КАК ГЕНЕРАЛ СОЛДАТУ ЧЕСТЬ ОТДАВАЛ.

Нет, Лехе определенно со службой повезло. Во-первых: он попал служить на Дальний Восток, что для уроженца средней полосы России с климатической точки зрения куда как более приятно, чем Средняя Азия или, скажем, полуостров Таймыр. Во-вторых: сразу после окончания мотострелковой учебки его определили в роту охраны базы хранения ракетно-артиллерийского вооружения. В части было довольно большое количество офицеров и прапорщиков, имеющих касательство к хранению и обслуживанию законсервированной техники и вооружения и совершенно не досаждающих, излишним вниманием немногочисленному рядовому составу, который ограничивался ротой охраны, авторотой и разного рода хозяйственными подразделениями.
База хранения располагалась в каком-то забытом богом и заросшем лесом уголке Забайкалья, не имела в своих окрестностях никаких достопримечательностей, типа мировой рыбалки, охоты, или выстроенной с особой любовью по доработанному проекту сибирских староверов-раскольников бани, а посему, не привлекала особого внимания различных московских и окружных комиссий, проверок и инспекций. Иногда, правда, появлялись на базе сотрудники окружной военной прокуратуры, но вели они себя тихо, никому не досаждали, сидели и читали какие-то пыльные бумаги и так же тихо уезжали, забрав обычно с собой какого-нибудь очень печального прапорщика, по какому-то совпадению, почти всегда исполнявшего до этого обязанности начальника какого-либо склада.
Но! Все хорошее обязательно когда-то заканчивается, и по части прошел слушок о планируемом через две недели внезапном визите генерала - начальника службы артиллерийского вооружения округа. Сонный мир базы хранения изменился коренным образом: все две недели весь личный состав базы, выпучив глаза, носился по территории, убирая мусор, закрашивая трещины, подстригая газоны, словом, занимаясь откровенной лакировкой действительности. Один из прапорщиков был командирован в соседний поселок, где обменял некоторое количество казенного бензина на вполне частного поросенка, к соседям-летчикам на аэродром был послан гонец за набором привозимых ими из Москвы разнообразных высококачественных напитков и была растоплена не уникальная, но все же вполне добротная баня.
Порядком задолбаный подготовкой к высочайшему визиту Леха, желанием увидеть генерала не горел и, к своей радости, был в день приезда отправлен в составе команды известных залетчиков поднимать упавшую секцию забора на задворках самого отдаленного склада - подальше от глаз начальства. Нет, залетчиком Леха не был - к службе он относился, может, и без излишнего рвения, но вполне добросовестно. Однако, у него была пара особенностей, по причине наличия которых, его предпочитали держать подальше от глаз любого начальства. Во-первых, Леха при помещении своего организма внутрь совершенно любого, сколь угодно тщательно выстиранного и отутюженного комплекта обмундирования придавал ему какой-то несвежий и пожеванный вид. Нет, он его не мял - после снятия и повешения на вешалку этот комплект мог послужить эталонным образцом подгонки и подготовки формы в Академии Тыла всех вооруженных сил, но вот сам факт наличия Лехи в нем, разом осквернял все представления о военной эстетике. Во-вторых, хотя ходил Леха устойчиво, прямо и целенаправленно, со стороны это выглядело так, будто его руки и ноги довольно хаотически дергает за ниточки невидимый, но изрядно подвыпивший кукловод. Обе особенности приводили в бешенство как сержантов в учебке, так и всех командиров Лехи на базе, но исправить этот факт им не удалось никакими способами. В конце концов, убедившись, что Леха знает уставы назубок, отлично стреляет, соблюдает меры безопасности при обращении с оружием и не имеет привычки засыпать в карауле, чем особенно славилась тихая и спокойная база, его оставляли в покое, здраво рассудив, что, в конце концов, армии мучаться с эти феноменом природы не всю жизнь, а никак не более двух лет.
