" ТУНГУСский метеорит ".

Это было великое время, когда разваливался Советский Союз. Сначала у корабельных офицеров был большой праздник, когда им объявили, что призывать на флот, как и во всю Советскую Армию, всяких киргизов, узбеков и прочих туркменов больше не будут. И когда уже имеющиеся дослужат - всем будет хорошо. Но праздник был недолог, и комбаты с группёрами даже не успели полить друг друга в коридоре шампанским. Потому что следующим же призывом пошли те, кого в советские годы не призывали: народы Крайнего Севера. И это подчас было пострашнее любой Средней Азии.

Он свалился на наш корабль внезапно, как метеорит. И, естественно, звать его стали точно так же. Потому что звать, как было написано в военном билете, было невозможно: русский язык неспособен переварить пять букв Ы в имени-фамилии-отчестве.
Айдыл Ымыргенович Шыырап был восьмым ребенком в своей семье, и его порядковый номер был далек даже от середины полного списка. Детей в семье было так много, что сперва закончились национальные имена, потом интернациональные, а потом у родителей закончилась фантазия. Поэтому самого младшего брата Айдыла звали Ильич, а самую младшую сестру - Пенсия. Я искренне надеюсь, что Ильич Ымыргенович и Пенсия Ымыргеновна до сих пор живы, здоровы и у них всё хорошо.
Но это всё мы узнали потом, потому что вначале Айдыл Ымыргенович по-русски не говорил и русский не понимал. По этой причине его не распределили ни в одну боевую часть, зато за него, засучив рукава, взялся замполит. Переворотив справочники, зам узнал, что тунгусы - это те же эвенки. С чувством выполненного долга зам, взяв с собой Шыырапа, отправился на эсминец «Быстрый» (в народе - «Вялый»), где по данным разведки служил русскоговорящий эвенк.
Тут его ждало первое разочарование. Выяснилось, что «Дед Мороз был пьян сам по себе, а Снегурочка - сама по себе». И тунгусы с эвенками настолько различаются меж собой, что их языки не имеют никакого сходства. Примечательно, что даже сейчас все справочники относят тунгусов к эвенкам, и даже всезнающая «Википедия» грешит этим, но я-то знаю лучше, поскольку учился на собственном опыте, а не на справочниках.
Дальше у зама начались мытарства: он ходил по всей эскадре, выискивая на кораблях, в гараже и подсобном хозяйстве всевозможных алеутов, коряков, нанайцев и прочих чукчей. С одной-единственной целью: найти переводчика. Но Шыырап продолжал смотреть на зама своими добрыми, воловьими глазами и мотал головой.
Энергия у замполита закончилась недели через три. И он пришел к старпому, чтобы передать Метеорита в какую-нибудь боевую часть. Хотя «какую-нибудь» - это было слишком сильно сказано. Иного пути, кроме Службы снабжения, у Шыырапа не было. В самом деле, не отправишь же его в штурмана? А в ракетчики или торпедисты - это ж куда у нас ракеты полетят и торпеды поплывут? И в связисты его нельзя, там русский язык нужен. И в механики ни в коем случае - у нас котлы со всеми их многочисленными защитами от дурака и вполне себе русскоговорящие макаки взрывали, а уж такой...
В общем, все дороги вели к снабженцам, но напрямую ко мне замполит привести это чудо не мог. Потому что у замполита еще оставалась совесть. Немного, но оставалось. К тому времени в основном его стараниями в моей службе снабжения из 14 человек срочной службы насчитывалось:
- литовец - 01 штука;
- один русский (до сих пор не пойму, как он туда затесался);
- два бульбаша-буддиста (причем братья-близнецы, которых я начал различать только к концу их службы, а буддисты потому, что вывести их из себя было невозможно в принципе);
- два хохла (в том числе один западенец, что само по себе страшнее атомной войны);
- два узбека;
- один казах;
- один дагестанец;
- один черкес;
- один азер;
- один каракалпак;
- и венчал этот зверинец самый настоящий, «марочный» еврей - причем из Биробиджана, из той единственной еврейской семьи в Еврейском автономном округе, главу которой раз в год показывали во всех теленовостях, это был его дедушка.
В таком интернационале не хватало только тунгуса - и вот он появился! Этому радостному событию предшествовал задорный торг работорговцев, прошедший в каюте старпома. За столь ценный подарок со стороны командования я, к тому времени уже матерый старлей, умеющий глядеть в перспективу, потребовал от командования документы на отпуск, переходящий в увольнение, для своего самого злобного годка.
Спор длился долго. Для военнослужащих срочной службы в принципе нет ничего слаще, чем отпуск, переходящий в дембель. Особенно на Дальнем Востоке, где дальняя дорога позволяет отправится на гражданку еще до приказа Министра обороны. Это поощрение применяется к лучшим из лучших, передовикам и стахановцам.
Мой злобный годок не был не только лучшим из лучших, он не был даже лучшим из худших. А еще он был дагестанцем со всей присущей дагам неукротимостью. На дрессировку этого вайнаха я потратил целый год, а он, в свою очередь, провел этот год в основном в карцере и цепном ящике. Где жратву бросали сверху, а ходить можно было только под себя. В среднем раз в две недели за ним бегал дежурный по кораблю со штатным оружием, снятым с предохранителя, с досланным патроном и криком: «Убью накуй!» Четырежды командир клялся своим здоровьем, а старпом бесчисленное множество раз - моим, что этот джигит уйдет на гражданку 31 декабря в 23 часа 59 минут и ни секундой ранее. Обо мне и говорить не стоит: всю военную карьеру этого джентльмена я разрабатывал наиболее изуверские способы его убийства. Потому что просто сварить его в кипящем комбижире, предварительно содрав с него живьем кожу и посыпав солью, казалось мне недостаточной сатисфакцией за выпитую у меня кровь и разорванный мозг.
Именно поэтому договорно-рабовладельческий процесс продолжался достаточно длительное время. Несколько раз меня выносило из старпомовской каюты могучими ебуками. Но я успевал выкрикнуть: «Тогда трахайтесь с ним сами!», после чего переговоры продолжались.
Я знал, чего добиваюсь, и понимал, что овчинка выделки стоит. И когда мы наконец стукнули со старпомом по рукам, я дождался, пока писарчук подготовит и принесет все необходимые документы и объявил своему подразделению большой сбор.
Дальше начался процесс, который никогда не опишут ни в одном учебнике по воспитательной работе в СА и ВМФ. Но на котором стоит и будет стоять российский флот. Вкратце представив личному составу молодое пополнение в лице Шыырапа, я воздел к небу руки с документами на увольнение. Долго тряс ими. Сунул эти документы каждому под нос, дав возможность разглядеть все печати и подписи. И делал это до тех пор, пока у личного состава изо рта не стала капать пена на палубу. Оттолкнув дага, который обнимал меня за ноги и со словами «Атэц радной!» норовил поцеловать руку, я заявил, чтобы он не обольщался. Что сойдет он с корабля, несмотря на все продемонстрированные документы, тогда, когда захочу я. А я захочу тогда, когда эта обезьяна (и мой указующий перст впился в бедного Шыырапа) начнет меня понимать и станет бодро лопотать по-русски. После чего дал команду: «Разойдись!».
Но быстро никто не разошелся, все сочувствующе смотрели на ничего не понимающего Шыырапа. Каждый пожал ему руку, а годок - кок-инструктор даже приобнял его и сказал: «Дэржись, джан!..»
На следующее утро, во время подъема флага выяснилось, что Шыырап начал меня понимать. На второй день он по-русски обратился к дежурному по камбузу, отчего мичман в ужасе бежал, теряя на ходу колпак и повязку. К исходу третьего дня бедный тунгус под руководством дирижирующего дагестанского наставника без запинок и с выражением прочитал перед дверью моей каюты «Белеет парус одинокий». Отчего у проходящего в этот момент мимо замполита началась форменная истерика.
Спустя несколько лет, уже на гражданке, я услышал достаточно интересный анекдот. О том, как провинциальный город был весь обвешен афишами гастролирующего цирка. Афиши гласили: «Невиданное чудо! Летающие и поющие крокодилы» На премьеру набился полный зал, все ждали, где и как их будут обманывать. Но обмана не было: на арену вылетели крокодилы, которые стали летать по кругу и человеческими голосами петь детские песенки.
Наконец под аплодисменты обалдевшей публики они улетели, и только самый маленький, вконец устав, приземлился прямо на колени дородной тетки в первом ряду. Тетка погладила тяжело дышащую рептилию по голове и спросила:
- Миленький, кто же вас этому научил?
У крокодила из глаза скатилась слеза, и он по-человечески ответил:
- Тетенька, вы бы знали, как нас пиздят!..
Так вот, для меня этот анекдот ничего нового не открыл. По этому принципу строится вся военная служба. Можно месяц искать переводчика, а может решить вопрос по-другому, и - кардинально. Потому что на флоте никому не интересно, каким образом ты станешь решать невыполнимую задачу. Ты просто должен её выполнить. У американцев есть такое расхожее выражение: «Do or die» - «Сделай или сдохни». В России говорят: «Сдохни, но сделай». Таким образом, смерть не является у нас достаточным основанием для невыполнения поставленной задачи.
Вы спросите: что было дальше? Дальше продолжилась служба, и у Шыырапа она до самого увольнения прошла в камбузной посудомойке, где за два с года он сделал выдающуюся карьеру до должности старшего посудомойщика и звания старшего матроса. Он был весьма старательным, и с его приходом посудомойка засияла, как у кота яйца.
Что же касается замполита, то ему Шыырап вновь понадобился ровно через год. Зам ввалился в каюту ко мне, релаксирующему над квартальным отчетом, и заявил, что научный анализ исходящей с корабля корреспонденции позволил ему установить непреложный факт: единственный человек, не отправивший за год ни одного письма, находится в службе снабжения. И с этого человека надо строго спросить, пока с нас самих не спросило высокое замполитовское руководство. Зам у нас был достаточно мирным, «вегетарианским», то есть, людей не ел, жить не мешал, к тому же мы уже видели, как на некоторых соседних кораблях замполиты, оставшись без партийного контроля, съезжали крышей или переобувались в воздухе. Поэтому спорить я не стал, и мы пошли в столовую команды строго спрашивать с Шыырапа. Тогда-то мы и узнали, что письменность у его народа закончилась в 1929 году по уже указанной выше причине, а ближайшая почта находится в райцентре, в двух неделях езды на собаках от их родового стойбища. Из этого райцентра его, собственно говоря, и призвали весьма брутальным способом, когда он приехал в магазин, задав перед призывом один-единственный вопрос: сколько вёсен видел?. А поскольку в устном тунгусском всё, что больше трех, обозначается цифрой «много», то он был тут же, у магазина, признан райвоенкомом годным к прохождению срочной службы.
Замполит ушел расстроенный, а меня вдруг осенило:
- Так родители не знают, что тебя призвали? Они же, наверное, с ума сходят...
- Не сходят, - рассмеялся Шыырап, сидя на столе и болтая ногами. - Старший брат за солью в райцентр поехал, через два года вернулся - в армии служил. Третий брат за порохом поехал - не вернулся. Думали, в армии служит, а снег сошел - оказалось, росомаха задрала. Младшие подросли, родителям помогают, - и все это было мне преподнесено с такой детской непосредственностью, что понадобилось какое-то время, чтобы обдумать все сказанное и разложить в голове по полочкам.
Демобилизовывал Шыырапа я собственноручно. Потому что он это заслужил. И не только проводил его с корабля, но и отвез на машине на железнодорожный вокзал Владивостока, взял в кассе билет по ВПД и посадил в вагон. С трудом подняв и передав ему на прощание скромный узелок с нажаренными коками пересушенными отбивными, типа «уши спаниеля», из расчета на месяц пути. Перед этим мы немало времени провели с ним над картами нашей бескрайней Родины, разбираясь с его будущей логистикой. Которую я потом расписал ему по пунктам прямо на последней странице его военного билета. И был очень рад, когда спустя три-четыре месяца получил открытку, судя по почтовому штемпелю, из того самого райцентра, где есть соль, порох и почта. В открытке были два слова печатными буквами: «ЯДОМА ПАСИБА».
За эти годы мне его часто не хватало. Особенно в сложных жизненных ситуациях не хватало его умения смотреть на жизнь и все ее проблемы незамутненным детским взором. Мы много чего приобрели, цивилизовавшись.
Но иногда кажется, что потеряли еще больше.

Редкое имя


-Уважаемые пассажиры! Рейс 1454 Петрозаводск - Москва задерживается по техническим причинам. О времени вылета будет объявлено дополнительно.

- Опппа! Вот это приплыли! - дремавший напротив, капитан-лейтенант вскинул голову и с досадой стукнул кулаком по подлокотнику, - Не хватало еще здесь застрять!
- Ну, надо ж так, под Новый год... - мрачно процитировал я Высоцкого, - Досадно! Как бы не пришлось в Петрозаводске праздновать... Есть хоть к кому пойти, если не дай Бог отменят?
- Да откуда?.. - невесело протянул он, -Перспектива нерадостная. Меня в Москве ждут - жена с дочкой отбыли неделю назад, сам только вчера с железа. Из Мурманска Аэрофлотом хрен улетишь, военным бортом сюда закинули ночью - друг помог. Сидел, ждал... Удачно еще с утра кто-то билет на вечерний рейс сдал - ну, думаю, повезло, Новый год с семьей встречу...
- Хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах, - невесело пошутил я, - Мне-то проще, в общагу вернусь, если не улечу - там встречу. Не хотелось бы, конечно - друзья в Москве ждут...
Но, если так случится и некуда будет податься, поехали со мной? Не здесь же сидеть, в самом деле.
- Благодарю. Но будем надеяться на лучшее... Еще не вечер, - ответил каплей, тоже словами Высоцкого, - Куришь? - тряхнул он пачкой «Стюардессы» и приглашающе кивнул на выход.
- У меня свои, - я извлек из сумки пачку «Беломора».

