Я командир

Лето. Июль. Воскресенье. Корабль стоит левым бортом у 11 пирса Оленьей губы. Правым бортом к тому же пирсу прислонилась матка диверсантов. Длинная, как кишка, модернизированная "азуха". Скука. Неделю назад вернулись из десятидневных морей. Отвоевали на славу. Сдали задачу, попутно поучаствовали во флотских учениях, а напоследок пальнули торпедой. После всего этого от нас отстали. И забыли. А через две недели заступать в боевое дежурство, вот экипаж особо и не напрягают. К тому же, Оленья губа место глухое, и не каждому проверяющему хватит терпения в выходной полчаса трястись на "козле" с единственной целью - узнать как мы тут.
Вчера подзалетел нести вахту по ГЭУ и одновременно вахтенным инженером- механиком. Вахта в базе сама по себе спокойная, а уж в таком отдалении от родного штаба попросту восхитительна. Дежурным по кораблю заступил молодой лейтенант, дежурным по БЧ-2 такой же молодой старлей. Старший на борту - командир. Однако наш каперанг сидеть на корабле явно не хотел. Вечером сменил старпома часов в двадцать, долго шлялся по пирсу, ковырялся в своей "девятке", благо, полярный день в разгаре. Потом вызвал меня и попросил дать команду приготовить сауну. Парились мы с командиром часа два. За все это время телефон в центральном посту ни разу не звякнул. В родном Гаджиево он давно бы разрывался на части и норовил соскочить со стола. А тут никому не нужны. И слава Богу!
Утром нервы командира не выдержали. Пошатавшись по пирсу с полчаса, он вызвал меня наверх.
- Паша, я поехал домой. "Буба" приедет в шестнадцать часов. Я не думаю, что кто-нибудь сюда заявится, но если вдруг - сразу посылай за мной мичмана Земляева. Он с машиной, я с ним говорил. А так сболтнешь, что я в штабе тринадцатой дивизии и скоро приду. Усек?
Мне было все ясно, не в первый раз. Да и командира тоже можно понять. Ведь на флоте все устроено на перестраховке. Раньше самым старшим на корабле оставался дежурный. И вдруг - бац! Что-то случилось. Неважно, что. Сразу из штаба негласная директива - оставлять на борту каждый день одного из командиров боевых частей. Через некоторое время - бац! Снова происшествие. Теперь уже на борт садят командира и страпомов. Постепенно негласное указание оформилось в каких-то бумагах и пошло-поехало. К тому же, старпомы обязательно должны быть сдавшими зачет на самостоятельное управление. Не сдал - не сидишь. Вот и выходит, что если есть хоть один не сдавший старпом, то командир должен сидеть через день. Одуреть можно.
Командир уехал около десяти утра. Самым главным начальником на борту нашего крейсера остался я. Подремал немного в каюте. Надоело. Взял у матросов спиннинг, пошел на пирс половить рыбу. Как-никак, северный рыболовный сезон. К моему удивлению, на пирсе рыбу ловили единицы, да и то, только матросы и мичмана с нашего корабля. Никого с соседнего корабля не было. Пристроился, закинул. За полчаса выудил пару-тройку красноперых морских окуньков. Вдруг слышу за спиной шум. Оглянулся, а у нашего трапа какой-то офицер на верхнего вахтенного орет, командира требует. Встал, подхожу. Ни на кого из наших дивизионных начальников офицер не похож. Мы-то их всех в лицо знаем. Подхожу ближе. Каперанг. По манере разговора видно, что не из последних начальников. Представился.
- Товарищ каперанг! Вахтенный инженер-механик капитан-лейтенант Белов. Вы по какому вопросу?
Каперанг рывком повернулся. Кипит, но взгляд не держиморды, а нормального человека.
- Капитан 1 ранга Зимин! Каплей, где твой командир?
Я действовал строго по инструкции.
- В штабе тринадцатой дивизии. Только что ушел.
Каперанг видно был из бывалых.
- Каплей, не дуй мне в уши! Я не только что на свет родился! Командир в штабе в воскресенье? Сам-то соображаешь, что говоришь? Дома?
Я молчал как молодогвардеец. Каперанг понял, что правду из меня не выдавишь.
