Баллада о трудностях военной жизни
(из цикла "Сумчатые баллады")

Пару лет назад расквартированные в Квинсленде части австралийской армии были вынуждены отменить сигналы трубой и ввести сигналы флейтой.
Дело в том, что там навалом кукобарр - эдаких отъевшихся австралийских зимородков. Т.е. выглядит, как европейский но раз в 10 больше, ест змей. Если бросить кусок мяса, будет долго бить его о землю, убивая. Подражает практически всему - от автомобильных сирен до сигнала пешеходного перехода. Когда не подражает, гнусным образом хохочет. На свежего человека производит сильное впечатление.
А беда была в в том, что по устройству своей глотки кукобарры трубу копировать могут (что и делают с удовольствием), а флейту - нет. Решение было принято после того, как в течение нескольких недель в разных точках Квинсленда кукобарры трижды скомандовали построение (чем-то им пришлась эта команда).

Стырено на просторах Тырнета.

БАЙКИ ВОЕННОПРОКУРОРСКИЕ (очередные)

В армии матом не ругаются-
В армии матом разговаривают

История образца примерно 1988 года. После долгих веселых и не очень приключений я был призван на действительную военную службу сроком на 2 года в звании лейтенанта уссыции. Когда в середине декабря 1987 года я приехал по месту направления - в г. Хабаровск, то я был одет в самую свою теплую одежду. По дороге от аэропорта до места назначения меня по крайней мере три человека спросили, не случилось ли со мной чего и не нужна ли мне теплая одежда. Добравшись до ВП КДВО и найдя искомое начальство я с места заявил, что отсюда я поеду только на юг, а если не на юг, то нах, лучше дезертировать, чем по такому морозу 2 года колупаться.
Начальство вняло, и был я направлен для службы в военную прокуратуру в г. Лесозаводск Приморского края (широта Сочи).
К моменту призыва я уже изрядно (2 года) проработал в системе гражданской прокуратуры. И кое-что уже о работе следователя знал. Так что ничего особо нового на новом месте службы/работы я для себя не обнаружил, кроме того, что я оказался пожалуй самым опытным следователем в этой богоспасаемой конторе. Ну и ладно, где бы насильников и убийц не ловить, лишь бы ловить. Еще, правда, предстояло, освоить специфический пласт «военных преступлений». Настроение, правда, было препоганое, связанное с насильственным отрывом от любимого дела и коллектива.
Надо отметить, что в системе военной прокуратуры имеется институт так называемых дознавателей. Кто служил - тот знает. Это офицеры частей, которые исполняют по указанию следователя разные поручения, а особо толковые допускаются до проведения следственных действий. Обычно командование норовит назначить на эти должности неперспективных (по его, командира, мнению) офицеров (среди них было много очень и очень толковых парней), либо действительно туповатых, никчемных или разного рода начхимов и т.п., без которых, как я понимаю, командование вполне обходилось.
Смысл существования дознавателей я осознал довольно быстро, т.к. убедился на собственной шкуре, что поспеть всюду, при разбросе частей в радиусе 100 и более км и наличии в производстве до 15 уголовных дел, поспеть всюду самому, нереально. Осознав это, я от одного из командиров попросил прислать дознавателя. Приехал майор, скажем, Иванов (не важно).
Надо сказать, что «на гражданке» разговаривать матом не сильно приветствовалось. Гражданские избалованные вежливым обращением, могли и обидеться на такое обращения. Да и будучи человеком по природе вовсе не грубым, я, учитывая старшинство по званию и возрасту прибывшего офицера, вежливо осведомился об имени-отчестве прибывшего, т.к. к военному стилю общения испытывал, и весьма вежливо попросил его собрать некоторые интересующие меня документы об очередном шалуне, попавшем в поле зрения ВП. Иван Иванович (пусть будет так) вежливейшим же образом сказал, что все сполнит, скажем, к среде, и с этим он отбыл.
Пришла среда, настала пятница, Иван Иваныча как не было, так и не было. Дозвонившись с трудом до его полка, вышел с ним на связь и все еще вежливо попенял, на что получил извинения, заверения и обещания. Надо ли говорить, что общениям сбыться было не суждено. Долго я названивал то Иван Ванычу, то его командирам. Это обстоятельство меня озадачило. Как то, погруженный в думы, шел я по коридору «родного» учреждения, когда из кабинета коллеги - интеллигентнейшего Саши (тоже следователя) я услышал совершенно страшные матюки, подобных которым я редко когда слышал. Заинтересовавшись, том более, что с Сашей мы уже к тому времени были в хороших отношениях, я решил заглянуть к коллеге. Саша был старлеем. Перед ним навытяжку стоял майор, на которого Саша орал, как на нагадившего в вазу детсадовца. Майор попыток прервать поток сквернословия не делал. Я понял, что чего я то в армейской субординации не понимаю. Не то чтобы меня она (субординация) волновала. Отдание воинской чести я флегматично игнорировал, на все вопли начальства заявляя, что честь у меня одна, я ее никому не отдаю. Желающие могли применять любые репрессии, как двухгодичника, они меня не интересовали. Да и посадить меня на губу, как я потом узнал, можно было только с санкции окружного прокурора. Желающих связываться за 2 года не нашлось.
Тем не менее, когда вопли закончились, я зашел к Саше и осведомился о причинах его ярости. Саша при этом выглядел совершенно спокойным, добродушным и улыбающимся. На мои недоуменные вопросы он ответил, что ставил задачу дознавателю. Его слова я принял к сведению.
Когда мне наконец посчастливилось завлечь к себе тело моего Иван Иваныча, я поставил это тело у стены и вспомнив все, что только мог вспомнить, а также присуропив кое-что из услышанного от Саши, я стал ему внушать, что он должен задрав полы шинели бежать и исполнять мои поручения, а не то... Меня хватило минут на пять. Больше всего меня поразил финал. Майор ни капли не обиделся. Он выслушал меня совершенно спокойно. После окончания моих матерных воплей, он сказал фразу, которая меня добила. «Ты бы так СРАЗУ и сказал, что тебе действительно это надо, а то мне откуда знать». После чего мужик, уточнив задание, ушел. И через три дня я получил все, что мне от него было надо.
Это был момент истины в части того, как разговаривают в армии.