Мы вышли из приземистого одноэтажного здания аэропорта Бесовец.

- Будешь? - вытащил он из внутреннего кармана большую плоскую фляжку с янтарной жидкостью.
- Коньяк?
- Ну, типа того. Настойка. Шило на морошке.
- Не откажусь, но чисто символически. Я все-таки надеюсь, что посадку объявят до Нового года, а в Москве нужно быть относительно трезвым.
Каплей открутил высокий колпачок и наполнив его, протянул мне.
- Ну, чтобы Новый год в Москве встретить! - я опрокинул импровизированную рюмку, по пищеводу пошло приятное тепло.
- Хороший тост! - он, в свою очередь, тоже выпил и закрутив колпачок, убрал фляжку в карман.

Легкий ветерок гнал по летному полю языки поземки. Поодаль, освещенный прожекторами, стоял ЯК 40, который еще час назад должен был нести нас в столицу. Аэродромные специалисты копошились под крылом, рядом притерся «ЗиЛ» с будкой, от которой тянулись к самолету какие-то шланги.

- Любая техника склонна к поломатию, - философски изрек я, затушив беломорину об край урны.
- Это точно, - откликнулся мой товарищ по несчастью, - Хорошо, что здесь, а не в воздухе...

Мы вернулись в зал ожидания и вновь устроились на скамейках.
- Играешь? - Кивнул он на гитару в клеенчатом чехле.
- Немного, - улыбнулся я, - Показали во дворе пацаны пару аккордов...

Гитару я тогда обычно таскал с собой. И не потому, что прямо уж, крутой музыкант. Какое там! Просто в те далекие времена гаджетов с кучей музыки в карманах не носили. Даже кассетных плееров у нас в стране еще не было. И человек с гитарой, обычно, с удовольствием принимался в любую компанию. А в компании всегда предложат выпить-закусить. Что еще нужно вечно голодному и безденежному студенту? Когда я понял, что можно таким образом монетизировать свое умение петь и играть, жить стало не в пример веселее.
Компании случались разные, и поэтому репертуар мой был весьма обширный. От дореволюционных романсов и песен военных лет до Beatles и советской эстрады. Плюс бардовская классика и, разумеется, Высоцкий - он был любим всеми.
Да и прекрасный пол охмурять гитара очень помогала - чего уж скрывать!

- Спой что-нибудь? - попросил каплей, - Скучно просто так сидеть.
Я покосился на карман его шинели, каплей понимающе усмехнулся и вытащил фляжку. Выпив, я протянул ему колпачок, он сноровисто нацедил себе и тоже опрокинул.
- Чего бы ему спеть-то - размышлял я, подстраивая гитару, - Он ведь говорил, что подводник... Высоцкого?.. Нет. «Спасите наши души» точно не зайдет сейчас... О!.. Вспомнил! У Городницкого же есть про подводников!

Я решительно ударил по струнам:

На что нам дети, на что нам фермы?
Земные радости не про нас.
Всё, чем на свете живём теперь мы,
Немного воздуха и приказ.
Мы вышли в море служить народу,
Да что-то нету вокруг людей.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где...

Каплей весь подался вперед, внимательно слушая слова. Я продолжал:

Здесь трудно жирным, здесь тощим проще,
Здесь даже в зиму стоит жара,
И нету поля, и нету рощи,
И нет ни вечера, ни утра.
Над нами, как над упавшим камнем,
Круги расходятся по воде.
Подводная лодка в глубины канет
Ищи её неизвестно где...

К нашей скамейке стали сходиться заскучавшие в ожидании пассажиры.

Нам солнце на день дают в награду,
И спирта злого ожог во рту.
Наживы ради снимают бляди
Усталость нашу в ночном порту.
Одну на всех нам делить невзгоду,
Одной нам рапорт сдавать беде.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где.

В одну одежду мы все одеты,
Не помним ни матери, ни жены.
Мы обтекаемы, как ракеты,
И, как ракеты, устремлены.
Ну кто там хочет спасти природу
И детский смех, и весенний день?
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где!..

- закончил я песню, резким боем, завершив аккомпанемент.

- Супер! - выдохнул каплей, — Это чья песня, это кто написал? Высоцкий?
- Нет, это Городницкий, - отложил я гитару.
- Здорово! А давай еще что-нибудь, - он запустил руку в карман, готовясь вытащить фляжку...

- Внимание. Начинается посадка на рейс 1454 Петрозаводск - Москва. Пассажирам просьба пройти к стойке номер два! - раздалось из висевшего над нашими головами динамика.

- В другой раз! - торопливо засовывая гитару в чехол, откликнулся я.
У стоящей неподалеку, белой «Волги» открылись двери, пассажир, в кофейного цвета дубленке, извлек с заднего сидения сумку, обняв, похлопал по спине водителя, и скорым шагом направился к дверям аэровокзала. Что-то в его походке показалось мне знакомым, но вспоминать кто бы это мог быть, не было ни времени, ни желания. Обнаружив отсутствие очереди у междугородного телефона-автомата, я предпринял попытку дозвониться до Москвы и сообщить, что вот он - я, сажусь в самолет и готовьте оркестр, цветы, барышень и чепчики.
Зловредный автомат, сожрав три пятнашки, на четвертой, всё же, соединил. После нескольких длинных гудков раздался щелчок и ... тишина, прерываемая какими- то шорохами и треском, явно электрического происхождения.
С досадой убедившись, что шестьдесят копеек были потрачены напрасно, я прекратил попытки дозвониться и пошел к стойке, где оставались всего два пассажира. Остальные выходили к самолету. В двери мелькнула знакомая черная шинель.


* * *
- Добрый вечер, - поприветствовал я соседа по креслу. Стюардесса, включив тумблер на переборке, уже поднимала за мной трап, двигатели шелестяще гудели, пассажиры в нетерпении пристегивались.
- Добрый вечер, - кивнул он, убирая с сидения шарф и перчатки.
Ну, конечно! Давидян! То-то мне походка знакомой показалась. Я устроился в кресле, застегнув ремень. Он внимательно посмотрел на меня.

- Мы не могли встречаться, молодой человек? Не могу отделаться от мысли, что я вас где-то видел, причем совсем недавно.
- Видели, Людвиг Карапетович. Седьмого ноября, на выставке у вас в мастерской, в котельной. Там народу много было.
- Точно! - просиял он, - Вспомнил! Ты же с Мигуновым приходил, верно?
- Да, с ним, - кивнул я.
- Народу изрядно было, со многими толком и не пообщался. Ты тоже музыкант? - поинтересовался Давидян.
- Не-е, это Мигунов музыкант, а я так - погулять вышел!
- Но имеешь отношение, - посмотрел он на гитару.
- Некоторым образом - улыбнулся я, - Немного играю, на любительском уровне. А так - студент. На архитектурном, у Орфинского.
- А-а-а, - понимающе кивнул он, - Композиционное моделирование у вас Маркарян читает?
- Ага...
- И как успехи?
- Ну-у-у... - протянул я смущенно.
- Понятно, - улыбнулся он.


- Уважаемые пассажиры, через пятнадцать минут наш самолет совершит посадку в городе-герое Москве, аэропорт Быково. Пожалуйста пристегните ремни и приведите спинки кресел в вертикальное положение, - раздалось из динамиков.
- Ну, вроде к Новому году успеваю, - довольно произнес мой сосед и щелкнул замком ремня, - Тебя подвезти из аэропорта? Меня встретят на машине.
- Буду очень признателен, - я благодарно склонил голову, - Мне бы до ближайшего метро, дальше доберусь как-нибудь.
- А ты куда вообще попадаешь?
- В Останкино, - ответил я, надеясь в глубине души, что Давидян поедет в ту же сторону, но на этом фортуна решила, что хватит с меня и того, что до метро отвезут.
- Я еду в Лефортово, до «Авиамоторной» подвезу.

Мы вышли на площадь перед аэровокзалом. Из стоящей неподалеку «Волги», такое впечатление, копии той, петрозаводской, которая привезла Давидяна в аэропорт, выбрался необъятных размеров бородатый мужик и раскинув руки, восклицая что-то по-армянски, кинулся к прибывшему. Они, обнявшись, похлопали друг друга по спине, затем Давидян что-то сказал своему собеседнику, тот повернулся ко мне, перейдя на русский:

- Конечно подвезем, о чем разговор, дорогой! Хорен, - протянул он мне руку, представляясь.
- Арне- ответил я на рукопожатие
- Арно? - удивился Хорен, - Как Бабаджанян, да?
- Не совсем, - улыбнулся я
- Это как?
- Ну, Арне это финское имя.
- Ты финн?
Я утвердительно кивнул.
- Ха! Ты финн, я армянин, а встретились в Москве. За дружбу народов нужно выпить! - Хорен открыл багажник и извлек оттуда бутылку коньяка и вложенные друг в друга серебряные стопки.
- А как же?..- я с удивлением посмотрел на машину, затем на бутылку.
- Э-э-э-э, - отмахнулся тот, сноровисто разливая прямо на капоте, - Самвэл за рулем, он не пьет. Садись с ним рядом, а мы сзади устроимся.

Самвэл, молчаливый парень лет тридцати, гнал, как профессиональный раллист. Тридцать пять километров от аэропорта до метро мы пролетели, как мне тогда показалось, минут за пятнадцать. Он, включив аварийку, прижался к тротуару, я посмотрел на часы.

- За полчаса до ВДНХ доберешься, не волнуйся, - успокоил Самвэл, вылезая из машины.
- Спасибо, Хорен, спасибо Людвиг Карапетович, - обернулся я назад, - С наступающим вас!
- С наступающим! - улыбнулся Давидян, пожав мне руку, - Хорошо встретить Новый год!
- С наступающим, Арно! - моя ладонь полностью утонула в волосатой лапище Хорена, -Приятно было познакомиться!
Он, опустив стекло, что-то коротко сказал по-армянски Самвэлу, открывающему багажник. Я, попрощавшись, захлопнул дверцу и поежился от резкого порыва ветра.
Подошедший Самвэл протянул мне сумку, гитару и холодную бутылку шампанского:
- Это тебе в подарок от дяди Хорена! Пусть Новый год принесет тебе удачу!


* * *

И что бы мне догадаться позвонить еще от «Авиамоторной» прежде, чем нырять в метро?! Нет, даже в голову не пришло! Хорошо хоть, поднявшись на поверхность, сообразил. Автомат, проглотив двушку, исправно соединил. Пара длинных гудков и...:

- Аллооо!..
- Здравствуйте, Алевтина Орестовна, с наступающим вас!
- О-о-о! Какие люди в столицу пожаловали! С наступающим, Арне, рада вас слышать! - откликнулась соседка по коммуналке, в которой проживали Олег с Ритой. Вместе с коими я и собирался идти праздновать Новый год к друзьям, жившим неподалеку в отдельной квартире, откуда даже можно было выбраться на крышу дома, где, собственно, и планировалось мероприятие.
- Я поражаюсь вашей памяти на голоса - ведь я всего только раз вас застал, когда приезжал, - сделал я неуклюжий комплимент.
- Ну, а что вы хотите, голубчик? Издержки профессии - хохотнула она, - Сорок лет работы педагогом по классу вокала никуда не денешь. Да и голос ваш трудно с чьим-то спутать. Запоминающийся... Ох, простите! Заболтала вас, а ведь Риточка говорила, что вы будете звонить. Должна вам сообщить, что они с Олегом уже ушли и просили передать, чтобы вы ехали в Коньково. Потому, что место встречи, которое изменить нельзя, теперь изменилось. Она сказала, что Юра с Олей получили трехкомнатную квартиру, буквально перед Новым годом, и предложили совместить Новый год и новоселье. Но телефон им еще не подключили. Так, что все они сейчас уже там. Вы звонили?.. Был звонок по межгороду, но сегодня такая отвратительная связь - я сняла трубку, а там только какие-то щелчки... Господи, вам же надо ехать, а я отвлекаю! Время-то уходит!.. Сейчас я вам продиктую как добраться...

М-да... Это я удачно позвонил. Ведь, реши сейчас нагрянуть без звонка, как обычно и делал, обходясь сообщением за пару дней до прибытия, пришлось бы встречать Новый год в обществе милейшей старушки Алевтины Орестовны. Хотя, старушкой я бы ее никак не назвал. Пожилая дама, с прямой спиной, царственной осанкой и лучистыми, сине-зелеными глазами. Седина ее не старила, скорее придавала какой-то нездешний шарм. Манерами Алевтина Орестовна очень напоминала мне тетушку Костика, Алису Витальевну из фильма «Покровские ворота». И, вообще, она была одной из немногих виденных мной женщин, которым удавалось очень красиво и естественно стареть.