- Слушай, Белов. Как я понял, вас не предупредили. Так слушай: через полчаса на пирсе будет начальник штаба Северного флота с каким-то маршалом. Они не к вам, они на матку. Там сейчас весь пароход драят. Но твой командир тоже на пирсе их встретить должен. Я с твоим командиром вместе учился, предупредить хотел. Вашей дивизии эта проверка не касается, но если выплывет что, а Ваньки на борту не было, вклеют по первое число. Дошло? Оповестить его успеешь?
Стало понятно, почему соседей нет на пирсе. Аврал. А за полчаса Земляев только доехал бы до Гаджиево. О том, чтобы командир успел, не могло быть и речи.
- Нет, товарищ каперанг. Не успеем.
Каперанг наморщил лоб.
- Да... Слушай, Белов, есть идея! Начштаба в должности недели три, с ТОФа перевели, командиров в лицо почти не знает. А ты вроде потянешь...
Каперанг отступил на шаг, критически осмотрел меня, и уже с уверенностью заявил:
- Потянешь!
Я сперва не понял.
- Что потяну?
- Да за командира сойдешь! Не юноша, животик есть, мордоворот что надо! Сойдешь! Давай вниз, найди РБ с надписью "Командир" и - на пирс. Да своих бойцов предупреди, а то подставят ненароком. А я пошел. Мне этим орлам тоже не с руки на глаза попадаться. Да не бзди, каплей! Что, хулиганом не был? Действуй!
Каперанг развернулся и быстро-быстро почесал с пирса. А я вдруг подумал: а почему бы и нет? Похохмим! А может, они просто мимо пройдут и не поздороваются.
Спустился вниз. Ключ от своей каюты командир всегда оставлял дежурному. Обьяснил ему ситуацию. Ключ-то дежурный, конечно, дал, но было видно, что с неохотой и с опаской. Открыл командирскую каюту и накинул его РБ, благо, мы с ним были одной комплекции. Вернувшись в центральный пост, собрал вахту, офицеров и мичманов. Проинструктировал. Что-то стукнуло в голову, и я вызвал кока-нструктора Василия.
- Вася, забацай десяточек бутербродов и кофе завари. Может, заглянут, так в грязь лицом не ткнемся. Не пропадет.
Василий, опытный и тертый мичман, кивнул и ушел. Не зайдут, сами сжуем.
На пирсе было уже пусто. Наших я приказал срочно загнать вниз, соседей и так не было. Только верхние вахтенные. Командир матки, стоя около рубки своего корабля, удивленно уставился на меня, долго разглядывал, хотел что-то спросить, но не успел. На корень пирса въехал одинокий "уазик". Подкатил прямо к трапам кораблей. Остановился. Из машины вышли вице-адмирал и самый настоящий маршал, старенький, но бодрый. Нового начальника штаба флота я в лицо не знал. Он меня тем более. А так как командир соседей дожидался гостей на борту, а я по незнанию ритуала вылез на пирс, представляться первому пришлось мне. Отчеканив несколько шагов по направлению к командованию, я вскинул руку к пилотке и вспомнив уроки срочной службы, гаркнул:
- Товарищ маршал! Командир ракетного подводного крейсера стратегического назначения "К- ..." капитан 1 ранга Светланов!
Маршал повернулся, подслеповато прищурился и протянул руку.
- Здравия желаю, командир!
И повернув голову к адмиралу, спросил:
- Николай Григорьевич, мы к этому молодцу в гости?
Адмирал тоже подошел, поздоровался со мной за руку.
- Нет, товарищ маршал. Нам на тот корабль. Извините, командир, я еще всех вас по имени-отчеству не знаю. Будем знакомы: Николай Григорьевич.
Ничего не оставалось делать, как протянуть руку и представиться.
- Светланов Иван Александрович.
Адмирал обратился к маршалу.
- Товарищ маршал, пойдемте. А вы, Светланов, занимайтесь своими делами.
И они направились к трапу матки. Маршал недовольно ворчал:
- А тот командир, что поздороваться не вышел, гордый, стоит ждет, когда мы к нему?...
За дальнейшим я наблюдать не стал и быстренько спустился в центральный пост, правда, предупредив верхнего вахтенного, чтобы тот зорко следил за передвижениями начальников. По всему выходило, что нас пронесло. Осталось только дождаться, когда высокие гости покинут пирс. А командиру я все объясню. Да он и сам мужик пройдошливый, поймет.
