О натирании полов.

Рембатовская учебка в Добеле-2, Латвийская ССР. К дежурному по роте сержанту Максимову подкатил один из дневальных.

- Товарищ сержант, разрешите обратиться? Сигаретой не угостите?

Максимов сидел в ленинской комнате и лениво читал журнал "Знаменосец" за позапрошлый месяц. Он пребывал в отличом настроении. Утром Максимов прекрасно выспался, за четыре часа его никто ни разу не потревожил. Сигарет у него было много. Дневальные попались толковые, по два раза приказы им повторять было не надо. Но... Не может же старый учебный сержант, да еще и дежурящий по роте, вот так за здорово живешь дать сигарету своему дневальному. Эдак и до панибратства можно докатиться.

- Сигарету? Выдам. Всему наряду. Но не просто так. Ну-ка вперед шуршать приборку. Да так, чтобы я удивился.

Через час дневальный по роте постучал в каптерку, где сладко спал замкомвзвода старший сержант Егоров, неофициально бывший замом старшины роты.

- Тащ старший сержант, дежурный по роте сержант Максимов просит вас выдать две банки мастики!

Сонный Егоров удивился:

- Там же в банке еще было! Две новые банки? Да это пять казарм, как наша, можно натереть!
- Тащ СТАРШИЙ СЕРЖАНТ, сержант Максимов ОЧЕНь ВАС просит!

Не в правилах прижимистого старшего сержанта было разбазаривать ротное имущество. Но... В голосе дневального было что-то такое... Не умильное и даже не подобострастное, а... Егоров почувствовал, как на плечи его ложатся эполеты с золотой бахромой до локтя, витой шнур аксельбанта спускается до колена, а чело его поверх пилотки увенчивается лавровым венком. А перед ним, сверкающим и великолепным, пали ниц противники, побежденные двумя банками мастики. Егоров крякнул и полез на полку, где стояли крупнокалиберные банки с мастикой.

Еще через час дверь в казарму распахнулась и на пороге возник старшина роты старший прапорщик Дикий. Не отвечая на приветствие дневального, он с порога окинул расположение взглядом, ища, за что бы вздрючить наряд на этот раз. Наличие недостатков было вовсе необязательно, поэтому старший прапорщик Дикий, едва занеся ногу через порог, начал ругаться взвизгивающим тенорком:

- А какого-растакого вы тут...

Ругачую фразу он не окончил. Левая нога, ступив на натертый до зеркального состояния пол, поехала влево и вперед; в этот же момент правая нога уехала куда-то вправо, а центр тяжести, на котором Дикий привык сидеть, дернулся куда-то назад. Пытаясь удержать равновесие, старшина взмахнул руками, потом ногами. Пробалансировав на скользком полу с полминуты, Дикий потерял надежду, прекратил свой зажигательный танец (смесь лезгинки и брейк-данса), упал на живот и, завывая, как парoходный ревун, устремился носом к тумбочке дневального.

Дежурный по роте сержант Максимов по прежнему сидел в ленинской комнате. Вместо журнала "Знаменосец" за позапрошлый месяц перед ним лежала записная книжка и ручка. Справа на столе лежала открытая пачка сигарет "Астра". Слева отдельно лежали четыре сигареты. Услышав шум падения старшего прапорщика Дикого на пол, Максимов поставил в записной книжке пятую галочку и переложил еще одну сигарету из пачки в отдельную кучку. В это время нос Дикого повстречался с подножием тумбочки дневального.
В тираде, произнесенной потрясенным старшиной, Максимов услышал несколько новых для себя оборотов речи. Сержант обвел галочку пожирней и добавил в сигаретную кучку еще три штуки.