"А чего их жалеть, басурман?" (с) А.В. Суворов

...Когда пришли официальные данные об ущербе, нанесенном вражеской бронетехнике, я увидел разочарование наших людей. Пропасть между по-юношески горячими сводками с полей сражений и сдержанными официальными отчетами всегда велика. Характерный тому пример - сообщение об атаке на колонну египетской 1-й бригады около Бир-Гафгафы 31 октября. После операции лейтенант Ц.К. написал в рапорте:

Внезапно на центральном направлении мы обнаружили колонну танков и прочей техники. События развивались быстро. Грузовики и танки противника вспыхивали один за другим. Поначалу все напоминало учебные атаки на наземные цели, но когда вокруг стали рваться снаряды и свистеть пули, дела приняли более серьезный оборот. Ветровые стекла у машин капитана Г. и лейтенанта П. были забрызганы горючим, и они спикировали на цель вслепую; остальные тоже постарались не отстать...
Г. и я атаковали скопление танков. Внезапно я увидел, как совсем рядом рвутся снаряды 40-мм зениток. В мгновение я определил местоположение орудия, которое стреляло по нам, и повел машину на него. Расчет попытался направить ствол на меня, но, увидев, что запаздывает, зенитчики бросились на землю и поползли в разные стороны. Им хватило короткой очереди из браунинга калибра 12,7 мм. Другая очередь чуть не привела к катастрофе. Я обстрелял грузовик с боеприпасами, который взорвался. Ударной волной мою машину подбросило, и она чуть не столкнулась с другим самолетом. Все мы, кроме одного, расстреляли боезапасы и повернули домой, а лейтенант С. остался, чтобы опустошить зарядные коробки.

К рапорту прилагался постскриптум, написанный рукой командира эскадрильи: "Должен заметить, что, несмотря на захватывающее описание, потери противника, о которых говорится в первом абзаце составили два танка и два грузовика".

Источник - Моше Даян. Дневник Синайской кампании. М., "Эксмо", 2003 г.

Вот так вот...

Из книги Георгия Костылева
"Легко притворяться бегущим"

Да, черт возьми! Тут есть что вспомнить! О, эти рапорта, приказы, заявки, акты, накладные, план-графики, конспекты и объяснительные! О, полет военно-бюрократической мысли! О, искрометный блеск канцелярского любомудрия! Спросите любого профессионального военного — что проще: научить вчерашнего оленевода управлять радиолокационной станцией или задокументировать списание пары кирзовых сапог, коим срок носки по норме — год, а по жизни они и трех месяцев не держатся! Только не обижайтесь, если бравый капитан, прошедший огонь и воду, пивший на брудершафт со Смертью и прикуривавший папироску от запального шнура, вдруг начнет материться — это не в ваш адрес, а сгоряча. Уж больно болезненный, блин, вопрос.
Никто не спорит: все аспекты человеческой деятельности, связанные с подготовкой к организованному уничтожению себе подобных, должны быть под строгим контролем, а именно: производство и местонахождение оружия, боеприпасов к нему и людей, которые способны грамотно употребить то и другое.