Прошло около получаса. Вдруг верхний подает голос.
- Товарищ... командир! Вас начальник штаба флота на пирс приглашает.
Час от часу не легче! Вскочил, шмелем вылетел наверх. На пирсе все та же сладкая парочка. Маршал с адмиралом. Подбежал, доложился.
Маршал заулыбался.
- Командир, чаем угостишь? Мне у твоих соседей не понравилось, доложить не умеют, командир небритый. Ну что?
Я чуть не проверил свой подбородок, даже рука дернулась. За спиной маршала адмирал утвердительно кивал мне головой. Ничего не оставалось:
- Прошу на корабль ко мне в каюту! - как можно гостеприимнее пригласил я начальников. Скомандовал "Смирно!" Проходя мимо, начальник штаба вполголоса пояснил.
- Уперся: идем чайку попьем на соседний корабль. А у тебя порядок?
Внизу все прошло гладко. Мой дежурный по кораблю от страха так оглушительно взревел команду "Смирно!", что маршала проняло. Он долго тряс моему перепуганному дежурному руку, потом всей вахте центрального поста, безостановочно называл всех своей сменой. От осмотра корабля отказался, мол, у таких орлов сразу видно, что все в порядке, чем несказанно обрадовал даже адмирала. По-моему, капризный маршал достал его еще на соседнем корабле. Прошли в мою, точнее, командирскую каюту. Вот тут-то и пригодилась моя предусмотрительная заготовка с коком Васькой. Через пять минут в каюту постучали, и на пороге высветился Василий в белоснежном колпаке.
- Товарищ маршал! Прошу разрешения обратиться к товарищу командиру!
- Конечно! Обращайтесь!
Я не стал ждать Васькиных монологов. Он это дело любил.
- Василий, сообрази чайку, кофе, и что-нибудь к ним перекусить.
- Есть, товарищ командир! Сейчас посмотрю, может, что и осталось после обеда. Прошу разрешения идти?
Развернулся и растворился за дверью. Я чуть в кому не впал. Может, что и осталось... Адмирал тоже недоуменно пялил глаза на меня. Только маршал, не обращая ни на что внимания, весело щебетал о прошлых годах, чести, доблести и воинской вежливости. Буквально через пару минут снова раздался стук. И началось представление. У Василия с обеда осталось несколько сочных, горячих бифштексов, пяток бутербродов с вареным языком, пяток с сырокопченой колбасой, пяток с красной рыбой, несчетное количество с сыром. Ну и так, в виде дополнения, розеточка с вареньем, шоколадки, традиционные флотские воблины, ну и само-собой, чайник и кофейник. Адмирал расплылся в улыбке до ушей. Он, наивный, Васькины издевательства надо мной принял за военную хитрость. Мол, вот, чуть-чуть осталось, так, мелочь всякая. Ну а о маршале я вообще молчу. Тот обрадовался как ребенок. Долго хвалил раскрасневшегося от обилия эмоций Ваську, потом отпустил его, поклевал понемногу от всего, одобрил качество пищи, и вообще вел себя словно мальчишка в парке аттракционов. Начальник штаба тоже с удовольствием откушал, после чего начал многозначительно поглядывать на часы. Маршал намек понял.
- Ну, командир, спасибо за хлеб-соль! Уважил старика! А нам пора. Николай Григорьевич, пойдемте, не будем мешать подводникам.
Поднялись наверх. Уже садясь в машину, маршал попросил адмирала записать ему на бумажку фамилию командира. Меня, точнее, Светланова. Адмирал же прощаясь, поблагодарил:
- Спасибо, не подвел! Запомню.
Сели и уехали.