- Хорошо, хоть метро работает... - думал я, трясясь в полупустом вагоне. И хорошо, что дом в двадцати минутах пешком от него, как мне было поведано исправно записавшей информацию, Алевтиной Орестовной. Если следовать маршруту, то вряд ли заблужусь. Значит, «Налево от метро «Беляево», пройти по Миклухо-Маклая до универсама, повернуть налево в проход между универсамом и аптекой, затем налево по тропинке (вот ведь, блин, всё налево!) мимо детсада. За детсадом направо. Вторая 16-этажка, на стене с торца написан номер дома 20 корп 1, четвертый подъезд, домофон еще не работает, на лифте на десятый этаж, квартира 277. Если повезет с автобусом, ехать на 186-м до третьей остановки, дальше по маршруту от универсама.»

В то, что перед Новым годом автобус вдруг появится, верилось слабо. Ничего, бегом минут за десять успею, как раз Старый год проводить...
Поминутно глядя на часы, я как призовой рысак, несся от метро по указанному маршруту и всё-таки где-то промахнулся с поворотом. Пришлось возвращаться к промежуточной точке и начинать от нее. На улице было пусто, только фонари освещали тротуар, да за многочисленными окнами сияли огоньками елки - радостные жители готовились встречать Новый год.

* * *

- Подождите! Подождите пожалуйста! - влетела в подъезд запыхавшаяся девушка.
Я придержал, готовую закрыться, дверь лифта, девушка проскользнула под моей рукой.
- Фу-у-у! Успела! Спасибо! С наступающим! - она дунула вверх, на растрепавшуюся челку, - Мне на десятый.
- С наступающим! Мне тоже, - я, улыбнувшись ей, нажал кнопку. Дверь, спотыкаясь, закрылась, лифт медленно пополз вверх.
- Без семи, - она глянула на часики, - К курантам поспею.
Не успел я открыть рот, чтобы что-то сказать, как лифт дернулся и встал.
- Ой-й-й-й! Не-е-ет! - с горечью воскликнула она, - Не должно так быть! Ну, не должно, это неправильно! - она нажала кнопку вызова диспетчера, ответом, ожидаемо, явилась тишина.
- Дохлый номер, - грустно произнес я, - Они там уже Новый год празднуют. Даже если и услышат, не ответят.
- И что делать? - безнадежно спросила она в никуда, — Покричать, может кто услышит?
- Кричать, я думаю, тоже бесполезно - раньше, чем через полчаса на лестницу никто курить не вылезет, все уже за столами сидят. Остается попробовать отнестись философски, - я глянул на часы, - Сейчас без одной минуты на моих - самое время шампанское открывать.
- Шампанское? - удивленно вскинула она глаза.
- Да, вот, так получилось, что подарил один хороший человек два часа назад, причем, совершенно неожиданно для меня, - извлек я из сумки подарок дяди Хорена, - Но фужеров нет, придется горниста изображать. Есть опыт? - коротко глянул я на нее, возясь с пробкой.
Девушка испытующе посмотрела на меня, как будто, что-то для себя решая.
- Вообще-то у порядочной девушки спрашивать такие вещи не совсем прилично, - протянула она, улыбнувшись, - Шампанское из горлышка — это новый опыт для меня...

Я справился с пробкой, умудрившись открыть бутылку без неизбежной пены и вручил ее своей нечаянной попутчице. Шампанское оказалось коварным. Это она поняла, уже закашлявшись, когда пена нашла выход через нос. Утирая слезы передала мне бутылку,
- Ч-черт! Ну надо же! - сокрушенно разглядывала она мокрый шарф. Я молча протянул чистую аэрофлотовскую бумажную салфетку, которую машинально убрал в карман еще в самолете.
- С Новым годом! - я аккуратно отпил из бутылки, но вероломная пена, не желая сдаваться, сделала дубль. Мы одновременно расхохотались, она, продолжая смеяться, протянула мне ту же самую салфетку.
- Да-а-а... - произнес я, вытирая лицо, - Не лучший напиток для употребления таким способом. Нужно подождать, пока газ хоть немного выйдет. Кстати, мне позволено будет узнать имя прекрасной незнакомки, с которой встретил Новый год?
- Надя, - посмотрела она на меня с улыбкой, снизу вверх, ожидая ответного представления.
- Хорошее имя! - машинально брякнул я.
- Главное - редкое? - насмешливо продолжила она.
- Не будем начинать знакомство фразами из фильмов. Извини, ляпнул не подумав. Арне, - коротко поклонился я.
- Ну да... Главное - редкое! - иронично произнесла Надя.
- Да, есть такое редкое имя. Финское, - улыбнулся я в ответ.
- Ты из Финляндии что ли? - недоверчиво поинтересовалась она.
- Да нет, из Карелии - там много всяких необычных имен. А ты здесь живешь?
- Ты знаешь, тоже нет. Я из Ярославля, а сюда в гости к сестре приехала на праздники.
- А у меня друзья тут квартиру получили, мы решили компанией у них собраться...

Стоять уже становилось неудобно, я расчехлил гитару и положив чехол к ногам девушки, приглашающе кивнул:
- Садись, не стоять же, в самом деле. Неизвестно, когда запустят.
Надя посмотрела на кнопку вызова диспетчера, но нажимать ее не стала. Сняв светлое длинное пальто, аккуратно сложила его и, примостив на коленях, села на клеенчатый чехол, прислонившись спиной к стене. Под пальто, как оказалось, скрывались красивые ноги в синих джинсах и стройная фигурка, обтянутая серым джемпером. Я же, не мудрствуя лукаво, уселся по-турецки прямо на сброшенную на пол сумку.

Шампанское немного выдохлось, мы осторожно, по очереди, отхлебывали из горлышка и болтали, уже как давние знакомые. О чем? Да, обо всем!.. И застрявший лифт теперь не тревожил, и то, что Новый год где-то празднуют без нас, абсолютно не волновало. Ну, меня, во всяком случае, точно.

Вот, как так могло случиться?! Застрять с красивой девушкой в кабине лифта в Новый год, причем вдруг оказаться с ней настолько на одной волне, что всё, происходящее сейчас, просто не укладывалось в рамки реальности! Оказалось, мы читали одни и те же книги, и наперебой со смехом обменивались фразами из них. Мы любили и не любили одни и те же фильмы, и нам обоим было жалко беднягу Ипполита. Нам нравилась одна и та же музыка. И стихи, не входившие в школьную и институтскую программы, нам были знакомы одни и те же...

- Споешь? - кивнула она на гитару, - Раз уж напоил бедную девушку, логично будет следующий шаг сделать? - и озорно посмотрела из под упавшей на лоб, челки.
- Знаешь, ведь если шагать начну, уже не остановлюсь, - полушутя произнес я, испытующе глядя в синие, опушенные длинными ресницами, глаза, - Ты не будешь жалеть потом?..
Надя молчала, ожидающе и как-то загадочно. Я потянулся к гитаре, мечтая уже только об одном - чтобы этот чертов лифт вдруг не поехал. Вот, совсем не время ему сейчас ехать!..

- Здесь лапы у елей дрожат на весу
Здесь птицы щебечут тревожно...

...Ну, а что я еще мог ей спеть? Владимир Семенович, в который раз, выручал очередной песней...
Надя, беззвучно шевеля губами, подпевала про себя:

- В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно.
Украду, если кража тебе по душе -
Зря ли я столько сил разбазарил?
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше
Если терем с дворцом кто то занял...

Легкий флажолет завершил последний аккорд, я взглянул на девушку поверх лакированного изгиба гитары.

- Послушай, - изрекла она задумчиво, - можешь считать меня... - ...Легкомысленной, - вместе закончили мы фразу и расхохотались...
- Ну, вот, опять! - сквозь смех произнесла Надя, - Ну, да... но... я уверена, что не продолжить ТАКОЕ знакомство, будет верхом глупости - тебе так не кажется? - вопросительно посмотрела она мне в глаза, - Я же себя потом грызть буду!..
- Знаешь, я окончательно сражен такой откровенностью, - улыбнулся я, - Вообще-то хотел сейчас тебе сказать то же самое...
- ...Но Кристобаль Хозевич успел первым, - снова одновременно произнесли мы...

Вдруг что-то загудело, лифт дернулся и медленно пополз вверх.

- Вовремя он поехал! Я сейчас подумала, что еще немного и перед нами могла встать весьма существенная проблема...
- ...А туалетов в лифтах нет, - понимающе продолжил я...
- Слушай, а ты не телепат, часом?.. - весело глянула она на меня.
- Скорее, наверное, эмпат, если говорить научным языком. По крайней мере, это многое объясняет...


* * *

Лифт остановился, дверь медленно отъехала в сторону. Я подобрал с пола чехол и сумку, взял гитару, и мы вышли на площадку.

- Надь, а пойдем к нашим? Хорошая компания - тебе понравится!
- Я не против, - охотно ответила она, - Только сестру предупрежу, что я уже здесь.
Предупреждать ей, однако, не потребовалось - дверь на пожарную лестницу открылась, впустив мужчину лет сорока, в накинутой на плечи куртке, за которым на площадку потянуло запахом дорогого табака.
- Надя?! - удивленно-весело воскликнул он, - А мы тебя потеряли!
- А мы в лифте застряли, - смеясь отозвалась Надя, - С Новым годом, Андрей!
- С Новым годом! - дружелюбно поприветствовал он, - Ну, прошу в дом! - и широким жестом пригласил нас в направлении квартиры.
- Андрей, я уже ангажирована! Просто хотела сказать, чтобы вы не искали - всё хорошо. Мы здесь рядом будем, у соседей, так что еще зайдем.
Андрей понимающе хмыкнул, оценивающе глянув на меня. - Ну, тогда хорошо вам повеселиться! Заглядывайте, будем рады!

- Как думаешь? Звонок работает? - за дверью с жестяной табличкой 277 играла музыка и слышался здоровый застольный шум.
Но определить работоспособность звонка мы не успели. Лязгнул замок и, вынимая из пачки сигарету, в коридор вывалился Юрка, за которым, на ходу надевая пиджак, следовал Олег.

Я ударил по струнам и заорал первое, что пришло на ум:

- Паровоз идет, колеса стёрлися!
Вы не ждали нас, а мы припёрлися!

- С Новым годом, столица! - поприветствовал я их, задвинув гитару назад, за плечо, и раскинув руки.

- О!.. - радостно воскликнул Олег, бросившись ко мне, - Я же говорил им, что прилетишь!
— Хорошо, что я с тобой на это спорить не стал! - смеясь, ответил ему Юрка, - Где тебя носи-и-ло-о?.. - пропел он, облапив меня.
- Да, сперва вылет задержали, а в Петрозаводске в аэропорту межгород не работал, не позвонить, - весело докладывал я, выбираясь из дружеских объятий, - Потом в Быково оказия нашлась, сразу с ними и уехал до Лефортово, оттуда в Останкино ломанулся, а позвонить догадался только от метро. Хорошо, соседка на месте была и расклад дала. Сюда уже к полуночи добрался. Ну, и как должно было случиться, по законам жанра, застрял в лифте за пять минут до Нового года... Но, к счастью, не один..., - приобнял я девушку, - Знакомьтесь! Это - Надя!

Друзья переглянулись:

- Надя... Хорошее имя! - одобрительно произнес Олег.
- А главное - редкое! - с улыбкой, добавил Юрка.

Из альбома «Песни борттехника Ф.»

Часть 2
Афганистан

1. Песенка старого солдата

Она прошла и поманила взглядом.
Был молод я и жаждал перемен.
Я стал её очередным солдатом,
она - моей бессмертною Кармен.

Она была весёлая и злая,
как лук туга, и, как стрела, остра,
с зелёными змеиными глазами,
и с гривой цвета пламени костра.

Ночами после боя плохо спится.
Она ко мне входила по ночам,
красивая и гибкая, как львица,
опасная, как лезвие меча.

А поутру, когда в палатке спал я,
её стояла в стремени нога.
В расшитое седло она взлетала
и превращалась в моего врага.

Полжизни протекло, но и сегодня,
ко мне во снах является она,
и за собой опять меня уводит,
любовь моя далекая -
война...

2. На «потолке»

Идем спиралью медленной в набор,
без устали молотят наши лопасти.
Блестят вершины - не взглянуть в упор,
внизу чернеют трещины и пропасти.

Но выше неба вряд ли сможем влезть,
и не помогут нам движков старания.
- На эшелоне - три полсотни шесть...
- На связи «Пыль». Идите по заданию.

Припев:

На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Орлы парят под нашими ногами,
еще чуть-чуть - и пену океана
увидим, заглянув за горизонт.

На крейсерский выходим мы режим,
здесь не страшны ни «Стингеры» ни «Стрелы» нам.
На курс ложимся и на нём лежим
как будто к небу намертво приклеены.

А ветер и толкает нас и бьёт,
дорогу удлиняя нам неблизкую,
но крепко держит наш автопилот -
Крен и тангаж, ну и, конечно, рысканье.

Припев:

На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Орлы парят под нашими ногами,
еще чуть-чуть - и пену океана
увидим, заглянув за горизонт.

А вниз идём мы сорванным листом», -
опять же по спирали, только падаем.
И валит наш ведомый за хвостом, -
здесь вертолёты ходят только парами.