Итак, весь первый день инспектирования генералом базы Леха провел в самом дальнем её уголке и уже глубоким вечером возвращался из столовой, где задержавшейся команде работников оставили-таки изрядную порцию весьма прилично (видимо, по случаю приезда генерала) приготовленной солдатской пищи. Теперь уже никто и не вспомнит, как получилось так, что возвращался Леха в казарму один и уж тем более неизвестно, за каким чертом его занесло на обсаженную кустами дорожку за клубом - обычно темную и глухую, но освещенную теперь, к визиту генерала парой спешно отремонтированных фонарей.
Настроение у Лехи было прекрасным, посему он не придавал значения странному шороху и колебанию кустов до тех пор, пока прямо перед ним они с треском не разверзлись, и из них не вывалился некто низенький, толстенький и хрипло дышаший. В свете фонаря Леха с ужасом увидел тускло блеснувшее в свете фонаря золотое шитье погон. ГЕНЕРАЛ! - поразила его ужасная мысль, отчего вместо того, чтобы взять под козырек, он правой рукой сделал знак, очевидно долженствующий означать «Сгинь нечистый!» а левой сделал попытку перекреститься, несмотря на то, что был атеистом в третьем поколении.
Еще примерно пяток секунд генерал и Леха оторопело смотрели друг на друга, после чего генерал качнулся и, распространяя вокруг сильнейший запах алкоголя сказал:
- Боец! Что-й-й-й-й-т-а-а-а.... Ты как-т-а-а-а-а-а...
Настала оглушительная тишина, мрак кругом сгустился, по верхушкам кустов пробежал недобрый ветерок. Еще через полминуты генерал овладел собой и продолжил:
- Ты как-та-а-а.... непрально честь отдаешь! М-м-м?
Леха моментально покрылся потом, в его мозгу пронеслось слово ГАУПТВАХТА, он сделал попытку сглотнуть заполнившую весь рот слюну, чтобы заговорить, но только подавился и закашлялся. Выждав паузу, генерал сообщил:
- Не-а... Точно непрально! Я те покажу как надо... Вот см-а-а-ари... Один раз пкзываю! (Потом Леха клялся и божился, что после этих слов генерал тихо прибавил: «Иба-а-а-а втрой раз не сма-а-а-а-у-у...», но, поскольку, свидетелей нет, оставим это утверждение на его совести, ибо оказалось, что генерал после этого еще и не то смог)
- Вот стоит твой начальник - продолжил генерал, больно тыкая Леху пальцем в грудь - а ты (при этих словах он отошел в сторону) идешь себе спокойненько мимо него.
При этих словах он изобразил вихляющуюся походку пуделя-кобелька, увивающегося вокруг сучки, и направился к Лехе.
- И ту-э-э-э-т, за два-тр-э-э-э шаг-г-га - язык явно отакзывал генералу в большей степени, чем ноги - ты пере-э-э-э-ходиш на стрвой ша-г-г-г.
И тут генерала как будто подменили: спина выпрямилась, голова гордо вскинулась вверх, шаг приобрел четкость и чеканность, живот втянулся, грудь развернулась, генерал, чеканя шаг, прошел мимо Лехи, не забыв вскинуть руку к козырьку фуражки таким отточенным и в то же время лихим движением, что строевики из кремлевского полка зарыдали бы от умиления.
Увиденное настолько потрясло Леху, что он не только забыл ответить на приветствие генерала, но и просто остался стоять у стены кустарника в позе пацака из фильма Кин-дза-дза, только что сделавшего «ку».
Генерал отошел от Лехи шага на три, сделал поворот через правое плечо, сильно качнувшись при этом и спросил:
- Ну, ты поэ-э-э-э-л?
Невероятным усилием воли Леха овладел собой и принял строевую стойку, правда, в своем понимании: пятки вместе, носки врозь, развернуты примерно на 160 градусов, руки вытянуты по швам, пальцы растопырены во все стороны, корпус наклонен вперед под углом примерно в тридцать градусов, глаза выпучены. После этого он выкрикнул:
- Так точно! - с такой силой, что генерала опять качнуло, зашуршали кусты и с тихим чпоканьем перегорела лампа на фонарном столбе.