Командиру на следующий день я, естественно, все рассказал. Получил по шапке, но нежно и не обидно. Потом оказалось, что старичок-маршал был из группы инспекторов Министерства обороны. Отставной козы барабанщики. "Золотая" группа. Он проверял какие-то сухопутные ракетные части в Заполярье, и одному богу известно, где узнал про лодки-носители для диверсантов. И воспылал их посмотреть. Сразу. Сегодня. В воскресенье. Маршал он или нет? Ну а командующий флотом возьми и снаряди с ним нового начштаба для отработки. Так они на нас и выползли. А ввиду того, что визит был скоротечный и внеплановый, никого кроме командования матки не предупредили. Да, а еще говорили, что вскорости у нашего командира в личном деле появилась неожиданная благодарность от Министра обороны за образцовое содержание корабля и отличную подготовку экипажа. Правда, точно не знаю. Сам командир не говорил, а спрашивать мне неудобно было.
Вот такие дела. Хоть я и механическая кость, а кораблем целых два часа командовал! И как! Ни капельки не стыдно! Главное, чтобы страху не было и голос позычней. Начальники - они все это любят. Так-то!

Остров обмана
Или люди плыли за бобрами

Не знаю, почему уже давно хочу написать об этом месте. Оно не одно из тех, куда бы хотелось возвратиться, чтобы съесть глазами буйство красок, как на Гаваях, вдохнуть душою красивую и щемящую боль, вплетенную в венок, брошенный в Цусиму, или услышать сердцем горловое пение камчатских вулканов. Это место лишь немногим лучше грязно-серого булыжника в Беринге, острова Святого Лаврентия, на котором, по преданию алеутов и юитов, находится Ад. Оно - тоже камень в вододерже Северной Тихоокеании, который сами поселенцы зовут просто - «Скалой». И скрашивают скалу лишь озорно звучащие острова Атту и Киска, сжимающие ее в алеутском ожерелье слева и справа, да островок Агатту, подобно подушечке из ягельного бархата подложенный с юга под сию черную жемчужину. Когда-то сюда пришли те, кто говорил на очень странном языке, блаженно окая: «Люди исполать исповедати, китовраси истовы в сим глухомории корабельщиков кощеют, кудеса крычати, еже находник пороздный околот ристати!» Это они, вологодцы, ведомые Витусом Берингом, и их последователи, купцы с нанятыми козаками, плывшие за золотым руном, подобно Язону, во времена «изыскания неизвестных мест» нанизали в алеутское ожерелье бусинки с названиями мыс Судак, Крыска, Круглый, острова Боброва, Давыдова, Горелый. Благодаря им морской бобер стал золотым руном. Из-за шкуры да хвоста своего, называемых «мягкой рухлядью», был бобер бит, гоним по всей длине «ящерова хвоста» Алеутии вплоть до Аляксы, где, удрученный сим несчастным приключением, утомленный борьбою с обезумевшими от царской прибыли козаками и пролитой кровью зверей и людей, направил свой усатый нос на юг, в Калифорнию, и там нашел покой. На время, конечно - вскоре его погнали обратно, но уже другие, те, кто картавил, произнося букву «р» и шипел межзубными звуками подобно змее. А пока все новые находники пороздные, прельщаясь успехами товарищей своих, оставляли настоящие занятия и плыли-плыли за бобрами да песцами разными, лисами красными да чернобурыми, росомахами да кашалотами...
Но необитаемость и серость этих мест не давали пищи воображению путешественников, отчаявшихся найти «китоврасей истовых» вместо моржей и тюленей, кошлаков, медведков и, конечно же, их, вожделенных, но быстро исчезающих бобров. Поэтому, оставив на «Скале» разбитый о камни корабль «Петр и Павел» да могилы соплеменников, лишенных жизни руками алеутов, возмущенных вторжением в свой вековой уклад, они проследовали дальше, позволив острову и впредь носить тайну, соответствующую его самобытному самоедскому названию. Зря - теперь здесь обитают чуждые славянскому сказанию летающие коровы, на которых путешествуют Али-Баба и сорок разбойников, гоняющиеся за газовыми лампами в небе. Тут, на берегу залива Алкан, когда-то бегала собака по кличке «Пьянь» и стояла, изогнувшись в спине, Большая Алиса. А одноглазая кобра до сих пор шипит в серое небо, отпугивая все пролетающее и проплывающее мимо. Они и есть «китовраси истовы»...