Летит земли навстречу карусель,
и ставят птицы стаями помехи нам.
Борт на глиссаде, вот коснулся, сел...
И на стоянку рулит. Все, приехали...

Припев:

На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Еще январь стоит в Афганистане,
но дует тёплый ветер с океана,
и пахнет, как положено, - весной.

Охота на льва - 9

Обед под фисташками

С генералом на борту экспериментировать не полагалось, поэтому путь срезать не стали. По прямой от аэродрома Сабзавара до виллы Амир-саида на гератском нагорье было раза в два быстрее, чем лететь над дорогой в Герат, потом над окружной дорого между северной окраиной Герата и хребтом, потом над степью на юго-восток, - выходил приличный крюк, но зато, если собьют и сядем, дай аллах, на вынужденную, здесь при наличии связи нас найдут в течение получаса, а вот там, на кратчайшей прямой ландшафт смят давним тектоническим сдвигом, ущелья там глубоки и обрывисты, - речки, текущие далеко внизу, редко видят солнце, наверное, только разгар лета в полдень, когда светило кульминирует всего в нескольких градусах от зенита, а большую часть времени там лежит глубокая тень. Искать нас в этой тени будут долго, а доставать то, что останется, еще дольше. Вообще-то, по инструкции мы должны идти на "потолке" - набрав по спирали над аэродромом три тысячи метров, и, уже курсом на Герат, продолжать набор, - за пределами войны стратеги, ее разыгрывающие, считают, что здесь, на пяти тысячах, до вертолета не дотянется зенитная ракета, даже у пресловутого "стингера" не хватит сил. Но практика показала, что на пределе - от трех до пятнадцати метров вертолету летать все же сподручней, - ракету сбивает с захваченной цели окружающий рельеф, экранирует земля. А еще можно сразу реагировать на опасность и мгновенно жать на гашетки, иными словами, быть летающим оружием, а не трепещущим лопастями далеко в небе транспортным средством. Правда, несколько дней назад генерала возили на потолке, но на обратном пути ведущий борт прямо над Гератом претерпел провал тяги, нырнув почти на тысячу метров, и теперь генерал пожелал лететь низко, но быстро, и, самое главное, не стягивать генеральское тело и форму ремнями парашютной подвески. По пути туда совершили промежуточную посадку в гератском аэропорту. Там приняли на борт пожилого афганца в белой чалме и сменили наши "двадцать четверки" на гератские - у "крокодилов" не хватало топлива, чтобы обеспечить "восьмеркам" беспрерывное прикрытие по всей длине нашего окружного путешествия.
В первый мой прилет к Амир-саиду я, глядя на саманный дом посреди голой степи, подумал, как бедно живут полевые командиры священной войны. Но на этот раз мы сели в другом месте. На берегу маленькой речки или широкого ручья, окруженный садом раскидистых фисташковых деревьев, недавно отцветших - кое-где среди зелени листьев еще оставались розовые соцветия, - стоял белый двухэтажный дом с большими окнами. Сад еще окружал высокий дувал с башнями по углам, за периметром дувала было разбито несколько шатров, стояли в ряд пикапы разных марок, в некоторых в кузовах торчали пулеметы на треногах. Возле машин бродили и сидели прямо на земле бородатые люди с автоматами.
- Слет дружественных духов, - усмехнулся командир, ведя вертолет по кругу со снижением. - При других обстоятельствах могли бы одним махом семерых побивахом, но баба Валя решил задружиться против Исмаила.

Сели парой невдалеке от крепостного дувала - палатки затрепетали, стараясь сорваться со своих кольев и улететь, бородатые отворачивались от песчаной бури, поднятой нашими винтами. Некоторое время настороженно молотили, не сбрасывая оборотов, пока пара "крокодилов" прикрытия рыскала над окрестностями, проносилась над садом и домом, срывая с ветвей остатки розового цвета.
- А если они захотят взять в плен или уничтожить главного начальника этой войны? - сказал я, глядя в желтую муть, за которой маячили люди с автоматами. - За его голову и за вертолеты впридачу можно получить неплохой бакшиш...
- А смысл? - сказал командир. - Амир-саиду это точно не надо. Хороший дом, хорошая жена, и не одна, - и такой мощный кунак в драке против Исмаила. И те, что на переговоры приехали, тоже выгоды ищут. И знают, конечно, что в данный момент в первой готовности сидит звено штурмовиков в трех минутах полета отсюда, - они даже в машины прыгнуть не успеют...
- Все чисто, тристапятнадцатый, можно выключаться, - сказал ведущий прикрытия. - мы подальше сядем, будем в первой готовности, если почувствуете неладное, пускайте красную ракету, как договаривались.
- Вас понял, - сказал командир, - Выключаемся, - это уже мне. - Кстати, "крокодилы" с с собой Васю взяли с его ребятами - на всякий случай. Даже Вали-баба об этом не знает, думает, что геройствует без страховки...
- Группа Васи и в два "крокодила" не влезет, - с сомнением сказал я. - - Максимум они вдвоем восьмерых потянут...
- Столько и взяли, - сказал командир. - Бортачей дома оставили. И то помощь. Тихий молодец в этом смысле, все яйца в одно лукошко не кладет... Ты выключайся, давай, заболтались уже...
Я поднял руки, вывел на ноль краны останова двигателей, покачивая ручкой тормоза, остановил бег лопастей, вышел в грузовую, - там Тихий уже открыл дверь, выставил стремянку, показал нам всем, включая генерала, чтобы оставались на месте. Его бойцы, один за другим, выпрыгивали на улицу, занимали оборону вокруг вертолета - к ним подтянулась вторая половина с ведомого, - подождали, когда осядет пыль, осмотрелись, и только тогда Тихий махнул мне, чтоб выходили по одному. Я пропустил командира, который, козырнув, обратился к Варенникову:
- Товарищ генерал армии, полет окончен, разрешите получить замечания!
- Спасибо, капитан, - сказал, проходя к двери и наклоняя голову, чтобы не задеть своей высокой кепкой потолок, генерал. - Замечание одно - все замечательно. Дай бог, чтобы и обратно так же было. А теперь все за мной, погостим немного у друзей...

Мы взяли автоматы и вышли. Варенникова уже встречал Амир-саид. Если в тот день, когда мы привезли ему телевизор, он был с непокрытой головой, то теперь на его голове красовалась черная шелковая чалма, и накидка была такой же черной и шелковой, а не темно-лиловой, как в прошлый раз. Амир и генерал приложили руки к груди, слегка поклонились, потом обнялись, прикасаясь трижды щеками. С остальными Амир здоровался, пожимая руки, - мою пожал даже двумя руками, видимо, узнав одного из тех, кто привез ему подарок, - тогда я был с другим экипажем. Руки его были большие и мягкие, как подушки. Охране генерала хозяин рук не подавал, как бы не замечая их, и это было не пренебрежение низшей военной кастой, наоборот, мне показалось, что это была подчеркнутость своего гостеприимства - он тактично не заметил охрану, само присутствие которой выражало хозяину недоверие со стороны гостя. Однако, увидев Тихого, Амир-саид поднял брови, изобразив подобие радостного удивления. Он шагнул к Тихому, обнял его, и они трижды прикоснулись щеками. Потом он обернулся к Варенникову и что-то оживленно проговорил, держа руку на плече Тихого.
- Это очень храбрый воин, - перевел Толик Рябинин, стоявший рядом с генералом. - Он спас мне жизнь прошлым летом в Герате...
- У нас все воины храбрые, - чуть кивнул Варенников.
Толик перевел, и хозяин, выслушав, склонил голову и прижал руку к сердцу в знак согласия.
А потом он увел генерала со свитой в дом. Когда Тихий сделал шаг следом, Варенников его остановил:
- Вы здесь за всем смотрите. На свежем воздухе лучше. Сейчас вас накормят - они зарезали барашка в честь хорошего начинания, - такого плова больше нигде не попробуете...
В саду, прямо в тени фисташкового дерева несколько духов накрыли дастархан. На земле раскатали большой твердый палас, на него постелили скатерть вышитую узорами, вокруг разложили коврики из кошмы, на коврики бросили подушки. По углам дастархана появились тарелки с лепешками, по периметру расставили чистые фарфоровые тарелки, разложили ложки, поставили пиалы с водой, потом принесли блюда с овощами, и, наконец, в центре водрузили глубокое сверкающее начищенной медью блюдо, полное дымящегося плова. Жирно блестевшая гора риса с бараниной была покрыта слоем поджаренной смеси моркови, изюма, перца, орехов, - и когда рассаживались на подушки, пристраивая автоматы на колени, кто-то вздохнул, что к такому плову грех не дать водки. Но нам дали что-то белое в сужающихся к верху стеклянных стаканчиках, - из такой посуды большого глотка не сделаешь, - потом оказалось, что напиток похож на кумыс, причем сильно переброженный, наверное, в нем была крепость пива.
- Правильные хозяева, - сказал командир, накладывая большой деревянной ложкой плов в свою тарелку. - Сами-то они плов руками едят, но русским свиньям ложки выдали, знают, что у нас руки не заточены под столовый инструмент. Кстати, не забудь перед едой сполоснуть пальцы в пиале с водой, - пусть видят, что и мы не из дикого края... То ли мы устали от нашей столовской пищи, которая здесь готовилась в основном из консервированных продуктов, то ли плов был и в самом деле божественным, но после первых ложек все согласились, что ради этого вкуса стоило попасть на войну.
- Такого плова я и в Казахстане у бабушки не ел, - сказал Джама. - "Крокодилам" сегодня не повезло, опять придется сухого джейрана жевать.
Когда весь плов был съеден, подали чай в чайничках, рахат-лукум, засахаренные фисташки. Потом курили, сидя под деревьями, и ветерок приятно обдувал мокрые после усердной еды лица. По другую сторону дорожки, ведущей через сад к дому, такой же дастархан был накрыт для духов, сопровождавших своих командиров, которые сейчас вели переговоры в доме, - все большие окна были задернуты изнутри шторами, но снизу были открыты деревянные ставни для проветривания. Я увидел, что Тихий как бы гуляя, пересек дорожку, приблизился к матерому духу - черная длинная рубаха с широкими рукавами, черные широкие штаны, черный кожаный жилет с множеством карманов, явно не маленького чина. Увидев подходящего к нему шурави, дух сделал шаг навстречу, они одновременно забросили висящие на плечах автоматы за спины и обнялись, касаясь щеками и похлопывая друг друга по спинам. Потом Тихий угостил духа сигаретой, они сели на травку, потом прилегли, опираясь на локти, курили и говорили, не глядя друг на друга. Покурив, еще с минуту перебрасывались фразами, потом встали и пожав друг другу руки, разошлись. Тихий расслабленно прогуливался меж фисташковых деревьев, поднял розовый цветок, понюхал, положил в карман разгрузки. Он медленно бродил, то и дело оказываясь рядом с очередным своим бойцом, не останавливаясь, что-то коротко говорил ему ему почти не открывая рта, и шел дальше. После встречи с командиром боец, постояв для приличия, медленно менял позицию.
- Работает парень, - одобрительно сказал командир, тоже наблюдавший за Тихим. - Так и надо. Здесь расслабляться нельзя. Тут дело даже не в идеях - джихад, газзават, - это не главное. Главное, кто больше даст. Вот даст Исмаил больше, чем баба Валя, - и тогда нас прямо здесь, не посмотрят, что гости, то есть дар Аллаха. Думаю, недаром лейтенант к духу подошел. Они явно уже виделись, и наш всей их банде показал, что с паханом на дружеской ноге. Тоже выигрыш времени на крайний случай, сразу вот так в друга своего командира дух не выстрелит...

Совершив обход своих постов, к нам подошел Тихий. Сел рядом, сказал в сторону:
- Скоро закончат.
- Послеполуденный намаз? - проявил я осведомленность.
- Не совсем, - сказал Тихий. - Намаз может и потерпеть. Через пятнадцать минут мы должны выйти на связь с ЦБУ, иначе они начнут волноваться, самолетам дадут команду на взлет, тут недалеко еще и разведрота на броне затихарилась - тоже пыль поднимет...
- С кем ты там обнимался? - спросил командир. - Начальник охраны Амира?
- Бери выше, - сказал Тихий. - Что-то вроде замполита. Зам по религии, Кабульский университет окончил, говорит на английском, французском, русском... Прошлым летом вместе с Амиром попал в засаду, сам Исмаил с нукерами их в центре Герата чуть не грохнул. Мы там тоже оказались, можно сказать, по чистой случайности. Я тогда их нашей броней прикрыл, а по банде Исмаила артиллерия ударила прямой наводкой. Короче, вот затрещали барабаны и отступили басурманы. Несколько басурман взяли в плен, они сказали, что Исмаил ранен, но легко. Тогда мы с Амиром и познакомились, ну и с Алимом. Потом и они мне услугу оказали, так что, в принципе, мы квиты...
Тихий оказался прав, - скоро из дома вышли переговорщики. Видно было, что они довольны - обнялись еще теплее, чем при встрече. Хозяин проводил группу шурави до калитки, еще раз раскланялись, и, пошли к вертолетам. До связи с центром боевого управления в Сабзаваре оставалось пять минут.
Когда прилетели на базу, Варенников приказал всем с ним летавшим построиться, объявил благодарность, пожал всем руки, и, сказав загадочную фразу "еще увидимся", сел в ждущий "уазик".
- Сволочи, - сказал, подходя, Вася. - Когда вы там плов жрали, мы его запах за версту чуяли. А голодный солдат - плохой солдат. Пришлось под запах плова сухпаем давиться...


