, что уж самое удивительное, устает он куда больше всех остальных. Ответственность, видимо. Утомляет она.
Тридцать человек, прибор в несколько тонн весом, дерево по асфальту. За десять минут ящик сдвинулся на полметра. И стал намертво. Ни энергичные взмахивания, ни «И-р-раз!» не помогали.
- Перекур, - задумчиво скомандовал капитан второго ранга. - Старшина, ко мне.
За время перекура прибыла подмога в лице двух капитанов третьего ранга. И этот многозвездный штаб в два счета выработал победную стратегию.
- Рельсы, - сказал один из капитанов третьего ранга.
- Точно, - поддержал его второй. - По рельсам само пойдет.
- А где мы их возьмем? - покосился начальник полигона.
- А вон там, - главстаршина взмахнул рукой, указывая направление. - Под забором лежат.
Капитан второго ранга несколько секунд «пережевывал» этот план.
- Заканчивайте перекур, старшина, - сказал он, все обдумав. - Тащите рельсы.
За рельсами шли строем. Под командой одного из капитанов третьего ранга. Второй остался отрабатывать «И-р-раз!» и энергичные взмахивания. Ибо старшине доверить руководство движением ящика по рельсам уже нельзя. Уже не по чину.
Сам главстаршина шел впереди, изображая следопыта. И вывел точно. В молодой траве у забора действительно лежали рельсы. Два обрезка. Метров по десять длиной. Впрочем, в размерах я могу и ошибаться. Помню только, что очень тяжелые они были. Потому как тащили мы их на руках. На пальцах, точнее. (Это чтобы бросить успели в случае чего.) С пыхтением, сопением, потением. Под команды капитана третьего ранга. «Спину не гнуть! Идти в ногу!». Ну и тому подобные военные слова.
Со вторым рельсом было уже проще. Но все равно очень тяжело.
Поставить ящик на рельсы после этого подвига было совсем плевое дело. А толкать под «И-р-раз!» капитана третьего ранга - так и вовсе.
Ящик «пролетел» по рельсам и с размаху уткнулся в верхний край ворот. Не проходит он, оказывается. По высоте не проходит. В ворота. И намного? Намного. И на высоту рельсов еще.
- Мда, - сказал капитан второго ранга, сняв фуражку.
- Не проходит, - поддержал его один из капитанов третьего ранга.
Вчерашние призывники ничего не сказали. Потому как сил уже не было говорить. Но в глазах их ясно читалось, что по ту сторону забора сначала измеряют высоту ворот. А уже потом идут за рельсами. В глазах старшины ясно читалось, что по ту сторону забора он будет только через полгода и, что ящик этот у него не первый.
- Ладно, - рубанул воздух ладонью капитан второго ранга. - Разберемся. Старшина, ваша команда свободна. По распорядку. Только рельсы обратно отнесите.
И снова «на пальцах», снова «Спину не гнуть! Идти в ногу!». Только теперь уже в другую сторону.
И вы знаете, что я думал, когда тащил рельсы обратно под забор? Нет, совсем не о том, что ближайшие три года мне предстоит пробыть «по эту сторону забора», пропихивая огромные «ящики» в маленькие «двери». И не о том, что кричать “И-р-раз!» куда интереснее, чем таскать под забор рельсы. Всю дорогу меня мучил только один вопрос: Ну откуда взялись рельсы в нашей части, если ближайшая железная дорога проходит в семи километрах от города?

Друзи-товарищи!
в связи с переездом, толком на связь не выходил, но вот уже месяц оченно хочу поделиться рождественским происшествием.
а именно - встречей, причём случайной, с героем своего рассказа.

7 января с.г. в итоговом выпуске "Биглера", посвящённом циклу "Учебка", в тройку лидеров вошли аж два моих рассказа. Это было с ранья. Я был горд.
Следом я открыл "Одноклассники" и увидел, что в гостях у меня был В.Б. - тот самый "боцман", о котором один из рассказов. Мы не были дружны, даже не были знакомы. После его выпуска (на три года старше), я его и не видал. Зашёл он ко мне через друзей друзей.
Ну, я ему возьми и напиши: мол, прочти, боцман, про себя. Капитан 2 ранга Б-н оказался адекватным. Прочёл, ответил, поблагодарил, а ещё прислал на е-мейл своё видение этой истории, которое я и представляю вам, сохранив всё от буквы до точки.