Остров сей в гряде, которую Витус Беринг именовал «Островами Обмана», зовется Шемией. Покрытый с северной стороны плюшем ягеля, цепляющегося за невысокий обрыв, и ограненный белоснежными бурунами морозной воды, разбивающейся о клыки прибрежных подводных камней, он лежит, вытянувшись на четыре мили, подставив почти плоскую спину вялому приполярному солнцу. Шемия - один из островов-авианосцев, которые так любят американские военные. Его ближайший брат-близнец лежит в тысячах миль к югу, отделенный от единокровного сородича вулканического происхождения Гавайскими островами. Они, Шемия и Джонстон, - две половинки паззла, когда-то разъединенные разъезжающейся корой Земли. И оба когда-то пережили вторжение японцев, от чего их современные карты испещрены местами захоронения кораблей и неразорвавшихся бомб. Тогда, в сороковые годы, спину Шемии обезобразил первый шрам - взлетная полоса для самолетов полковника Эриксона, летавших бомбить интервентов, установивших флаг с красным солнцем на острове Атту. От тех времен сохранились лишь останки разбитых «Лайтнингов», да название современной авиабазы ВВС США Эриксон, новая трехкилометровая полоса которой разрезала этот плавающий авианосец надвое с юго-востока на северо-запад в направлении залива Алкан, на обрывистом берегу которого и стоит шипящая РЛС «Кобра Дейн». Когда-то мы приплыли сюда исключительно ради нее, чтобы увидеть и сфотографировать этот огромный квадратный «капюшон вставшей в боевую стойку кобры», в центре которого зияет двадцатиметровый черный глаз станции слежения за космосом и предупреждения о советских ракетных пусках. Он настолько зряч, что способен увидеть теннисный мяч, пролетающий в двадцати тысячах километров от Земли. Но главная цель «Кобры Дейн» - следить за всеми испытательными пусками русских баллистических ракет, запущенных из любой точки СССР - от Плесецка до Байконура. Поэтому и шипит она непрерывно своими полутора тысяч мегагерц с огромной мощностью, заставляя нас чувствовать себя неуютно даже в ее боковом лепестке. Я слышал ее «голос», похожий на гудение высоковольтной линии, для чего приходилось максимально загрублять чувствительность аппаратуры. Когда-то ее работой занималась другая станция - «Большая Алиса», две тридцатиметровые ажурные параболы которой до сих пор являются частью серого пейзажа Шемии, делая его немного футуристическим. «Алиса» тоже смотрела на нас в два глаза, в случае необходимости посылая к Камчатке ревущих коров с Али-Бабой и сорока разбойниками на борту. Именно так называли себя экипажи этих самолетов. Они взлетали на своих разведывательных RC-135 и мчались к Карагинскому заливу Камчатки, включив аппаратуру радио и оптической разведки. И когда боеголовка советской МБР входила в плотные слои атмосферы, один из сорока «разбойников», сидящий в стеклянной турели на спине самолета, кричал «Газовая лампа!» и включал мощную кинокамеру, которой позавидовал бы Голливуд. «Gas lamp!» - такой была команда об обнаружении падающих головок. А потом Али-Баба, командир самолета, разворачивал его и вел обратно к Шемии, чтобы совершить всегда трудную и опасную из-за сложных метеоусловий посадку. Здесь разбилось много самолетов. Три из них - разведчики RC-135. Чаще всего они скользили по обледеневшей полосе, не имея возможности затормозить, влетая в овраг у залива Алкан. Остовы двух из них до сих пор там. Третий пропал без вести, упав в воду после взлета. Но когда посадка происходила успешно, в ангаре сорок разбойников всегда ждал лохматый пес Пьянь, любимец и талисман всей авиабазы Эриксон. Этот веселый кобель был настолько любим здесь, что, когда он умер, его хоронили с военными почестями. А памятник ему до сих пор стоит у штабного здания в центре острова. Иногда же ревущие коровы летели на юг, к острову-авианосцу Джонстон, где в раю тропиков отогревались перед возвращением в тундру, попутно следя за советскими головками, падающими южнее Гавайев.
Я не знаю, почему написал о Шемии. Наверное потому, что он так и остался для меня непонятым островом обмана, заселенным «китоврасями истовыми, в глухомории корабельщиков кощеющими» и влекущим своей неземной суровостью, ждущими, когда с него наконец уйдут приносящие войну и страдания белые люди и возвратятся долгожданные морские бобры. И тогда воцарятся тишина и покой...