***.

- Конечно, их плов был хорош, - сказал Тихий, сняв крышку с казана, где булькали горячие гейзеры. - Но вот эта бодяга сверху с изюмом и фисташками мне как-то не пришлась по вкусу. Все-таки у русских рис с изюмом ассоциируется с кутьей, то есть с поминками... Мясо, рис, морковка, лук, чеснок, зира, - классика на то и классика. Сейчас воду рис всю выпьет, оставим доспевать и поедем с тобой на вокзал прокатимся.
- Кого, все-таки, встречаем? - спросил я.
- Не скажу, - усмехнулся Тихий. - Хочу посмотреть, узнаешь ли...
На улице было солнечно, дороги высохли, голые еще деревья уже начинали нежно зеленеть. Вокзал был не так далеко, я сам два дня назад ступил на его перрон, и стоял в ожидании встречи. Никто ко мне не подходил. Я уже начал беспокоиться и решил позвонить. Когда достал телефон, знакомый голос сказал за спиной:
- Я думал, у тебя слух обострился, и ты за километр почувствуешь мое приближение.
- Я тебя давно услышал, - сказал я, не оборачиваясь, но уже улыбаясь. - Просто решил потешить твое самолюбие. Ты всегда любил подкрадываться, это тебе удавалось, но сейчас ты стучишь когтями, как старый пес...
Тихий засмеялся, разворачивая меня, и мы обнялись.
- Ты стал похож на Майкла Дугласа, - сказал он. - А именно на того его героя, который просто идет домой. Тридцать лет назад ты был похож на Зверобоя, друга Чингачгука.
- А ты, на мой затуманенный взгляд, застрял во времени, - сказал я, пытаясь рассмотреть лицо Тихого. - Как был Чингачгуком, так и остался.
- Поживешь у меня недельку, тоже вернешься во времени назад, - сказал Тихий, взял мою сумку и потащил за локоть к привокзальной площади.
Когда сели в машину, я сказал:
- Думал, у тебя какой-нибудь расшаренный внедорожник, но наш старый "уазик" и правда, больше подходит.
- Это и есть самый крутой внедорожник, - усмехнулся Тихий, - Я бы еще и бээмпэшечку приобрел, просто, чтобы носиться по вечерним проселочным дорогам, форсировать мелкие речки, останавливаясь на отмелях и сидя на теплой броне, смотреть, как садится солнце. В этом есть особый кайф - после грохота, движения, пыли, остановиться, заглушить мотор, открыть люк - и услышать тишину, - бульканье воды на камнях, шелест листвы, чириканье рыб...
Тихий уверенно вел машину по узким улочкам, спокойно держа баранку левой рукой, опустив правую на рычаг скоростей. Зарулили на привокзальную площадь, втиснулись между игрушечно-яркими иномарками... Тихий посмотрел на часы, сказал "тютелька в тютельку", - и мы пошли на перрон.. На первом пути уже стоял поезд "Анапа-Уфа". Мы шли к хвосту состава.
- Интересно, что у вас обоих расстояние до меня одинаковое, только с разных сторон, - сказал Тихий. - По десять часов, чаю два раза попить и как следует выспаться...
Мы уже подходили к вагону, в котором, судя по уверенности Тихого, приехал его второй гость, когда сзади хриплый, слегка заикающийся голос сказал:
- Граждане, предъявите ваши документы!
Мы остановились, обернулись. Нам отдавал честь полицейский - судя по синей фуражке с высокой тульей и черной кожаной куртке, он был не из малых, и даже не из средних чинов, которые бродят по перронам страны, гоняя бабушек с пивом и копченой рыбой.

- Гражданин начальник,- сказал Тихий, - мы тут никого не трогаем, идем себе мимо, товарища встречаем.
- Тамбовский волк тебе начальник, - сказал полицейский. - А это что за хмырь с тобой?
- А это наш старый друг-борттехник, - сказал Тихий.
- Какой он борттехник, хохотнул полицейский. - Ты на руки его посмотри, из него борттехник, как из Промокашки - скрипач!
- Вам лишь бы засадить кого-нибудь, - сказал я, уже узнав и улыбаясь.
- Да я тебя, урода, не только засадил бы, но и расстрелял раз пять за то, что так долго от нас скрывался! - засмеялся полицейский, протягивая руку.
- Не хотелось впечатление портить, видеть вас седыми, морщинистыми, пузатыми, - сказал я, пожимая протянутую руку. - Но когда зрение окончательно выключили, решил - теперь можно.
- Знаешь, Макенна, - сказал Вася, - с нашей крайней встречи на сабзаварской стоянке прошло тридцать три года, а морда у тебя, как была наглая и рыжая, так и осталась. Даже не поседел, сволочь!
- Зато ты вон какой авторитет наел, - сказал я, тыкая его в твердо круглящийся под курткой живот. - С таким уже на задание не пойдешь...
- Какое может быть задание у полковника полиции в отставке? - засмеялся Вася. - А, вообще, я этим животом преступность давил, теперь за ненадобностью, начну сбрасывать.
- Ну, вот! - сказал Тихий. А мы тут решили тебе старый должок отдать, плов приготовили, который ты у Амир-саида не смог попробовать. Между прочим, сегодня - тот самый день...
- Так поехали, чего же вы меня тут голодом морите! - сказал Вася. - Диета ради такого случая временно отменяется!

Вася привез с собой красивые бутылки виски и текилы. Когда Тихий увидел их на столе, он удивился:
- Ты забыл, что я хотел угостить тебя своей ракией? Манкируешь или выпендриваешься, - вот, мол, что пьют настоящие полковники?
- Настоящие полковники уже ничего не пьют, - покачал головой Вася. - Я завязал три года как. Когда у тебя был крайний раз, то была прощальная гастроль. Правда, тогда я еще не знал, что завяжу. И не собирался. Даже проверку на вшивость себе сделал. Жена все время после моего запоя рассказывала всякие ужастики, - что я, к примеру, залажу под кровать и оттуда стреляю, кричу "врешь, не возьмешь". Я сначала верил, а потом решил проверить. Поставил в доме скрытые камеры наблюдения, потом просмотрел. Ничего такого, пьяный, как пьяный, хихикаю противненько так, потом матом начинаю ругаться, но без рукоприкладства, короче, до полного идиотизма так и не дошло. Перестал жене верить. Однако после отпуска случилась одна невеселая история. Пошли с товарищем на рыбалку. Ну, все, как полагается, ухи сварили, ночь, костер, водочка. Помню, спорили сильно. Время было интересное, товарищ - тоже "афганец" - родом с Кривого Рога. Слово за слово, дулом по столу. Стола, правда, не было, но он в палатке спать лег, а я возле костерка калачиком свернулся. Утром просыпаюсь, как обычно, ни черта не помню, единственно, припоминаю, что ссорились. Думаю, надо мириться, иду звать его на опохмел, рюмку мира по кругу пустить, смотрю, а он в палатке прижмуренный лежит... Тут я перепарашился, - думаю, не я ли его в пьяном угаре придушил, или стукнул чересчур неловко? Позвонил нашему патологу, дал координаты, попросил приехать. Жду его, а сам думаю, - и зачем в секретность играть, если это моих рук дело, надо отвечать. Вызвал оперов. Слава богу, оказалось сердечная недостаточность. Наверное, и моя вина тут есть, - спорили до крика, сердце могло не выдержать. Но это все же совсем другое... Вот после этого я решил бросить пить, - давно не нравились мне эти провалы, когда ты не знаешь, кем там становишься и что этот кто-то может натворить. Даже если и не натворишь, найдутся доброжелатели, а у начальника райотдела их всегда хватает, которые и происшествие любой тяжести могут подстроить - с отпечатками пьяницы-полковника на орудии убийства со всеми вытекающими...
- Но сам-то ты чувствовал, что не можешь в состоянии опьянения дойти до убийственной ярости, - сказал я. - Что-то не помню тебя рвущим на груди тельняшку, - ни на своей, ни на чужой. Ты же добрый, Вася.
- Я добрый? - Вася усмехнулся. - Ты меня того не вспоминай. Тогда я был добрым и веселым, а после войны пошел общественный порядок охранять, нечисть всякую ловить и сажать. Ну как Володя Шарапов - из полковой разведки - в угрозыск. И учителя у меня тоже вроде Жеглова были. Только у них ориентиры сменились, - с общественного блага на личное, - а я этого не знал. Ментовская жизнь оказалась намного хуже войны. Война, видите ли, дело преходящее, - повоевал и, если выжил, в мирную жизнь уходишь, снова человеком становишься, - ну, с воспоминаниями к датам, на встречах с боевыми товарищами. А тут война - образ жизни, она не кончается. Главное - она не кончается... А уж когда милицию на полицию поменяли, надежды у меня, что рожденная революцией еще вернется, совсем угасла. Теперь я на пенсии, и, кажется, война моя, наконец закончилась. Дом, сад, мастерская, токарный станок, мебель для души делаю, новости по телевизору не смотрю. Сюда в мундире приехал, чтобы в родную школу на девятое мая сходить - директор пригласил - расскажи, говорит, ребятам, как воевал. Думаю теперь, что им сказать, детям, да уже внукам моих деревенских друзей? Что воевал весело? Не поймут... - Он посмотрел на нас, усмехнулся: - Нет, посмотрите на них! Нагнали на меня грусти, и сидят. Вы хоть пейте, а я плов буду есть. Когда хорошая компания бухает, я всегда вместе пьянею без вина, - закон, знакомый всем завязавшим. Давай, наливай! Всегда вам обоим завидовал - вечером пьют, а утром как огурчики, не то, что я. Всегда болел с похмелья. И где эти ученые, доценты с кандидатами? Взяли бы вас на опыты, выделили бы тот антидот, который вашим организмам болеть не дает, сделали бы таблетки, - принял одну перед пьянкой, - и порядок в танковых войсках!
- Ладно, давай за встречу, - сказал Тихий, поднимая рюмку. - И жри уже плов, второй раз гретый он уже не плов...
Мы выпили и принялись за плов. Он и в самом деле показался мне лучше того, которым нас угощал Амир. Этот был без изюм-ореховых тонкостей, придававших рису и баранине сладковатый привкус. Здесь же все было честно и просто вкусно.
- Божественно вкусно, - промямлил Вася набитым ртом. - Ты - настоящий кулинар!
- Гарантирую, - сказал я, - это вкуснее, чем тот плов у Амира, который ты не попробовал.
- Может, все-таки, под плов выпьешь? - сказал Тихий. - В отставке тебе провокации уже не страшны, жена не видит, - гуляй, солдатик, ищи ответу!
- Да я уже нашел этот ответ, - сказал Вася, наливая в бокал "Фанты". - Лучше я буду на вас веселых смотреть чем вы на меня, бессмысленного и беспощадного. И самое главное, - хохотнул Вася, - должен же быть в нашей компании психопатов хоть один трезвенник - смотрящий. Я тут недавно прочитал исследование пиндосовских психологов. Оказывается, когда подразделение воюет непрерывно в течение двух месяцев, девяносто восемь процентов воинов сходят с ума. А оставшиеся два процента не сходят с ума, потому что и до того были психопатами. Вот из них эти психологи и рекомендовали Пентагону формировать разведывательные и другие ударные подразделения. Правда, среди этих боевых психопатов замечены непсихопатические лидеры, - после войны они, как правило, идут в полицию. Понимаете, к чему я клоню, психопаты? - засмеялся Вася и протянул свой пузырящийся бокал. - Давайте выпьем за отличие американских психопатов от нормальных русских придурков!
Мы выпили.Тихийпоморщился, занюхал виски свежей папиросой и, прикурив, сказал:
- Точно, придурки. Вспомнить только, кактурановского связника брали на следующий день после плова у Амира. Это было двадцать третьего, - толкнул он меня локтем, - точно помню, потому как день рождения Уильяма нашего Шекспира. Всегда с ужасом вспоминаю тот день, - там могли полечь все...
- Не могли, - покачал головой Вася. - Тогда мы были на волне. Нас несло. Помню, как-как раз в тот день обратил внимание, что попадаю, не целясь, от бедра, как американский ковбой. Было ощущение, что мы - не мы, а герои боевика, у которых все получается...
- Ага, - кивнул Тихий. - Было такое. Теперь понятно, что тот наперсточник (он показал пальцем в потолок) просто втягивал нас, давал почувствовать вкус мелких выигрышей, чтобы потом сыграть по-крупному...