Предистория, уточнение и окончание истории, которую ты знаешь.

Подполковник, который стоял дежурным по училищу (фамилию я его уже не помню), действительно был с кафедры тактики армейской. Ну очень он не любил наш флотский факультет!!! Не было ни одного его дежурства, чтобы начфака, а потом и начкурсов, не отодрали за какие-то происшествия. И высасывал, «собака», всё чуть ли не из пальца, ну или почти всё. В общем, не имея возможности научить моряков-курсантов армейской тактике, он учил нас на своих дежурствах. Мы уж и справки наводили у КИФА про его нормальность и возможных подходах к нему, ответ был один: непреклонен и без компромиссов. В общем, дошло до того, что начкурсы нашего факультета лично и повторно инструктировали дежурных перед его дежурствами. И я как раз попал на такое дежурство.
Будучи лично проинструктированным начальником курса Василием Ефименко, я проникся поставленной задачей и к 2 часам ночи вся территория и помещение курса были вылизаны идеально. Несмотря на то, что это был 4 курс, форму почти все заправили на баночки (я лично контролировал). Кроме того, по училищу дежурила дружественная нам рота, и было организовано оповещение передвижения дежурного по училищу и возможные его планы. В общем, вроде как всё предусмотрел, и о, удача - в 4 утра дежурный решил прилечь в дежурке, о чём незамедлительно нам было сообщено нашей разведкой. Поборовшись со сном до 4.30, я всё-таки решил прилечь, не раздеваясь и накрывшись до глаз одеялом. На тумбочке остался Олег Наконечный. Его задача была при хлопке двери внизу тут же меня толкнуть (прилёг я на второй койке от него). Олег имел свойство столбенеть при виде начальства и переходить на хрип в случае паники. Но я на худшее не надеялся, так как посчитал, что всё предусмотрел.
Глаза открыл непосредственно в тот момент, как меня посчитали. Был я седьмым в общем подсчёте личного состава. Используя подвернувшийся момент и складки местности, я стёк с кровати и вжался между рундуками у окна. Ближним к окну спал Дима Педанов (Педан). Толкнув его и шёпотом объяснив ему, что от него требуется, я стал ждать, когда он с шумом откроет окно рядом со мной. Так как был конец марта, то почти все окна были заклеены ещё. Кроме моего, которое открывали на проветривание. Педан выполнил свою часть дела и пошлёпал в гальюн, шумно зевая и подкашливая, мимо дежурного по училищу и заикавшегося Олега Наконечного, пытавшегося доказать дежурному правильность расхода по курсу.
Я повис на подоконнике. Казарма находилась на втором этаже, и лёд внизу ещё не растаял. Толстый его слой сантиметров 15 толщиной, выпуклой линзой кверху, как раз и виднелся подо мной. Да указанной тобой выпуклой лепнины достать не было возможности, даже имея опыт акробатики.* Я задумался. Пред глазами встал случай, когда в прошлом году Виталик Лымарь (с четвертого взвода), выпрыгнул в окно в «гражданке», спасаясь от глаз начфака, порвал связки. Причём прыгал он летом.
Из размышлений меня вывел вернувшийся из гальюна Педан. Поскольку на улице был не июль, а март, и меня в поле видимости не было, Педан, не задумываясь, закрыл окно. С первой попытки это у него не получилось, так как мои пальцы, крепко цепляясь за подоконник, мешали окну закрыться. Оценив следующий замах Педана «незакрывающейся» рамой, пальцы мои сами собой отцепились. Я планирую на лёд, как зебра, окно закрылось. Приземлился я не очень удачно, всё-таки стукнулся задницей, но без травм. Я потом сам ходил смотреть, куда это я и откуда, впечатлило!!!
Выяснив, что живой, бегом наверх. Моё появление снизу (с территории) привело в радость дежурного по училищу и в панику Олега Наконечного (ведь он сам меня посчитал, и я через дверь не выходил). Доложив дежурному, что все хорошо, и выслушав его тираду, что у меня хреново с математикой, я спросил разрешения дежурного дать указания дневальному по уборке территории. С ехидной улыбкой он наблюдал, как я пытался вразумить очумевшего от всего этого Олега Наконечного, что надо замести и в каком месте (след на льду всё-таки остался). После того, как я взашей вытолкал его на территорию, всучив в его руки «голяк», мы вернулись к математике.