Настала минутная пауза, генерал посмотрел вверх, на перегоревшую лампу, потом перевел взгляд на Леху. При виде такой молодцеватости и рвения к службе его лицо озарилось улыбкой, осветившей ночь не хуже фонаря. Мрак развеялся, легкий ветерок зашептал что-то в кустах, воздух стал свежим и бодрящим..
- Э-э-э-э-э.... Мала-а-а-а-д-э-э-э-э-ц... - удовлетворенно произнес генерал...
-Э-э-э-э... - продолжил он с недоумением опять уставившись на темный фонарь. Пауза затянулась, генерал наклонил голову из стороны в сторону, потом махнул рукой и сделал попытку упасть в кусты. Леха метнулся поддержать его под руку, но генерал удержал равновесие, оттолкнул лехину руку со словами:
-Н-н-н-о - н-н-о!
И, повернувшись к Лехе спиной, шаркающей и запинающейся походкой побрел по дорожке. Леха выждал, пока генерал не скроется за поворотом дорожки, облизал пересохшие губы и, уняв дрожь в коленках, летящим шагом направился в казарму. В эту ночь он спал замечательным сном младенца, как никогда еще не спал за время службы.
Приключения же генерала на этом не кончились. Продолжая «индивидуальное инспектирование» базы он забрел в автопарк, где свалился в смотровую яму, откуда был извлечен ефрейтором Нургалиевым, проводившим работы на технике, ну... в смысле... спавшим в кабине ЗиЛа. Вытаскивая из ямы непонятного и сильно обляпанного мужика Нургалиев не опознал в нем генерала и приговаривал:
- Вай-вай-вай, ну ти только пасматри, какой шакал! В часть целый генерала приехал, а он напивается как сабак, в яму падает... Если генерала увидет такой безобразий - вся часть ипат будет...
Генерал вяло отбился от Нургалиева, пообещав ему дать отпуск за такое радение за интересы части, попробовал прорвать линию охранения складов артвооружения, но будучи остановлен охраной, сумел скрыться от неё и, забредя, наконец, в котельную, сильно напугал кочегара - рядового Рзази-Бек-Оглы. Последний, первый раз увидев генерала, уронил себе на ногу совковую лопату и, приложив запачканную углем руку к непокрытой голове, отдал генералу рапорт на своем родном языке, ибо не знал никакого другого. Впрочем, Рзази-Бек знал несколько весьма употребимых в армии русских слов, не являющихся, тем не менее, уставными, но, по свойственной детям гор природной сметке и сообразительности, он предпочел не включать их в свой доклад.
Генерал сделал попытку провести краткий инструктаж кочегара, сопровождаемый показом, о новейших способах забрасывания угля в топку, но был наконец-то настигнут за этим своей свитой, которая, после краткой борьбы, сумела увести его из кочегарки для продолжения банкета. Правда, напоследок, генерал сумел отчески обнять рядового Рзази-Бека, отчего его китель, и так сильно пострадавший от перипетий вечера, окончательно потерял товарный вид.
А часть, кстати, по результатам проверки получила оценку: «хорошо»...

Маскировка
На черно-коричневой грязной мешковине поля, вдоль желтеющих увядшей ботвой межей, возились десятка два колхозников. Работа у них не то чтобы не спорилась, а так... вроде бы как этих селян в 1861 году забыли вывести из крепостной зависимости помещику и с той самой поры они ежедневно отрабатывают давно обрыдлую повинность. Поле с трех сторон окаймлено лесополосой, листва деревьев непривычно зелена для этого времени года; с севера поле заканчивается невысокими холмами, их нераспаханные склоны зелены от разнотравья, на одном из них торчит ориентир - тренога геодезического знака.