Охота на льва - 8

Баба Валя и Аладдин

...Тихий открыл морозильную камеру огромного белого холодильника, достал плотно закрытую пластмассовую формочку.
- Попробуй-ка мою клубнику, - сказал он, выламывая с хрустом и выкладывая в вазочку крупные красные куски. - С сахаром.
Наш завтрак затянулся. Я пил то кофе, то чай, лакомясь в промежутках свежезамороженной клубникой с сахаром, искренне нахваливая и десерт и его творца. Тихий иногда вставал из-за стола, чтобы растопить печь, достать мясо, - он уже начинал готовить обед, несмотря на мои уговоры обойтись остатками со вчерашнего стола.
- Ты знаешь, - сказал он, - когда-то я понял, что лень есть остановка личного биологического времени, своих часов. Не подтянул грузик на цепи, часы стоят, отдыхают, незаметно ржавеют. Можно полениться, вынуть куски вчерашнего мяса, погреть, выпить, закусить, но у меня не будет удовлетворения, я не произведу необходимой телу, а, значит, и душе, работы. Здесь я с формулой Заболоцкого совершенно согласен...
После завтрака он попросил меня последить за печкой и уехал в магазин. Вернулся точно ко времени, когда дрова прогорели и под ударами кочерги легко распадались на угли. Из открытой печной дверцы теплом тянуло до самого окна, возле которого я сидел. Тихий принес несколько больших лавашей.
- Здесь не очень далеко есть шашлычная, один старый даг с женой держит, - сказал он, - Я у них и лаваш беру, они сами выпекают, и сырое мясо покупаю. Вчера была свинина, на обед сегодня баранинки пожарим. Я давно понял, много чего перепробовав, что, если есть возможность, лучше всего мужчине питаться жареным мясом, хлебом, и водой. Ну, вместо воды иногда можно вина выпить, самогона. Конечно, простые супы тоже нужны - щи-борщи, грибной, лапша, - но обязательно на мясном бульоне. У нас климат не тот, чтобы на одной траве жить. Конечно, есть нужно ровно столько, сколько нужно для обеспечения твоего количества движения. Нужно соблюдать баланс между жрачкой и физической работой. Животное в дикой природе все время работает на еду. И бывает у него в желудке то пусто, то густо, но в среднем ровно столько, чтобы поддерживать охотничью форму. Как отощавший, так и переевший тигр добычу не догонит. А травоядные форму поддерживают наоборот бегством от хищника, - тоже ни тощать, ни жиреть им не рекомендуется их положением в пищевой цепочке. Это нам все можно, мы под защитой цивилизации. Но главного хищника не замечаем, - он внимательно следит за нами, и прыгает, когда понимает, что мы уже не в состоянии работать с наивысшим капэдэ.
- Кто это такой кровожадный? - спросил я, глядя, как Тихий раскладывает мясо на решетке. - Бог?
- Ну, я его так не называю, - сказал Тихий. - Просто жизнь. Она - главный охотник, потому что ей нужны сильные, активные, умные особи.
- Да, - кивнул я, - Но жизнь все же умнее каждой отдельной особи, она понимает, что и слабые нужны, и ненужные тоже нужны, чтобы естественный отбор не оставил только одного Единственного, как у крыс в замкнутом пространстве. Забота сильного о слабом - сдерживающий фактор для силы, то есть духовность.
- Согласен, - сказал Тихий. - Но и здесь нужна мера, сдерживающий, как ты говоришь, фактор для бессилия, нарастающего внутри милосердной силы. Тут, как вот в жарке мяса, - оно не должно быть сырым, но не должно и сгореть в уголь, - а градация годного к употреблению в пищу весьма широка. Хотя, я предпочитаю сильно прожаренное, без модной нынче крови. Знаешь сам, кровь неприятно пахнет... Мы хоть и хищники, но переваривание сырого мяса отнимает у организма энергию. У меня даже когда-то была такая эволюционная гипотеза, что термическая обработка пищи высвободила у наших предков ту долю энергии, которая и пошла на развитие, на отрыв от животного царства с его замкнутым кругом догнал-убил-съел-переварил. Ну и вкус... Ты пробовал сырое мясо?
- Строганину...
- Это не то. Соль, перец, мороженое, настрогано тонко. А просто кусок сырого мяса, да еще теплое, рвать зубами и жевать, - ничего приятного. Может быть, у животных свои рецепторы, они вкусы различают, и для них мясо оленя от зайчатины какой-нибудь отличаются, как для нас шашлык от рыбной котлеты. Но у человека другие привычки.
Баранина в исполнении Тихого была чудесна. Я с детства люблю баранину, но редко когда мне доводилось есть это мясо приготовленным вкуснее. Тихий еще и подержал над жаром углей лаваш, и получился душистый теплый хлеб с горячей тонкой хрустящей корочкой. Я ел с удовольствием, запивая домашним красным сухим, которое по словам Тихого ему привозил товарищ с Кавказа, - вслух соглашаясь с правотой Тихого о том, что мясо мужчине не надоедает.
- А помнишь сухих беговых джейранов? - улыбнулся Тихий. - Я тогда придумал их жиром из свиной тушенки смягчать, выходило сносно.
- Помню, - сказал я. - Хорошее было мясо, особенно, когда запивали его спиртом, слитым из противообледенительных систем то ли ми шестых, то ли миг двадцать первых.
- А я б сейчас все это, - Тихий обвел рукой стол, - поменял бы на то пенопластовое мясо и горький, как проявитель, спирт...
Он встал, подошел к печке, закурил, присел на корточки перед открытой дверцей.
- Ближе к вечеру, - сказал он, не оборачиваясь, - съездим с тобой на вокзал, встретим гостя...
- Кого? - встрепенулся я.
- Увидишь. Вот он больше плов любит, чем просто мясо с хлебом. Вообще пожрать не дурак. Вечером вам плов сделаю, у меня и казан есть. Помнишь тот плов у Амира?
Конечно, я помнил тот плов. Кстати, тогда тоже был апрель, я даже помню число.
- Да, - сказал я. - Это было двадцать второго апреля, в день рождения Ленина.
- А разве не восемнадцатого? - прищурился Тихий.
- Нет, - сказал я. - Восемнадцатого вы без меня летали, тремя бортами. У меня тогда "аишка" сгорела, да и голова болела, температура поднялась, я весь день провалялся. Тепловой удар после семнадцатого, там я почти девять часов налетал - когда нас в Иран наводчик завел...- Да-да, тот самый район Шаршари, - сказал Тихий. - Ты тот день в своей книге хорошо описал... Ты прав, плов у Амира мы ели в день
рождения Ленина. Как раз операция в Герате закончилась...