«Тактика» просчитала курс четыре раза! И победу в математике каждый раз неминуемо одерживал флот. «Тактика» задумалась минут на 15 у окна с видом на флаг курса, стеклянными глазами провожая не спешащих увольняемых, возвращавшихся к подъёму. Очевидно, какие-то процессы в мозгу начали работать именно так, как надо, и вопрос в нужном направлении не заставил себя ждать: «А какая высота потолков в казарме?»
Видя игру мысли на лице «Тактики», я к вопросу уже был готов: указав с ходу запредельную высоту, я якобы случайно поведал, что окна снаружи сложно мыть, в прошлом году, вон, Виталя Лымарь, сорвался с ветошью в руках, хорошо хоть обрез успели поймать, отделался разрывом связок. На этом диалог был закончен. «Тактика», поведав мне, что всё это как-то странно, убыл на КПП. Вернувшегося с территории обалдевшего от всего пережитого Олега Наконечного я отправил обратно, уже подробно и обстоятельно разжевав, что и где надо замести.
До 11 часов все происходило в дежурном режиме, согласно распорядка дня. В 11 часов Вася Ефименко, вернувшийся от начфака со сдвинутыми бровями и хитрой искоркой в глазах, поднял меня с койки к себе. Вопроса, как такового, и претензии в несении вахты не последовало, но было непонятно, как это так «Тактика» неправильно мог сосчитать личный состав, а потом вдруг после возвращения дежурного с территории всё сошлось. И кстати, что это я делал на территории!? (Ход мыслей правильный, что делать на территории на 4 курсе). Ответ был дан его же словами, услышанными вчера: что, мол, вы же предупреждали, инструктировали, чтоб без замечаний, вот и расход у меня все же правильно составлен, с личным составом бьёт, и по кубрику замечаний нет, и территорию мы лизали, как у кота, чтоб вообще...
Очевидно, Васю ответ удовлетворил, и он от меня отстал. Ну а я, уже разбуженный, двинулся на КПП, узнать из первых уст данные разведчиков, что, мол, за переполох такой.
Дежурный по КПП N1, Саня Кагукин, поведал мне следующее. Что сначала «Тактика» настучал начфаку, что, мол, какие-то странные вещи происходят на 4 курсе. То бьёт расход, то нет. Услышав от начфака одобрительное, что, мол, достали уже, щас всех «порву», он пошёл дальше. Генералу знать про это не следовало, очевидно решил «Тактика», а вот полковник Ивашина, наверное, оценит. Ну и доложил. То ли Ивашина был не в духе, то ли мистическая история ему не понравилась, не знаю. Но крик стоял у КПП жуткий. «Тактика» с грустным видом двинулся в дежурку.
Дальше рассказываю, что узнавал из разных источников.
«Тактику» сняли с дежурства после обеда. Снял Ивашина. Как говорят, он написал подробный рапорт о случившемся с ним ночью. Что уж он там указал, я не знаю. От меня отстали, хотя дня три интерес держался как у взводного, так и старшин взводов. На третий день я старшинам взводов рассказал, что было.
На следующее дежурство «Тактика» заступил через неделю. На разводе он лично предупредил всех моряков, что будет сам считать, проверять, и что все дежурные по первому свистку, и чтоб никакой территории, и чтоб всё никуда... Не успел проверить. Вечером дежурство принял помошник, а его увезли на «скорой» в госпиталь. Одни говорят, что давление, другие, что нервный срыв.
Увидел я его спустя месяца два. Случайно проходил через коридор кафедры тактики, и он выходит. Увидев меня, он слега шарахнулся в сторону, взгляд у него был полон ненависти то ли ко мне, то ли ко всем морякам. Дежурным его не ставили почти год. К нашему выпуску ближе он заступил опять дежурным, но что странно, больше он к морякам не поднимался. Подходил к казарме, вызывал дежурных и спрашивал на улице, всё ли в порядке, получив удовлетворительный ответ, убывал на свое штатное место.