Двенадцать лет службы в строю убедили меня в том, что дело обстоит с точностью до наоборот. То есть не контрольно-учетные мероприятия служат вспомогательным звеном в процессе Ее Величества Боевой Подготовки, а, напротив, жалкая падчерица по кличке “боевая подготовка” есть одно из звеньев жизнедеятельности Их Святейшества (прости, Господи, за кощунство) Учета и Контроля.
Самое время вспомнить парочку постулатов, сформулированных двумя бравыми британскими вояками Второй Мировой войны. Постулат N 1 (имени капитана 2 ранга Хэзлтайна, автора самой блестящей подводной торпедной атаки всех времен и народов) гласит, что

драка — личное дело командира.

В этом убийственно лапидарном афоризме заключен глобальный смысл: командир готовит своих людей к бою так, как считает нужным, атакует так, как считает нужным, и критерием оценки его работы является только победа (или ее отсутствие). Вспомните римское — победителей не судят. Постулат же N 2, более известный под именем закона Паркинсона (Чарльз Норткотт Паркинсон, офицер прославленной 7-й бронетанковой королевской дивизии, победителей легендарного Роммеля), объясняет, почему редким командирам удается воплотить в жизнь постулат N 1. Беда в том, что для уверенного руководства любой структурой руководителю нужна редкая штука под названием “авторитет”; а поскольку большинство тех, кто жаждет власти, этим качеством не искалечено, балбесы (самое презрительное ругательство в морском спецназе, обозначает полную профнепригодность обзываемого) от власти столбят свои права с помощью баррикад из правил, инструкций и наставлений и заселяют эти баррикады гарнизонами из администраторов, высокое положение которых зависит исключительно от благосклонности покровителя, а не от личного мужества и профессионализма; тот, у кого эти качества есть, автоматически становится слишком независимым — и значит, недостаточно управляемым. Вот эта-то шайка и называется “бюрократией” и является носителем и проводником Закона Паркинсона.
Закон Паркинсона, часть 1: бюрократия прогрессирует. В смысле численности. Вот уж святая правда! Посмотрели бы вы на стада многозвездных офицеров, шлявшихся (другого слова не подберешь) по территории поселка Хапкала, пригорода Грозного, где размещалось так называемое Главное управление командования внутренних войск в Чечне! В натуре, плюнуть некуда, чтобы не попасть в полковника. И был бы толк! Сравнивая штатное расписание сталинского мотострелкового полка и нынешнего, я просто поражаюсь, сколько с 1953 года проникло в армейскую структуру нахлебников...
То же, часть 2: с ростом числа чиновников эффективность работы организации понижается. Отсылаю читателя к пункту первому: в 1945-м командир полка, имея четверых заместителей (замполит, начальник штаба, начальник артиллерии и начальник разведки полка), действовал настолько эффективно, что генералы лучшей в Европе армии — вермахта — не успевали стирать из-под носа кровавые сопли. Нынче, имея девять заместителей, командир стрелкового полка не в состоянии принять самостоятельное решение на открытие огня в ответ на обстрел со стороны противника.
То же, часть 3: бюрократия сама создает себе работу. Если бы только себе! Отлично отдавая себе отчет в своей полной ненужности, банда золотопогонных ублюдков отчаянно старается убедить тех, от кого зависит ее существование, в своей полезности. Отсюда — штабель документов, которые ничего существенного в себе не несут, но создают иллюзию интенсивной работы тех, кто их создает и распространяет в частях. Кстати, обоюдоострая гадость: мало того, что этот бумажный бастион позволяет оставаться в седле куче “безответственных” начальничков (заместителей и помощников разного калибра), что само по себе еще полбеды, но ведь подобный порядок вещей неизбежно влечет за собой разложение костяка армии — строевого комсостава, взвод — рота — батальон — полк, ибо ленивый или неграмотный офицер очень просто может имитировать работу простым заполнением нужных “форм”, бланков и рапортов. И все! Хоть вообще солдат из казармы не выводи! Ибо сказано в армейском катехизисе: не сделал, но записал — ошибка; сделал, но не записал — преступление!

**********************
P.S. Я бы прокомментировал все это военно-народной мудростью: "Чем больше бумаг- тем чище задница".