***

Тот апрель выдался жарким. И в прямом и в переносном смысле. Эскадрилья летала все больше, к тому же ее ряды постепенно редели - никто еще не был ранен, но желтуха, тиф, и другие болезни работали эффективнее духовского оружия. Количество летающих уменьшалось, значит, оставшиеся в строю летали все больше - за себя и за всех пожелтевших. "Приятного гепатита", - шутили в столовой, садясь за столик. "Гепатит приходит во время еды", - отвечали им добродушно. Ну и наступившее лето означало освободившиеся от снега перевалы, теплые пещеры, появление маскирующей листвы, - все это говорило о том,, что война выходит из зимней спячки. Мы все чаще летали в Герат, в оба мотострелковых полка, стоящих по обе стороны рассекающей город бетонки, возили туда больших чинов из штаба дивизии, а ооттуда - начальников разведок, комбатов. Что-то назревало на северном направлении от Сабзавара. И к середине апреля назрело. Началась операция по чистке Герата и его окрестностей. Половину нашей эскадрильи бросили на укрепление эскадрильи Герата, мы расположились на грунте, через взлетно-посадочную полосу напротив здания гератского аэровокзала, и работа началась. На помощь двум мотострелковым полкам из Сабзавара подтянулись два мотострелковых батальона, отдельный разведбат, самоходный артдивизион, две инженерно-саперных роты, огнеметная рота, рота связи, танковый батальон, подразделения медсанбата, военно-пожарной команды, - обычный рейдовый состав, всегда отправляемый дивизией что в сторону Кандагара, что на север, в Герат и дальше. Эта серо-зеленая колонна вытянулась по всей длине дороги от Сабзавара до Герата, и наша пара, челноком снующая туда-сюда несколько дней подряд, наблюдала, как тянется нескончаемая железная гусеница - боевые машины и танки, усыпанные солдатами, увешанные бочками, какими-то коробами, рулонами масксетей, тентованные и открытые машины с зелеными ящиками боеприпасов, штабные и связнные "кунги", походные кухни на прицепах, большие тягачи, слоны-самоходки, "слоны с яйцами" - танки с противоминными тралами, утюжащими обочины бетонки, - все это двигалось к Герату в облаках сизого и черного выхлопа, в грохоте и пыли, и пара вертолетов казалась двумя мухами, жужжащими над ползущим между горами гигантским змеем, хвост которого никак не мог покинуть долину Сабзавара, тогда как голова уже вползала в долину Герата.
- Стратеги, вашу маму, - говорил командир, - тут даже слепой и глухой дух поймет, что в Герате намечается большая заварушка. Те, кому надо, уйдут, а когда мы закончим, вернутся. Ну, сотрем с лица земли несколько кишлаков, потеряем сами минимум роту, зато эти стратеги очередные цацки навесят...
- А как же иначе? - говорил правак. - Приезжает глава государства, значит, нужно духов из города убрать. Ну, как перед Олимпиадой весь подозрительный элемент на стопервый километр переместили...
- Ага, - сказал командир. - И тебя, умника, вместе с ними туда же. Контрразведка должна работать нормально, свой хлеб отрабатывать. Выявлять и уничтожать главарей духовского подполья. Стадо без пастуха - просто стадо, значит - бейте по пастухам...
Мы уже знали от Тихого, что в конце апреля в Герат должен прибыть первый секретарь Народно-демократической партии Афганистана доктор Наджиб. Еще недавно он был главой контрразведки в правительстве Кармаля и, говорят, отличался жестокостью. По сведениям его бывших подчиненных на время его визита и встречи с духовенством и старейшинами города Исмаил-хан - он же Туран Исмаил, он же Лев Герата - готовит мятеж в Герате. Отряды своих воинов он рассредоточил по кишлакам гератской долины, и наше командование поставило оперативной группировке сабзаварской дивизии рассечь связи между отрядами духов и уничтожить эти отряды, не давая им войти в город. Герат лежал в долине реки Герируд, и был распят на кресте - с востока на запад его перерезала река, а с юга на север - дорога. Долина была зажата между двух горных хребтов, и вдоль реки, на ее зеленых берегах лепились кишлаки, которые нам и надлежало окружать и зачищать, и откуда, как и говорил командир, духи могли уйти в начинавшиеся за их огородами горы, не дожидаясь нашего прихода. Даже не нашего, потому что мы должны были поддержать огнем силы "зеленых" - части афганской армии, которые в таких операциях были на острие атаки. Мы, конечно, знали, что атака "зеленых" будет недолгой - если они получат отпор, то воевать их уже не заставишь, а если войдут в окруженный кишлак без единого выстрела, то сразу же примутся грабить сельчан, таща из домов все, вплоть до вытертых до дыр ковров и мятых чайников. У них была своя война, у нас - своя.
Операция началась и развивалась, как и предполагали ее непосредственные исполнители. Мы высаживали у кишлаков десанты, туда входили афганские подразделения, но там были только женщины, дети и старики. Артиллерия била по горам, мы высаживали группы на хребты, но там были только небольшие отвлекающие отряды духов. Основные силы уходили из кишлаков под землю, в разветвленную сеть кяризов, стекались ручейками под Герат. "Зеленые" с возбужденным почтением говорили о трехэтажном подземном городе прямо под Гератом, входы в который знают только старики и сам Исмаил-хан, - те из противников Исмаила, кто пытался проникнуть туда, пропадал в лабиринте, никто больше не видел смельчаков. Духи появлялись в городе буквально из-под земли, нападали на афганские и наши посты и снова уходили под землю. Тогда, оставив "зеленых" возле кишлаков, наши силы начали стягиваться к Герату, по пути взрывая входы в кяризы, заваливая их дымовыми шашками, минируя подходы. Начались бои в городе. Сам город был не очень большой, - глинобитный старый центр вокруг древней крепости, узкие улочки между высоченными глухими дувалами, пятничная мечеть с высокими минаретами, между ними - стрела бетонки, обсаженная высокими соснами, - и вокруг до самого аэропорта - все те же кишлаки, полуразрушенные, полунаселенные или вовсе брошенные. Война шла, в основном, на западной стороне, - здесь и стреляли и бомбили, тогда как восточная сторона с мечетью и дворцом эмира по умолчанию была заповедной, - не дай Аллах попасть бомбой или снарядом в ту же мечеть, и сразу поднимется весь город и его кишлаки. Поэтому, когда мы обрушивали удары на западную сторону, духи уходили на восточную. Через неделю операции всем ее участникам было понятно, что мы черпаем войну решетом, и война тут же выливается обратно, оставляя на решете только кровь. Наверное, поэтому люди, склонявшиеся над штабными картами, решили, что нам нужна помощь пятой колонны.
- Духи - это не регулярная армия, - говорил Тихий. - Это сеть банд со своими полевыми командирами, разных национальностей и оттенков веры, - таджики и пуштуны не любят друг друга, все вместе не любят хазарейцев или узбеков, шииты ненавидят суннитов и наоборот, - в таком сообществе сам Аллах велел разделять и властвовать. Жаль, только наши командиры это поздно поняли, и до сих пор в этом направлении плохо работают. Если бы одну миллионную от тех денег, что идут на войну, мы использовали бы на подкуп духовских командиров разных уровней, давно бы тут мир был.
Я знал, что мы работаем с дружественными бандами - например, платим им керосином за то, чтобы они охраняли свои участки трубы - топливопровода, тянущегося из Союза вдоль дороги до самого Сабзавара. На эту трубу покушались и мирные и немирные духи. Мирные крутили в ней дырки, сливали топливо и ввинчивали в дырку болт до следующего доения. Немирные просто взрывали, и команде "трубачей" приходилось выезжать к месту взрыва, и, часто с боем, менять участок трубы. В качестве помощи дружественным духам мы по их наводке уничтожали, как это называлось, конкурирующие фирмы, то есть другие банды, которые враждовали с нашим клиентом. Правда, дружба была некрепкой и в любой момент могла обернуться предательством.
- В любом случае, они всегда ведут двойную игру,- говорил Тихий. - Мы тоже должны вести себя так же. Это Восток, здесь обман - в крови, а уж торг здесь уместен, как нигде...
Я знал несколько имен полевых командиров, с которыми наши работали в Гератской долине. Про дружественные банды Арефа, Шир Оги, Джума Хана я только слышал, а вот с Амир-саид-шахом был знаком лично. И я даже по прошествии многих лет не могу с уверенностью сказать, какое из двух моих знакомств на той войне - с Тихим или с Амир-саидом - сыграло главную роль в том, что я оказался впутанным в эту историю. Наверное, оба эти знакомства стали необходимым и достаточным условиями, чтобы все завертелось так, как завертелось.
А началось с того, что перед самой операцией по чистке Герата наша пара слетала к иранской границе, в одну из глинобитных резиденций Амир-саида, и отвезла ему небольшой презент - большой цветной телевизор "Сони". В первый раз с непривычки мы чувствовали себя в гостях у духов не в своей тарелке. Хозяин угостил нас чаем с фисташками, и мы, откланявшись, улетели. Наш личный план на тот день в небесном штабе составили весьма небрежно, - ну или с умыслом, которого я так и не понял. На обратном пути мы хапнули носовым остеклением утку, потом нас обстреляли какие-то два диких духа на окраине Герата, так что к моменту нашего возвращения на базу особенности визита к Амир-саиду побледнели на фоне разбитого стекла и моего заляпанного птичьей кровью комбинезона. Потом началась операция, и в ее горячих буднях я совсем забыл о своем знакомстве с этим бородатым великаном в черной накидке, окруженным бородатыми мужиками с автоматами. Потом было семнадцатое апреля, когда я с другими летчиками слетал за "стингером". Мой борт в той паре оказался ведомым, ведущий пилотировал наш замкомэска, честолюбивый и боевой майор, которого наш особист соблазнил якобы точными сведениями из ХАД о том, что в дружественной банде Амир-саида нас ждет новый американский переносной зенитно-ракетный комплекс "стингер". Хотя пара комплектов уже была захвачена под Кандагаром, но все равно, если не Героя, то Красное Знамя получить было можно, и майор не стал раздумывать. "По коням!" - крикнул он нам, подбегая к борту, - и мы запустились, не успев даже дозаправиться. Наводчик-афганец, рекомендованный нам афганской контрразведкой и нашим особистом в конечном итоге завел нас в Иран, откуда мы вовремя поворотили оглобли, прежде чем проснулись пограничные стражи исламской революции, и уже на афганском берегу нас обстрелял из гранатомета какой-то обкуренный дух. То, что он был явно под кайфом, мы решили потом, анализируя его поведение. Какой нормальный дух, стоя на обрыве, будет стрелять из гранатомета в идущую внизу пару боевых вертолетов, при этом промахиваясь с какой-то пары сотен метров - и раз, и второй, и третий, - а потом и четвертый, в упор в бок моего борта, поднявшегося на его уровень. Во-первых, он не мог сбить сразу два вертолета - сбей он первый, второй размажет его по дувалу маленькой крепости на обрыве, возле которого он стоял со своим гранатометом. Во-вторых - почему он все время мазал? Не умел стрелять из гранатомета? Тогда зачем так смело, стоя в полный рост, стрелял, пока мы, наконец, не поняли, и не ударили залпом по той крепости. У нас было мало горючего, и мы так и не увидели результаты нашего удара, - с боевого сразу легли на курс домой.
А на следующий день разразился скандал. Утром мы должны были везти первого зама начальника Генштаба, начальника группы управления Минобороны в Афганистане генерала Варенникова на переговоры к Амир-саиду. Конечно, такого высокого пассажира, да на такие переговоры и везти должны самые важные летчики. Ведущий решил пилотировать сам комэска, ведомый отдал своему заму, который вчера неудачно слетал за "стингером". Еще одна пара была придана сопровождать - в ней разместился взвод охраны генерала и его свиты. И тут, когда все уже запустились, на моем борту, в пилотском кресле которого сучил от нетерпения ногами замкомэска, при запуске сгорела вспомогательная силовая установка. Майор с матом выскочил из моего вертолета и побежал к уже начавшему руление третьему борту. Его правак едва поспевал сзади. Замкомэска остановил борт, выгнал из него экипаж, они с праваком запрыгнули в кабину, дверь захлопнулась, и борт покатил на взлетку. Выгнанный экипаж, дружно плюнув вслед, пошел со стоянки. Но скандал был не в том, что мой борт оказался неисправен, другого в наличии не нашлось, и генералу пришлось лететь тремя бортами вместо четырех. Хотя инженер эскадрильи устроил возле моего, понурившего лопасти, борта истерику именно на эту тему.
- Раздолбай! - кричал он, - Торчи теперь тут, а им всем, - он потыкал пальцем вслед улетевшим, - ордена обещаны сразу по прилете! Это выходит, что я матчасть не блюду! Что я должен сказать генералу? Что у меня на каждом третьем борту вот такой студент-двухгадюшник летает?
Я слушал, сдерживая смех, - инженер когда-то сам окончил наш институт и ушел в армию двухгодичником, да так в ней и прижился.
Когда три борта вернулись, оказалось, что к охране Варенникова - трем мрачным ребятам в рубашках и джинсах, добавили группу разведчиков, - и это была группа Тихого.
- Так получилось, - пожал плечами Тихий. - Мы должны были до Герата с вами долететь, - в группе Варенникова был наш начальник разведки, он попросил, - мол, ребятам на задание, а бортов нет. Честно говоря, задание у нас было левое - в двенадцатом полку нам коллеги обещали спальники немецкие на гагачьем пуху в обмен на пакистанские разгрузки и иранские кроссовки, - у нас даже две больших "монтаны" набитых с собой были, из оружия - только автоматы и пистолеты. Мы хотели тихо на четвертый борт загрузиться, но ты нам план нарушил. Растолкали нас по трем бортам, я с тремя своими к Варенникову попал. Так он решил, что мы - усиление его охраны, начраза нашего похвалил, и приказал идти не через Герат, а напрямую к Амир-саиду. Пришлось делать суровые лица и внимательно смотреть в иллюминаторы. Но в дом Амира нас не пригласили. Варенников с каким-то полковником, с переводчиком и без охраны побазарил с Амиром в доме, а мы на улице ждали вместе с ребятами из его банды.
- Вам даже чаю не вынесли? - удивился я. - А как же законы гостеприимства?
- Так это самое интересное, - хитро улыбаясь, сказал Тихий. - Когда переговоры закончились, Варенников вышел мрачный, потом, когда на борта грузились, закрылся на ведущем с вашими комэской и замкомэской втроем, и что-то они там перетирали минут пять, бубнили. К концу Варенников, видимо, совсем распалился, выкрикнул своим бабьим голосом, что обоих в лейтенанты разжалует и в авианаводчики сошлет.
- Да ты что! - поднялся на локте командир на своей кровати. - За какую же такую провинность?
- А это я только после приземления узнал, - сказал Тихий. - Переводчик рассказал. Когда ваше начальство мимо пробежало, на их лицах даже загара не было от страха. А все дело оказалось в вашем вчерашнем походе за "стингером", - он повернулся ко мне. - Амир сдал нашим связника Исмаил-хана, - когда, куда, к кому явится. Его ждали со дня на день, он уже перешел границу и сидел в схроне, ждал, пока ему маршрут до Герата обеспечат. И тут к домику, где он гашиш курил, прилетели два ничего не подозревающих вертолета. Проводник связника, естественно, решил, что вы по их души прилетели, выскочил, и давай по вам шмалять. Как сказал Варенникову Амир, это все было подстроено его врагами в ХАДе, - навести туда вертолеты, их сбивают, туда летят и бомбят самолеты, едут и стреляют танки, короче, начинается заваруха. Когда вы улетели, они заварухи ждать не стали, ноги - в руки - и обратно на ту сторону.
- То есть, ваш доверчивый замкомэска сорвал разведоперацию, разработанную большими умами! - Тихий засмеялся. - Скажи спасибо, тебя Варенникову не сдали. А могли бы, - мол, это все тот лейтенант со своим пулеметом, мы их и пальцем не трогали... но самое интересное, что никакой заварухи и не случилось, - ваш майор язык в попу засунул, ничего никому не сказал, чтобы не позориться, - сначала в Иран забрел, потом чуть на ровном месте не завалили, сам толком не отомстил, - конечно, про такое рассказывать - только позориться.
- Так, значит, они гашиш курили? - спросил я.
- Кто? - не понял Тихий.
- Ну, духи эти. - сказал я. - В нас явно обкуренный дух стрелял, - не попасть с такого расстояния...
- Ну, это я предположил просто, - сказал Тихий. - Может, они вообще некурящие. А у вас вчера не судьба была, так тоже бывает...

...А через несколько дней мы ели плов в гостях у Амир-саида. Это был день неожиданных встреч, поэтому рассказ о нем нужно начать с самого утра. Наша пара была свободна, и мы в полном составе прибыли на построение перед штабным модулем. После доклада начштаба командиру эскадрильи тот дал слово замполиту. Замполит, поздравив личный состав с днем рождения великого Ленина, объявил ленинский коммунистический субботник. Строй загудел.
- Товарищи офицеры и прапорщики! - повысил голос замполит,. - Война - войной, а жить в сраче нам никто не разрешал. Посмотрите на территорию городка и аэродрома, - такое ощущение, что здесь живут и летают свиньи! Да на одни окопы взгляните! Давно вас не обстреливали, а случись обстрел, куда нырять будете? В окопах и гильзы стреляные тоннами, и отработанные масла сливают, и просто, извините за выражение, справляют малые и большие нужды! Короче, отставить разговоры, - всем свободным от полетов взять в руки метлы и лопаты, - и вперед!
- Вот тебе и отдохнули, - разочарованно сказал командир. - Надо было вчера в план встать хотя бы в почтовый рейс.
- Не беда, командир- сказал я. - Предлагаю пойти на стоянку и помыть наши борта. Кто скажет, что это не субботник, пусть первым бросит в Тарантелло камень. Если сейчас побежим, водовозку захватим, еще и холодной водичкой ополоснемся...
- Мысль хорошая, - одобрительно начал командир, но продолжить не успел.
- Товарищи офицеры! - закричал начштаба, что означает на военном языке команду "Смирно!". Строй, уже начавший распадаться на кучки после предыдущей команды "разойдись!", окаменел в своем полураспаде, - кто лицом, кто боком, кто спиной к дверям штаба, из которых вышла группа офицеров. Сразу было видно, что главный там высокий седой дедушка с лицом злой бабушки - он был в камуфляже, в кепке-афганке тоже камуфлированной и высокой - типа цилиндра с козырьком. На плечах камуфляжа были пришиты погоны, как это бывает у каждого приехавшего из Союза высокого чина. На погонах было по одной большой звезде. "Варенников, Варенников", - прошелестело по стоящей "смирно" толпе. Рядом с Варенниковым шел незнакомый седоватый полковник - у него тоже были погоны, от них на шаг отставали начальник разведки дивизии и начальник особого отдела дивизии.
- Вольно, - махнул рукой Варенников, недовольно наклоняя голову.

- Товарищи офицеры! - уже с какой-то понижающей интонацией выкрикнул начштаба.
Толпа расслабилась и, давая группе генерала коридор, расступилась... Варенников шел, не поднимая головы, махая левой рукой и не махая правой. Проходя мимо нас, вдруг остановился, повернул голову, посмотрел на командира и хмуро спросил:
- Где мы с вами встречались?
Я сразу понял подтекст - конечно, генералу трудно запомнить всех офицеров, с которыми ему приходится встречаться, но младшие чины просто обязаны помнить, где, когда и при каких обстоятельствах они встречались с генералом армии.
- Командир вертолета капитан Артемьев! - отдавая честь, отрапортовал командир. - Кандагар восемьдесят четыре, восемьдесят пять, товарищ генерал армии!
Варенников посмотрел себе под ноги, снова поднял глаза на капитана:
- Сентябрь восемьдесят четвертого? Панджшер?
- Так точно, товарищ генерал армии! - помедлив, ответил командир.
- Полковник, - чуть обернувшись в сторону стоящего рядом комэски, сказал генерал. - Нельзя ли поменять на сегодня мой экипаж на экипаж капитана? Люблю работать со старыми знакомыми...
- Так точно, товарищ генерал армии, - вытянулся комэска. - Пара капитана Артемьева как раз свободна. Задачу капитану поставлю лично!
- Вот и хорошо, - не глядя ни на кого, сказал генерал. - Через час колеса должны быть в воздухе...