Вот так все и было. Не знаю, интересно я всё рассказал, или нет. Литературных способностей у меня, наверное, нет. А вот истории, в которые я вляпывался периодически, я помню подробно. Пишу и как будто сам её переживаю еще раз. Да и чувство совести всё-таки за подполковника этого грызёт.

Учеба

Тяжелы первые месяцы курсантской службы. И морально и физически. Нестерпимо хочется домой. Тоска по дому и смазливым подружкам умело выдавливается хроническим голодом и хроническим же недосыпанием. Слава Богу, что в военных училищах практически нет дедовщины. Снисходительно-насмешливое отношение к первокурсникам есть, а дедовщины нет. Ну, хотя, наверное, у кого как.

После присяги на курс молодого бойца нас вывезли в лагерь на полигон. Вернее, вывезли командный состав. Младшие офицеры со своими взводами топали пешком. Дошли только офицеры, бывшие кадеты и некоторые из уже отслуживших. Остальные приползли в лагерь с кровавыми мозолями от умело намотанных портянок. Впрочем, умники, решившиеся заменить портянки на шерстяные носки, последние пару километров, спотыкаясь, ковыляли босиком. В сапогах было больно совсем. Некоторые умудрились заработать "натруженный перелом". Как можно при ходьбе заработать перелом, для меня остается загадкой до сих пор. Несмотря на мои познания в травматологии, жертвы все же были.

Офицеры нас баловали своим вниманием. С обратной пропорциональностью величине звезд на погонах. Ежеминутные лейтенантские понукания изредка разбавлялись капитанскими нравоучениями. Товарищи майоры в процесс становления личности в погонах вмешивались крайне редко. Полковников же мы до поры до времени видели лишь издалека. Надо заметить, что отцы командиры по большей своей части отличались жестким, но справедливым подходом ко взращиваемым подопечным. Стокилограммовый боксер, капитан Картюх, "в одну калитку" выигравший не один поединок на армейском ринге, вспомнив любимых персонажей из "Ивана Васильевича", назначил подопечному курсу строевую песню про "Кап-кап-кап из ясных глаз Маруси". Подопечным курсом оказались мы. Маруся над идущим в ногу строем проливала слезы все пять лет обучения. В принципе, к третьему курсу все привыкли, и зачастую затягивали жалобный текст без напоминания извне. Судя по кубкам, вымпелам, грамотам и сбитым кулакам, удар у капитана Картюха был отработан на совесть. Проверять заслуженность спортивных наград на себе среди нас желающих не было. Тексты песен учились легко и с задором. С таким же опасливым задором выполнялись и другие задачи. Впрочем, иногда случались небольшие казусы. Так, за одну легкую провинность уже позже, в стенах училища, капитан мне и нескольким товарищам по залету настоятельно порекомендовал отдраить все очки в туалете казармы за час "так бть, чтоб бть, блестело, бть". На робкие попытки возражения по поводу отсутствия моющих средств и общего запущения сливных отверстий было предложено использовать крошеный кирпич. Кто из нас предложил по-шустрому все покрасить белой нитрокраской, я сейчас вспомнить и не могу. Помню только, что поначалу очень сильно воняло химией. Хотя выветрилось все достаточно быстро. Через час в усиленно прокуренный туалет строевым шагом со зловещей улыбкой на мясистом накачанном лице вошел капитан Картюх. Через плотный офицерский китель с погонами явственно проступали бицепс, трицепс, дельтовидные мышцы и кубики на животе. Погода стояла теплая, окна были открыты настежь. Я всерьез подумывал выпрыгнуть в случае провала операции в окно. В принципе, наверняка не только я, благо, этаж был первый. Хотя капитановы кулаки располагали к таким мыслям и, невзирая на этажность помещения. Когда командир заглянул в первую кабинку, я взялся руками за подоконник, все-таки если все ломанутся в окно, можно и не успеть. Через секунду чемпион по боксу выпрыгнул из первой кабинки и в звенящей тишине ворвался во вторую. Нарастать напряжению дальше было некуда. Все-таки мы перестарались. Создавалось впечатление, что вмурованные в бетонный пол железные армейские унитазы поменяли на сияющие свежей белизной новые. Это, конечно же, было нереально. Капитан понимал это лучше всех. Первым нарушил гробовую тишину, как это и полагается, офицер:
- А чем это вы их так?
- Кирпичом, товарищ капитан, - наш сержант Серега принял всю возможную агрессию на себя, - как вы и рекомендовали.
- Ну и песочком немного, - подал голос и я, подтягиваясь к подоконнику.
Курсовой офицер еще несколько минут немного растерянно бродил из одной кабинки в другую. Окончательно осмелев, сержант раздал из своей пачки всем сигареты и щелкнул зажигалкой. В полной тишине все жадно стали пыхтеть сигаретами, стараясь убить саму возможность проявления запаха краски. В такой же тишине капитан из туалета и вышел. Вернулся он через несколько минут. Мы даже успели опять испугаться. Но его тон был слишком уставшим:
- Все на занятия.