Сильное впечатление оставила история про хирурга на подводной лодке. Всколыхнула некоторые воспоминания - все видел своими глазами. Может быть по молодости-неопытности что-то неверно воспринял.
История двадцатилетней давности. Призвался "пиджаком" в КДВО по окончании универа. Так как место службы от места жительства зело далеко было, то первое что пришло в голову - перед отъездом зубки подлечить на предстоящие два года. Подлечил, но один не успел. Мне дохтур говорит - приедешь - у врача снимешь временную пломбу, поставят постоянное - все печком. ну ладно, приехал. По приезде в Лесозаводском придворном мотострелецком полке нашел эскулапа-стоматолога. Лейтенант посмотрел на меня жалостливо (тоже лейтенанта) и сказал откровенно, что лечиться у него сильно не советует. Тем более, что из инструментов и оборудования у него тока допотопное кресло с бормашиной на велоприводе. Порекомендовал поехать в медсанбат, который только-только новый построился в соседнем Дальнереченсе, оборудование новое, японское, муха не сидела. А гражданские врачи нас, военных, лечить гордо отказывались.
Ладно, еду под Дальнеречинс (кто знает, гарнизон Филино), нахожу медсанбат, узнаю, где стоматолог и идучи по коридору слышу дикие крики, по которым и нахожу искомый кабинет. На негнущихся ногах захожу и вижу картину следующего содержания: ко мне обращенное спиной стоит зубовречебное кресло. По виду так точно японское, я такое в те времена нигде не видел, только сейчас такие появились. Ко мне обращенный же спиной сидит в нем военный с капитанскими погонами и змеями на них, т.е. я так понимаю дохтур. Над ним молодая симпатичная девица в белом халате. И капитан орет так, что стены трясутся. В моих глазах немой ужас и такой же немой вопрос. Девушка поднимает голову и грустно так мне говорит, что мол в округе стоматолог один. Именно он перед ней в кресле и сидит. А она его лечит по его же указаниям. Как может. Как этот парень операцией руководил у себя во рту - не знаю. Кричал он громко - видать было от чего. Почему без наркоза - не ко мне вопрос. Однако, подивившись мужеству этого человека я дожидаться приема не стал. Так и не попал к стоматологу. Вернулся - удалили мне недолеченный зуб. А парня того с открытой пастью и медсестрой над ним до сих пор забыть не могу. Не аппендицит, но что-то героическое в этом есть.

Занимательная топонимика
Часть I (а будут и следующие, ибо приятель мой, найдя живой отклик своим историям, начал вспоминать их если и не со скоростью пулемета Максима, то по крайней мере картечницы Барановского. Хватило бы времени записывать.)

Каждый в душе считает себя автомобилистом. Стремление обладать и управлять железным конем появилось ещё задолго до того, как Николаус Август Отто изобрёл свой знаменитый цикл газолинового двигателя. А уж когда цикл был придуман и самобеглые коляски начали совершенствоваться с завидной быстротой, за руль полезли все кому не лень.

Причем не имело особого значения, какой это автомобиль: личный или служебный. Служебный часто оказывался удобнее - его не так жалко. А потому со служебными авто начали происходить всякие диковинные истории. А если к этому добавить то, что истории эти случались в среде явно не гражданской, да ещё и в большом удалении от Родины, то получается совсем занятно.

Итак, полковник Джуровский не только считал себя завзятым автомобилистом, он еще считал, что по долгу службы личный автомобиль ему просто необходим. Познакомились мы с ним еще в Москве, когда формировали нашу группу защитников молодого социализма в одной отдельно взятой африканской стране. Был наш полковник партполитбатраком, а посему считал свою работу самой важной. Он с безаппеляционным видом знатока инструктировал группу, рассказывая, что надо взять с собой из одежды, из медикаментов, из продуктов. Особенно он настаивал на «крепких ботинках с шерстяными носками» и «джиновой профилактике по 50 грамм», хотя до этого за рубежами Родины не был. Где, спрашивается, в начале восьмидесятых вы бы взяли крепкие ботинки? Эта рекомендация осталась безответной. Вот вторая - это да. С превеликим удовольствием. Только доза, рекомендованная полковником, как-то сама собой увеличилась ровно на порядок. Причем и для самого рекомендовавшего тоже.