Солнце надежно спряталось за слоем облачности, но дождя нет. От земли и покрывающего ее слоя прелой листвы терпко пахнет сыростью и ушедшим уже летом. Обоняние человека в 200 раз хуже, чем у собаки, но, если напрячься, то можно почувствовать, как пахнет срезанная трава возле моей лежки, там, где я расчитил свой сектор. Слева от меня лежит инструктор, еще дальше - другой курсант. Самодельный камуфляж, изготовленный под руководством инструктора, делает нас настолько незаметными, что я с трудом могу разглядеть лица своих «соседей». Под проволочным каркасом, затянутым сеткой, ничего не разобрать. Человеческая фигура скрыта и силуэт ее размыт настолько, что поневоле задумываешься о том, что лежать здесь придется еще очень и очень долго. Дело в том, что в четырехстах метрах от нас, на другой стороне поля, в другой лесопосадке, точно так же лежат два курсанта нашей школы со своим инструктором, пытаясь расшифровать наши позиции.
Чтобы глаз не «замылился» от долгого наблюдения в оптику я периодически отрываюсь от него и рассматриваю кору рядом стоящего дерева, следы грузовиков на проходящей в нескольких метрах от нашей позиции дороге, копошение людей на поле. Когда мы затемно вышли сюда и оборудовали лежки, никаких людей здесь еще не было. В восьмом часу из-за холма протарахтел синий колесный трактор с разбитой тележкой и вывалил на краю поля гору пустых мешков и корзин, а спустя полчаса подошли с десяток женщин в сопровождении пары мужиков. С тех самых пор панорама изменилась незначительно, лишь работники продвинулись на два десятка метров.
Продолжаю наблюдение. Казалось бы, нехитрая игра, вроде, а заводит не по детски. Чувствую возбуждение охотника выслеживающего дичь, кровь толчками бежит по венам, не давая замерзнуть на остывшей осенней земле. Но, это все эмоции, которые нам описывал загодя инструктор и учил гасить. Ибо эмоции - вещь неполезная вообще, а снайперу так даже и вредная. Потому пространно описывать здесь свои переживания за те несколько часов, что от темна и до темна я лежал в этой чахлой посадке, я не стану. Ну, только одно, самое яркое...
Когда нас учат приемам правильной маскировки, мы воспринимаем это некоторым образом на веру, но более умом. Ибо лежа под самым великолепно изготовленным маскхалатом, ты все равно чувствуешь свою беззащитность. Это заставляет нервничать, что несет в себе потенциальную опасность для снайпера. Чтоб избежать этого и проводятся, в частности, вышеописанные тренировки. Но я расскажу, как я лично убедился в действенности маскировки. Это произошло в тот самый момент, когда напротив моей позиции остановился обшарпанный «беларусь», из кабины с трудом выбрался его водитель, размер брюха которого не соответствовал размерам как бы игрушечной дверки, и, отойдя на несколько шагов, извлек из ширинки свой агрегат он удовлетворил свои малые надобности. Как это связано с моей верой в маскировку? Да так, что если б он сделал еще пару шагов, то его струя несомненно задела бы ствол моей винтовки.

Обычная работа, обычный день. Ты входишь в квартиру... выстрел, твой друг, с которым ты проработал несколько лет, падает, захлебываясь кровью. Война - это страшно... но это не Чечня. Просто обычный российский город, рейд на наркоторговцев, и ты стреляешь... что может сделать пуля ПМ с головой ребенка, ему было 13 лет. Ты стоишь в ступоре, и пытаешься придержать перебитые артерии напарника, отворачиваясь от его развороченного(выстрелом из самострела, дробовой патрон) лица. Потом возникает мысль о том, что:"Зачем я это сделал?" Но потом... и долго тебя мучают кошмары, долго тебя мучает мысль о том, что ты не смог спасти друга и того ребенка, мать которого торговала наркотиками, и другой жизни он не знал. И что его с детства, учили ненавидеть ментов. И сколько детей умирает от наркоты. И сколько друзей погибли, пытаясь спасти этих детей.

Вечная память сотрудникам МВД погибшим при исполнении.
Не забудем!