Жаль, но вскоре наш инновационный метод был раскрыт. Мы даже понесли какие-то наказания, хотя и абсолютно несерьезные. Покраска казенных унитазов в случае провинности была принята на вооружение всеми залетчиками. Один вундеркинд с особо корявыми руками переборщил с краской, которая потекла по черной трубе вниз. Белые потёки капитану не понравились. Хотя чего было злиться - непонятно. Туалет на нашем курсе в течение нескольких месяцев ставился в пример всей многоэтажной казарме. Вот ведь - даже туалет может быть поставлен в пример.
Вообще инициатива в армии, как в прочем и в любом закрытом сообществе, зачастую довольно сильно наказуема. Один мой однокурсник на первом курсе похвастался перед начальством умением косить траву. Все пять лет, за исключением снежных месяцев, он ее и прокосил. В гордом одиночестве. Видимо, с косой в руках он, размышляя о превратностях судьбы, увлекся коллекционированием. Стал собирать бутылки водки. Нормальные такие, запечатанные заводские бутылки с водкой. Русской. Причём разной. Уж не знаю, за сколько лет он собрал свою коллекцию, но сейчас его водочный погреб состоит из пятисот бутылок. Другой сослуживец в первый месяц учебы, также в одиночестве, гордо вышел из строя на невинную просьбу проявиться умельцам игры на музыкальных инструментах типа "барабан". Продемонстрировав тут же на любезно предоставленном барабане свое мастерство, окрыленный своими успехами вояка был назначен ротным барабанщиком. Барабан пришлось носить с собой везде. На занятия, в столовую, после занятий и в другое свободное время. Через несколько месяцев он стал тихо материться. Еще через полгода заваливать рапортами вышестоящее начальство. Попытки игнорировать барабан всегда жестко пресекались всевозможными наказаниями. После второго курса и стакана водки барабан он сжег. Отсидев положенный срок на гауптвахте за порчу казенного имущества в состоянии алкогольного опьянения и купив на свои себе новый барабан, он еще три года музицировал и отбивал мелкую дробь своими палочками. В редкие моменты опьянения говорил, что в принципе в детстве мечтал стать музыкантом.