Стало быть, прибыли без крепких ботинок, хотя и по осени, и начали потихоньку отдавать Родине интернациональный долг. Всяк занялся предписанным делом. Полковник-то наш еще до того, как первый доклад по поводу преимуществ социализма накатал, первым делом себе автомобиль выправил. Там вам не тут, поэтому все эти шалости с бритым ушастым непредсказуемым водителем на чёрной «Волге» с пугающими белыми цифрами и двумя буквами на чёрном фоне не катили. Сама, так сказать, Верочка, сама.

Полковник Джуровский, конечно же, мог сам. Как картинно смотрелся он в своём «одиннадцатом» жигулёнке ярко-оранжевого цвета! Окошко опустит, локоток положит, сверкает золотозубой улыбкой и белоснежной рубашкой, да еще и спинку сиденья подальше откинет. Ну прямо партийный бог среди саванны!

Уж не знаем, как там обстояло у полковника с водительским стажем, но ездил он так же картинно, как и сидел. Руль одной рукой крутил и редко локоть с открытого окна убирал. Бог с ним, его дело. Речь пойдёт не о манере езды, а о географии. Потому как именно полковник Джуровский положил начало процессу переименования столичных улиц и площадей.

Может, конечно, улицы Нового Цветка как-то и назывались раньше, только устойчиво знали названия немногих. Например, хорошо знали, что есть такая сказочная улица Пьяцца, где на каждом шагу попадаются миленькие итальянские магазинчики, торгующие невиданным дефицитом: одеждой, косметикой, итальянскими оправами и затемненными стеклами, теми самыми злополучными крепкими ботинками и, наконец, золотыми украшениями.

Эти-то украшения и были предметом наипервейшей необходимости решительно для всех. Цéпочки (именно с ударением на первом слоге) и «забиячки» (золотые медальки с изображением знаков зодиака) скупались на корню. Причем как для супружениц присутствующих, так и для тех, которые были ещё невызванные, то есть ждали отправки к месту командирования мужей.

Жигуленка-то Джуровский себе выправил, а вот до жинки дело ещё не дошло. Как вы помните, приступил полковник к исполнению долга осенью. А тут уже и Новый год на носу. Надо бы подарки закупить, да при оказии в Союз переправить. Что подарить? Дурацкий вопрос! Конечно, цепочку с забиячкой.

Идею с энтузиазмом поддержали «коллеги по цеху», подотчетные нашему полковнику партполитбатраки, которые пока тоже холостяковали. Команда подобралась быстро. Свободных мест в жигуленке не оказалось, стало быть, в предновогоднее путешествие на островок итальянского капитализма отправились впятером. Ведомые полковником, проводники идей социализма начали свой капиталистический шопинг в аккурат 31 декабря, часиков эдак в 17 по местному времени, когда потихоньку начинает темнеть.

Теперь про особенности организации дорожного движения в Новом Цветке. Дорога к вожделенной улочке шла все вверх и вверх. Причем на пути надо было преодолеть три площади, на которых было организовано круговое движение, то есть «шайбы». По правилам, конечно, там все было наоборот - преимущество имели те, кто на кругу. Так это только по правилам. На самом деле в столице ездили без всяких правил. Кто первый на круг проскочил, тот и прав. Как, впрочем, и в любых других дорожных ситуациях.

Дорога туда заняла отсилы минут двадцать. Небо начало полыхать африканским закатом. Им в Африке по барабану, Новый год или нет. Деревца какие-то цветут, ёлку взять негде, разве только повыше в горах. Хоть эвкалипт наряжай, что, кстати, и делали.

Так вот, высадилась наша команда на итальянской улочке и начала «окучивать» итальянский же ювелирпром. Нашлось все, что хотелось и мечталось. Да и паковать подарки продавцы - все чаще настоящие итальянцы - были мастера. Навертят красивой бумажки, бантик подвяжут, хвостики бантика на мелкие ниточки распустят, наискось через лезвие ножниц хвостик протащат - он-то и закудрявится. Красота! Это теперь мы научились подарки заворачивать, да букеты подбирать, а тогда - представьте себе - всё это было в диковинку.

