Эпопея военных сапог


Мой дед (он сейчас живет в Украине) служил в пехоте с первых дней войны. Всяко бывало... Отступали долго, потом воевать научились - пулям кланяться перестали и погнали немца. Так принято говорить "погнали", а на самом деле наступали тяжело, километр за километром. Если на танке проехаться, это только в качестве десанта. Редко и неохотно танкисты брали попутчиков: заснет усталый солдатик, упадет под гусеницы, а водитель и сам не шибко свежий после боя, да неблизкой дороги.

Поэтому пехота все больше пешком по войне передвигалась. А что для пешего есть первая необходимость? Правильно, - сапоги! Вот мой дед и шел по той войне в шикарных сапогах, очень довольный этим обстоятельством. Такие сапоги не то, что у не каждого командира были, а и генералы порой в кирзачи обувались. Где он их раздобыл - не о том разговор. Может, земляка-старшину встретил, а может, с гражданки ,сшитые по мерке, принес.

Вот в начале 43-го стояла их рота, полк и т.д. в одном уютном местечке. Стояли долго, в стороне от главных боев. Но солдату отдыхать не положено и занималась пехота устройством кратковременных огневых точек, строительством траншей, другой нужной фортификацией. К моменту начала танковой атаки мой дед как раз и сидел в одиночном окопчике. Уже привычно, хотя и нервно, прикидывал, где разместить гранаты и бутылки, чтобы фрицу вдогон метнуть, когда тот над головой проедет. А немец ему, гад эдакий, ученый попался! Слыхал, видать, от своих обгоревших асов про то, как в танке неуютно, если сзади решетку подпалить.

В общем, этот танкист над окопчиком пару раз развернулся, а потом дальше попер, наверное... Потому как точное продолжение событий дед помнит плохо.

А было вот что. Отбили наши все атаки. Когда, где и как боец погибал, никому не ведомо. Не до того было. А вот после боя пошли санитары собирать тех, кто уцелел, и хоронить тех, кому - Вечная Память. Санитар - та же пехота и ходить ему надо тоже по земле и тоже ногами. Это пускай досужие кумушки, погрязшие в ханжестве, говорят, что снять сапоги с мертвого - мародерство. А для бойца - это есть поддержание своего боевого состояния на должном уровне для выполнения поставленной задачи. Вот идут санитары и видят - сапог! Нет, не так, - ШИКАРНЫЙ САПОГ!!! Сапог - на ноге, нога - в земле... Значит, там, внизу, второй САПОГ! Откопали. Все же, добрая душа - русский человек, посмотрели бойца! Живой! Точно, живой! А дальше - предписанные Уставом действия и ничего лишнего.

Очнулся мой дед в лазарете. Чувствует, шею что-то давит. Посмотрел - веревка какая-то, а за нею - бумажка. На бумажке написано, - Береги, солдат, сапоги. Это они тебе жизнь сохранили.

А уже за бумажкой - те самые сапоги и есть!

До самой Победы он не одевал эти сапоги. Носил в мешке, за спиной, берег. А, когда домой пришел, поставил их в красный угол и сыну, моему отцу, сказал, - Вот, сын, мои ордена!

А история у этих сапог в дальнейшем не совсем обычная.

Дело в том, что их исчезновение напрямую связано с моим появлением на свет. Когда дед принес их (сапоги) с войны, мой отец был еще очень маленьким. Но на селе дети быстро взрослеют, им не удается, как городским сверстникам, побездельничать. Их рано приучают к труду. Кто не видел такие картинки сельской жизни, где трехлетний карапуз без штанишек гонит хворостинкой гусей или ребенок чуть постарше задает корм свиньям или козам?

Так и мой отец, сначала подпаском, а потом и колхозным пастухом начинал свою трудовую жизнь. Но мышление-то еще детское! Когда ребятишки, что пасли другие стада, начали похваляться своими кнутами, а это ведь первый профессиональный инструмент взрослеющего человека, мой отец не долго думал, где взять блестящую и мягкую кожу для плетения будущего шедевра на зависть всем окрестным деревням. Тем более, что и сапоги давно уже стали настолько привычной деталью интерьера, настолько примелькались, да и военные воспоминания тоже подрастеряли былую новизну. Эка невидаль, когда почти полдеревни мужиков с фронта вернулись! В общем, располосовал он сапоги и сплел из них шикарный кнут....