Через полчаса мой борт был заправлен, ракетные блоки заряжены, грузовая кабина подметена. Я встретил командира рапортом:
- Товарищ капитан, вертолет к полету готов! - и, вопросом: - Куда летим?
- Да все туда же, - махнул рукой командир, - к Амир-саиду, опять договариваться. У мистеров фиксов созрел новый план. - Он посмотрел на закопченый бок машины, поморщился:
- Да, субботник бы нам не помешал. Баба Валя любит чистоту и порядок...
- Какая баба Валя? - не понял я.
- Не какая, а какой, - усмехнулся командир. - Тот, кого сегодня повезем, генерал Варенников Валентин Иваныч. Мы его так прозвали - за бабий голос и вообще... Узнать-то он меня узнал, да не вспомнил, когда и где виделись. В том Панджшере я как раз и не был, меня тогда от полетов отстранили за длинный язык. А вот весной восемьдесят пятого... До той весны я еще добрым был, духов, конечно, бил, если попадались, но больше по долгу, чем по злобе. А в апреле - как раз, между прочим, в день коммунистического субботника, пришлось такое вывозить... Тогда наша рота спецназа - необстрелянная еще, месяц, как вошли, - в засаду попала по дурости комбата, ее пославшего. Это провинция Кунар, кишлак Даридам. Духи их окружили и давай долбить. Пехоту не подпускают - бьют из ДШК и минометов, а бронегруппа через реку не может переправиться, в обход пошла, поразувалась на камнях, гусенки посбрасывала, только одна бээмпэшка и добралась. Короче, больше тридцати человек убито, раненых духи на куски резали, издевались. Мы тогда в Кабуле торчали, оттуда нас в Асадабад кинули, и на следующий день мы в том ущелье десант высадили. Я полный борт человеческих кусков в остатках тельняшек вывез - они сутки на жаре пролежали, представь запах, - мой правак, - а тогда у меня праваком Джама был, - прямо от двери к себе в кресло прыгал, нос зажав... Вот тогда я духов возненавидел - и немирных и мирных, - над ребятами издевались не только басмачи, но и женщины, старики и дети из кишлака... А ровно через месяц я познакомился с генералом Варенниковым. Он тогда, после бойни в Даридаме, заварил очередную кунарскую операцию, чтобы отмстить неразумным хазарам. И началась эта операция с очередного провала. На сей раз рейдовый батальон кундузских мотострелков пошел громить духовскую базу. И послал его лично Варенников, дав ему двух надежных проводников из афганцев-хадовцев. Проводники завели головную походную заставу батальона - целую роту - в ущелье, где духи оборудовали хорошо укрепленные позиции. И опять - отрезали со всех сторон, не давая пробиться помощи, и долбили со склонов и хребтов целый день. И ни артиллерия, ни авиация не могла помочь - слишком близкий огневой контакт был - ударим по духам, накроем своих... Так вот, полевая ставка Варенникова была там в нескольких километрах. И я вез его из ставки в Асадабаде в полевую, а в это время в эфире стоял мат, ор на десятки голосов - они все на одной частоте работали. Я их немного послушал, и то разобрался, что к чему. Говорю ему - товарищ генерал, позвольте в соседнее ущелье слетать, нанести удар по склонам, там у духов свежие силы, они через хребет перекатывают и бьют по нашим. Он молчит. Я говорю - прикажите артиллерии туда ударить. Он - мне: не суйтесь не в свое дело, ваше дело - довезти генерала до указанного вам пункта.... Я говорю - есть, довезти! Довез. А в ущелье тем временем двадцать три убитых и столько же раненых. Остальных только наступившая ночь спасла. Когда прилетели, я вышел, чтобы ему у трапа, когда он спустится, честь отдать, как положено. Он спускается, а я стою, руки по швам, честь не отдаю. И глазами его ем, как положено, а про себя думаю - хрен тебе, а не честь! И тогда он, не глядя на меня, говорит - передайте вашему командиру, что я объявил вам взыскание за нарушение субординации. Пусть сам решит, как вас наказать, и мне доложит... На том мы и расстались. Зато моя командировка в Асадабад тут же закончилась, и назавтра мы уже улетели домой, в Кандагар. А потом до нас довели, что потери кундузской роты были обусловлены тем, что комбат ошибся и свернул в другое ущелье, где и попал в засаду. На комбата завели дело, но попался честный следователь, - он привлек материалы аэрофотосъемки и доказал, что комбат вывел батальон именно в то ущелье, куда его отправил Варенников, дав двух проводников, которым приказал доверять, как ему. А проводники оказались двойными агентами, и, когда пошла стрельба, кинулись к духам. Наши пули их догнали. Но об этом никто, кроме участников того боя не знает, - а я знаю от комвзвода той роты, оставшегося в живых. До сих пор считается, что сами виноваты - блуданули, напоролись... Как я понимаю, это версия бабы Вали, ну, или кем-то придуманная, чтобы его обелить... Вот говорят, что он храбро воевал в Отечественную, - ну, каждому фрукту - свое время. А сейчас-то чего на другой войне руками водить? Ты знаешь, что мы ему для диетпитания голландских кур возили тогда? Он еще и корову из Союза привез, чтобы молочко парное пить, и скотника, и доярку, и сено этой корове самолетами из Союза доставляют... Так что - я и духов и генералов на дух не переношу. Духи даже лучше - с ними понятно, как разговаривать. А вот с генералами...

К вертолету подъехал тентованный "Урал". Из кузова начали выпрыгивать бойцы вкэзэсах, из кабины спрыгнул Тихий, за ним выбрался незнакомец в "эксперименталке".
- Ну, что, гоп-компания опять в сборе? - сказал Тихий, пожимая нам руки. - Правда, я один, без Васи, генералу для охраны полвзвода хватит. Как мне сказал начальник разведки - сам по глупости встрял, теперь и охраняй. А мне чего, слетаю туда-сюда, глаза генералу помозолю, может, наградит красными революционными шароварами. А Вася в расположении пусть на командирской подготовке мучается, ему болты подтянуть не помешает... . Да, кстати, вот, познакомьтесь - толмач генерала, по макушку набит секретами нашей войны...
Тихий отступил, открывая стоящего за ним офицера в "эксперименталке". Он был молод и свеж, и даже сквозь афганский загар на щеках проступал румянец. Судя по звездочкам на погонах, переводчик тоже был лейтенантом. Я посмотрел на его лицо во второй раз внимательнее, - что-то в нем было знакомым. Да в нем было знакомо все - и нежность щек, и тонкость носа, и длинные ресницы, и эта открытая и, в то же время, застенчивая улыбка, эти ямочки на щеках... Я не видел этого человека больше десяти лет, - мы расстались после пятого класса, когда его семья переехала в Белоруссию. Но поскольку я был тайно влюблен в его маму - красавицу Нину, - я сразу узнал ее улыбку, ее ямочки на щеках, ее густые ресницы. Ее сын, - а я в этом уже не сомневался, - козырнув, представился:
- Лейтенант Рябинин, - и, продолжая застенчиво улыбаться, пожимал руки командиру и праваку, повторяя: - Толик... очень приятно, Толик...
Когда очередь дошла до меня, я, пожимая его руку, вместо своего имени сказал то, что не говорил уже больше дюжины лет.
- Аладдин, протри лампы! - сказал я, глядя ему в глаза.
После его путешествия в Афганистан, он, конечно, получил в детском саду кличку "Аладдин". Кличка пошла вместе с ним в школу. Да он и был похож на того нежно-красивого юношу из фильма "Волшебная лампа Аладдина". Мальчиком он был мечтательно-медлительным, и, когда по нехватке личного состава, его брали играть в войну, в индейцев, в футбол, и в самый острый момент игры Толик вдруг замирал, улыбчиво моргая, кто-нибудь сердито кричал: "Аладдин, протри лампы!". И теперь это сказал я, видя, что он смотрит на меня, как на очередного военного на этой войне, куда он неизвестно как и зачем попал.
Толик застыл, глядя на меня, чуть наклоняя голову, будто прислушиваясь к какому-то голосу, что-то говорящему ему в ухо. Наконец, дослушав, он улыбнулся еще шире, прямо до ушей, и сказал еще неуверенно, но уже понимая, что не ошибся:
- Макенна?

Да, перед ним стоял друг детства по кличке Макенна. Когда мы окончили третий класс, по стране прокатилась премьера американского фильма "Золото Макенны". В нашем золотодобывающем поселке был организован специальный показ в кинотеатре "Самородок", куда пригласили всю геолого-разведочную экспедицию. Геологи пришли с семьями, и после фильма мой папа уже вечером рассказывал моей маме, - а я подслушивал, лежа в кровати в своей комнате, про такой же точно случай, как в кино, который произошел еще в Гражданскую в нашем районе. Отец прочитал об этом в архивах, когда писал отчет по результатам разведки на реке Учур. Ему попался протокол допроса двух пойманных в тайге колчаковских офицеров. С ними была торба, набитая золотыми самородками. На допросе они показали, что, после разгрома Колчака бежали через юг Якутии, пробираясь во Владивосток, заплутали в тайге, и наткнулись на золотую гору.
- Там, - говорил папа маме, - как в этом кино, на поверхность выходила коренная жила, и эти офицеры своими шашками наковыряли прямо из кварца двадцать килограммов золотых "тараканов". Точно они на карте не показали, - или не сориентировались, или не хотели секрет открывать. Кажется, их заставили идти проводниками, в тайге они попытались бежать, и, вроде бы, их застрелили. Золотую гору так до сих пор и не нашли. Но по описанию я примерно понял, где нужно искать. Карта у меня, как у этого Макенны, - в голове, и я обязательно открою это месторождение...
Отец и в самом деле попытался отыскать Золотую гору, но это уже другая история, которая стоит, чтобы ее рассказать, - но в другой книге. Здесь же от нее должно остаться только прозвище, которое приклеилось ко мне, когда я рассказал, своим школьным друзьям, что мой папа, как Макенна, держит в голове карту, по которой можно прийти к богатому месторождению золота. Понятное дело, если отец - Макенна, то и сын - Макенна. Сначала прозвище, как это часто бывает, звучало иронически. Теперь, когда играли в индейцев, меня назначали шерифом Макенной, - "Ты же у нас один знаешь, где золото", - говорили с усмешкой, - но скоро история забылась, даже про кино уже не вспоминали, и среди дворовых пацанов я остался просто Макенной. И Толик Рябинин по кличке Аладдин, уехав насовсем после окончания пятого класса, запомнил меня именно Макенной.
- Так-так! - оживился Тихий. Глядя, как мы с Толиком обнимаемся. - Ребята оказались не теми, за кого себя выдавали! Нельзя ли поподробнее?
- Начать с того, - сказал я, похлопывая улыбающегося Толика по плечу, - что перед вами стоит самый старослужащий воин-интернационалист. Его первая командировка в Афган случилась ровно двадцать лет назад, - вместе с родителями он строил дорогу на Кандагар. - и, обращаясь к нему: - Кстати, ты на Фарахруде был?
- Да все как-то не получается, - пожал он плечами, улыбаясь. - А хочется. Я там секретик закопал, вдруг сохранился.
- Там теперь вокруг столько секретиков позакопали, что ни пройти, ни проехать, - засмеялся Тихий, и, заметив на лице переводчика заинтересованное непонимание, добавил: - Это я про мины...
- Не, - сказал лейтенант Рябинин. - Я пять копеек под стеклышком закопал, чтобы вернуться...
- Что, так понравилось? - удивился командир.
- Девочка понравилась, - улыбнулся Алладин. - Красивая такая, таджичка. Она меня первым словам научила - Ман то ра дуст дарам...
- Ну, понятное дело, - кивнул Тихий. - Сейчас найти не пробовал? Скажи своему дедушке генералу, ХАД ее из-под земли достанет.
- Да пусть остается в прошлом, - сказал Алладин. - Я тут и не из-за нее оказался, другая три года назад встретилась, настоящая персидская царевна. Из-за нее из МГИМО выгнали, я там на восточном отделении учился, собирался в Иран по дипломатической линии, на стажировке и попал в историю, влюбился там. Выгнать - выгнали, но довольно мягко, - дали младшего лейтенанта, и сюда отправили...
- Кровью искупить, - хохотнул командир. - Экий ты любвеобильный, - или просто чересчур галантный - бабы на тебя липнут, а ты им отказать не можешь...
Со стороны эскадрильского домика к нам пылили два "уазика". Я посмотрел на часы - Варенников был точен, через пять минут наши колеса должны были повиснуть в воздухе. Когда машины остановились и нога генерала ступила на землю, мы уже выстроились у борта.
- Товарищи офицеры! - скомандовал командир и, печатая шаг, держа ладонь у козырька, пошел навстречу Варенникову.
Выслушав доклад о готовности вертолетов и экипажей к полету, генерал, не говоря "вольно", подошел к нам, посмотрел с какой-то угрюмой доброжелательностью, повернулся к свите из седоватого полковника, начальников разведки и особого отдела, сказал:
- А хорошая у меня команда подобралась. С такими ребятами грех не воевать...
Когда все сидели по местам, я обошел и осмотрел борт, - пара Ми-24 уже запустились и рулили на взлетку, - вернулся в кабину, сел на свое место и громко, в расчете на пассажиров, доложил:
- К запуску двигателей готов!
- Запускай, Макенна, - с добродушной усмешкой негромко сказал командир. - Я тоже то кино помню. И того везучего шерифа. А в нашем деле везение не помешает...