Особое впечатление на наши неокрепшие головы оказывали преподаватели еще старой, советской закалки. Программа первых двух курсов мало отличалась от любого технического вуза. Гражданские учителя хотя и смутно, но все же были логическим продолжением учителей школьных. Преподаватель по физике, пелотка по половым признакам, очень ловко разделила всех присутствующих слушателей на две категории:
- Вы знаете, чем глупый человек отличается от умного? Ничем! Глупый думает и понимает все то же самое, только несколько позже.
Встрепенуться нас заставил старший преподаватель кафедры одной из спец дисциплин в полковничьем звании в начале третьего курса:
- Очень рад вас видеть, товарищи курсанты, - на первом занятии он широко и приветливо улыбался.
- Все вы, я надеюсь, хорошо знакомы с русским языком. И все вы хорошо понимаете значение слова “Кара”, - полковник внимательно обвел взглядом притихшую аудиторию и не переставая улыбаться продолжил:
- Так вот. Я ваша Кара. И в этом вы все вскорости сможете убедиться.
Убедились вскорости все. Нет, не только в том, что милый улыбающийся человек может быть карой, но и в том, что улыбка может быть не только приветливой, но и зловещей.
Хотя однажды я был свидетелем и совсем противоположной картины. Мой однокурсник сдавал хвост. Экзамен должен был быть сдан во время летней сессии. Приближалась зимняя. В энный раз вытянув билет и прочитав вопросы, мой товарищ распсиховался и заявил, что он ничего не знает, и вообще пусть его выгоняют с четвертого курса, раз он такой идиот. Офицер, принимающий экзамен, вальяжно развалившись в кресле, небрежно одернул:
- Ну как же. Вы, товарищ курсант, много чего знаете. Возьмите себя в руки и сосредоточьтесь. Что такое радиолокационная станция?
- Я не знаю, - лоботряс застенчиво опустил глаза и рассматривал свои нечищеные сапоги. - Товарищ полковник, ставьте двойку, чего уж там.
- Погоди, курсант, подойди к доске и возьми мел. Повторяю свой вопрос. Что такое РЛС?
- Товарищ полковник, я не знаю...
- Рисуй!!!
- Что рисовать?
- Что представляешь, то и рисуй.
На доске стал появляться неровный, смущенный прямоугольник.
- Что это? -полковник был явно в ударе.
- К-кунг- немного заикаясь промямлил хронический двоешник.
- Что еще должно быть?!
- К-кабина...
- Рисуй!!!
К прямоугольнику добавился квадратик поменьше.
- Еще что?
- Антенна...
- Ну!!!
Над прямоугольником кривоватым полумесяцем прорисовалась антенна.
Разошедшийся полковник фонтанировал неожиданными вопросами:
- Между ними что?!!
- Палочка.
- Где?!!
- Вот!
- Еще что?!!
- Колесики, - уверенная рука завтрашнего выпускника намалевала два колесика. Рисунок ведь не в проекции был. Видно с боку только два.
- Ну вот, а говоришь, не знаешь ничего. Зачетку давай.
Я вот много позже задумался, а действительно, зачем старшему офицеру военкомата одного из северных городов досконально знать, что такое радиолокационная станция?
Я был следующим. Полковник был вальяжен, снисходителен и издевательства были чисто формальными. Страшно не было. Свою тройку я получил примерно тем же способом. Удивительно, но ввиду всеобщей бедности на тот момент за эти тройки не было проставлено ни единой бутылки, не говоря уже о более хрустящих подношениях.

Через полтора года мы сдавали госэкзамены. Негоже было московской комиссии показывать, что некоторые выпускники с трудом должны были выпуститься из средней школы. В целях перестраховки все шли по своим билетам. Приемная комиссия благоухала вчерашним перегаром и свежим коньяком. Оценки ставились средние по аттестату. В основном четверки, и реже тройки. Пятерки только медалистам и претендентам на красный диплом. Зачем я захотел повыебываться, остается для меня загадкой до сих пор. Первый вопрос билета, изобилующий сложными формулами и математическими выкладками, я докладывал у доски, сопровождая свою речь рисованием этих самых формул мелом. В середине доклада я целенаправленно допустил ошибку в решении, и с этой ошибкой приближался к финишной черте. Заметила ли ошибку принимающая сторона, я не знаю, но когда я дошел до конца повествования, вчерашний перепой и общий похуизм ситуации сделал свое дело. Я, глубокомысленно замолчав и уставившись на исписанную формулами доску, громко объявил:
- Товарищи офицеры, извините, но у меня здесь ошибка.
Первым не выдержал начальник приемной комиссии.
- Где?
После недолгого размышления я взял тряпку и стер половину своего ответа.
- Вот где-то здесь я запутался. Здесь должно быть по-другому.
Восстановить единственный выученный билет с формулами на доске был вопросом чисто техническим, и под собственные бормотания, восклицания и обязательное измазюкивание мелом заняло у меня еще несколько минут. Начальник приемной комиссии одобрительно сощурил глаза и разрешил на остальные вопросы билета не отвечать. Заслуженная, хотя и бесполезная пятерка согревала душу.
Хочу заметить, что сейчас дела в образовательной системе удивляют побольше чем в смутные девяностые. Намедни в кои-то веки зашел в школу к своему ребенку. На первом этаже внимание привлек большой стенд. Рядом с фотографиями отличников учебы и лучших учителей висела красочная школьная газета. Вторым пунктом в рубрике "Удивительные факты" я прочел: "Удивительно, но морские свинки, точно так же как и люди, занимаются групповым сексом".
Охуеть.

© Ротмистр

Оценка - 1,33