Все бы ничего, да как-то спросил дед, - А что это сапог нигде не видно?! Ты не брал их, сын?

Результатом ответа стали настоящие гонки преследования, причем, у преследователя в руках была кочерга и кричал он очень уж страшные вещи о будущей жизни похитителя сапог! Так отец разогнался, что убежал из дома и остановился только на строительстве Павлодарского тракторного завода. Потом была Целина. А вот там они с мамой и встретились и родился я.

Вот ведь жизнь какая странная штука! Что такое сапоги? Определенным образом скрепленные вместе куски хорошо выделанной кожи... А сколько человеческих судеб оказались переплетены вокруг таких исчезающе малых величин

(c) www.9may.ru

Искренне надеясь развить первый неожиданный успех, предлагаю еще одну хисторию того же рассказчика.
О превратностях любви

Все рано или поздно подходит к концу. Как хорошее, так и плохое. И не сразу скажешь, что же было хорошим, а что плохим. Это становится ясно много позже, когда события дней минувших переосмысливаются, плохое стирается из памяти, затуманивается... И остаются только светлые, акварельно-прозрачные воспоминания.

До светлых воспоминаний капитану последнего ранга Женьке Кондратьеву тогда было еще далеко, потому что у него случилось сразу и хорошее, и плохое.

Хорошее - это то, что он исполнил интернациональный долг до конца и был готов убыть на Родину, где его ждала семья, дом родной и родной же воинский коллектив. Само собой, момент встречи рисовался исключительно в радужных красках. Ну как же, приедет человек с фронта, рассказов под рюмочку чая будет несть числа... Кроме того, интернациональный долг имел и материальное выражение, которое было аккуратными пачками уложено в купленный специально для этого случая «Самсонайт». Другой тары для перевозки исполненного интернационального долга не признавали. Не принято.

Так что можно было рисовать в воображении и новенькую «одиннадцатую», и квартиру, и дачный домик. Да мало ли чего... Имел на это право капитан последнего ранга, имел. Три года развлекался на Красном море на всю катушку. И бесконечные лекции, и учения, и переворачивающиеся при посадке на воду «вертушки» на поплавках. Наигрался. Так что в своей крохотной квартирке в Центре бывал редко. Но не без удовольствия...

Теперь как раз начиналось плохое. Во-первых, заканчивалась - что ни говори - увлекательная, полнокровная жизнь, в которой было место и задорному служению отечеству, и веселым застольям, и новым друзьям. Во-вторых, подходил к завершению Женькин не совсем обычный роман. Это-то как раз и съедало нашего капитана.

Дело в том, что еще на первом году интернациональной морской службы повстречал Женька свою африканскую любовь. Теперь и не вспомнить, как произошла эта встреча. Только смуглая до шоколадного отлива девушка совершенно искренне привязалась к нашему капитану. Можно сказать, даже полюбила его. По своему, конечно, по-африкански. Ждала его с моря, готовила свою национальную еду, любовно кусочки мяса в соус обмакивала и Женьке в рот клала... А уж что бывало потом! Идиллия, одним словом. Поэтому редкие приезды в Центр были долгожданными. Можно сказать, с обеих сторон.

А сейчас это всё заканчивалось. Утром - в аэропорт, на родной «аэрофлотовский» борт, и в первопрестольную. Все. Окончен бал.

...«Отвальная» шла полным ходом, произносились тосты и пожелания, Женька потихоньку надирался и время от времени грустно выглядывал на свой крохотный балкончик на втором этаже. Там, под балкончиком, заламывала руки точёная темнокожая фигурка. В эту прощальную ночь Зауди нарушила запрет и пришла к Женькиному дому с узелком, в котором в специальном глиняном горшочке было приготовлено для любимого ну совсем особенное душистое мясо. А тут эти друзья, пьяный гогот...