Наш экипаж подарки покупает да пакует, а промеж магазинчиков бары всякие обнаружились. Где по «синглику», где по «даблику» для легкости шопинга приняли. Ходили долго, поэтому прилично получилось. Хорошо получилось. Совсем по-новогоднему. Пора бы и домой, к одиннадцати вечера надо централизованно прибыть в «аппарат», где будет происходить начальственное празднование Нового года. И уж столики за всеми расписаны. То есть пора с Пьяццы когти рвать.

Ну, наши батраки и рванули. Первую «шайбу» прошли на ура, под песню «Пока часы двенадцать бьют». Бибикнули, тормознули, газанули, покатили дальше. Вторая показалась детской забавой. А вот третья...

Локоток наружу, правая рука на руле. Только взбудораженный невиданными щедрыми подарками мозг почему-то вдруг отказался воспринимать криволинейность движения. И этот мозг, провались пропадом итальянцы, макаронники проклятые, отказался дать команду «по кругу». Круга в мозгу не было. Была прямая, как стрела, улица вниз. Прямо они и поехали.

Теперь про «шайбы». В упомянутой столице к ним относились особенно трепетно. Это действительно были шайбы, выложенные по диаметру - метров в тридцать - бордюрным камнем сантиметров эдак в двадцать пять, а то и больше. Внутрь «шайбы» горкой укладывалась растительная почва, и высаживались африканские «анютины глазки», часто всё того же оранжевого цвета. А по центру обычно возвышался жестяной щит метров так три на пять, на котором было намалёвано что-нибудь социалистическое. Часто и охотно рисовали классиков, причём в неполном составе, оставляя за бортом чернобородого Фридриха, а Володе и Карлу неуловимыми мастерскими штрихами придавали поразительное сходство с местным этносом. Иногда Володю рисовали в военной кепочке американского образца. Стало быть, вся эта наглядная агитация имела прямое касательство к работе полковника Джуровского.

На третьей «шайбе» все обстояло именно так. Только на жестянке не было лозунгов «взвейтесь» да «развейтесь». На щите был изображён самый что ни на есть сам председатель и временного, и административного и еще какого-то совета. В форме без знаков различий, в кепочке, с кругленькими явно подсветленными коричневыми щёчками, губастенький такой. И что-то ещё было написано витиеватыми буквами.

...Как уже было сказано, оранжевый жигулёнок не свернул. Из двух возможных направлений он выбрал «прямо поедешь». При ударе об «анютины глазки» оба моста, сначала передний и сразу задний, ссыпались вниз, к основанию «шайбы». А получившаяся гондола продолжила прямолинейное движение. Помните, дорога шла вниз? Поэтому установить скорость, которую развил оранжевый снаряд, не представляется возможным. Освобожденный от бремени мостов аппарат легко преодолел пятнадцать метров по непаханным «глазкам», как нож картонку прошил щит и картинно замер посередине. Хоть рулеткой меряй. Половина машины за председателем временного и административного, половина - перед. Строго по центру портрета. Чуть ниже того места, где над накладным карманом был причудливо воспроизведён поплавок академии Фрунзе. И оранжевый цвет сосёт глаза.

Вы думаете, экипаж пострадал? Или их наказали и отправили под трибунал? Или выслали назад на Родину? Все три раза мимо. На героях насчитали не более четырёх царапин на пятерых, жигулёнок восстанавливать никто не стал - дорого, а особистам временного и административного сказали, что советский полковник не справился с управлением в условиях напряженного столичного траффика. И ещё кое-что добавили, для убедительности. Все всё поняли, дело замяли, щит срочно срезали и долго не ставили новый, рисовали ещё краше...

А площадь та на следующий день утратила свое былое название (если таковое и было) и стала именоваться исключительно площадью Джуровского. И никак иначе. Вот вам пример: где хороших гвоздик купить? Пссс, да это элементарно! Пиздуй до площади Джуровского, на ней крути направо, там метров триста, пойдут гробовые лавки, у любой останавливайся, хоть кустовую, хоть махровую...