Ну не мог он взять её с собой, никак не мог, хотя, кажется, и жены-то у Женьки не было. Объяснял ей много раз. Она вроде всё понимала, согласно кивала головой, а пронзительные черные глаза, унаследованные от итальянского дедушки, наполнялись слезами.

Женька знал, что сильно рискует, имея свою подругу тут, под балконом. Но сил прогнать её в последний раз не было. Поэтому он гасил своё смущение самым обычным способом, то есть джином местного производства в объёме 200 грамм за один присест.

...Утро наступило незаметно. Кто-то ещё вяло допивал остатки, кто-то начал суетиться с багажом. Вот-вот подъедет «кадровый» УАЗик, на котором Женьке вместе с ответственным за отправку кадровым офицером надлежало убыть в аэропорт.

А девушка ушла в ночь. Зарыдала и ушла. Крикнула на прощание, что «вся раша - кашаша». Стоит ли переводить такие обидные слова? Женьке было муторно на душе. И потихоньку росло возмущение. Ну почему так всё? Почему он сейчас должен «выходить строиться»? Почему за прекрасную Зауди его могут турнуть и из партии, и из армии? Праведное возмущение захлестывало капитана последнего ранга.

И выхлестнуло наружу. «Жень, пора! Прослегин приехал, - тронул его кто-то за рукав. - Пошли, а то вдруг твоя вернется. Крику не оберёшься...»

«Неее поеду!!! Никуда не поеду!» - пьяно размахнул Женька руками. «Пока у Андрюхи-соседа ...песню не перепишу!» - неожиданно заявил наш капитан. Вот в таком неожиданном направлении вылилось его возмущение.

«Какую, Жень???» - стали срочно перетряхивать Андрюхину фонотеку, благо двери соседних квартир так всю ночь и не закрывались, тут же допрашивали Женьку. «Ну, классная такая, без неё не поеду. И так тошно!» - все больше расходился Женька.

- Какая же, Жень??!
- Ну такая, ОГО-ГО! ОГО-ГО!

И всё. Больше никаких признаков. Ситуация быстро окрашивалась в траурные тона. Кадровый УАЗик уже начал нетерпеливо бибикать. Из него доносилось пока невнятное «Так его мать, этого капитана последнего ранга! Щас, мля, доиграется!».

В самый напряженный момент с улицы доложили, что заплаканная Зауди решила по холодку вернуться и помахать капитану платочком. Все заметались по Андрюхиной квартире: «Ну, какая? Какая???». Знатокам здесь делать было нечего. Отдыхали Знатоки. Потому как та мотивация была во сто крат сильнее любой мотивации Ворошилова. Можно сказать, решался вопрос жизни и смерти.

«Ну всё, пиздец котёнку!» - сказал Прослегин и полез из УАЗика. Чтоб на месте разобраться. Любимая приближалась к балкону. Партия и армия плакали, обнявшись...

«Есть!!!» - дико заорал кто-то из провожавших. Теперь уж и не вспомнить имя Женькиного спасителя. «Есть!!! Это ж Лаура Бранниган, «Самоконтроль»* называется!!!». Кассета была тут же изъята из Андрюхиной коллекции и засунута Женьке во внутренний карман пиджака. Ближе к сердцу, где обычно на Родине носят партбилет.

На руках обмякшего Женьку вынесли к машине. Посланные на перехват верные друзья закрыли своими спинами хрупкую африканскую девушку. Прослегин орал, что в аэропорт они опоздают. Но уже больше так, для порядка...

Эх, не знает Лаура Бранниган, какой вершительницей судеб она была, как решала, жить или умирать простым смертным капитанам. Да и не узнает никогда... А вы вспомните про нашего капитана последнего ранга, когда наткнётесь на «Самоконтроль». Действительно есть там «ОГО-ГО! ОГО-ГО!».

...Где ты, Зауди?


* Laura Brannigan, “Self Control”

Во время учений командир полка спросил начальника инженерной службы (НИС)
как проходит переправа подразделений на другой берег реки.
- Если моя оценка толщины льда на реке была правильной, то они сейчас подходят по льду к противоположному берегу, если нет, то подплывают.