Пароль

Фамилия его была Исмаилов. Простая такая дагестанская фамилия. Да и сам он ничем не выделялся среди земляков. Классический даг: по-обезьяньи небритый, переваливающийся с ноги на ногу, руки в карманах, ремень распущен. Подшива в сантиметр толщиной пришита черными нитками. Ротный наловчился отрывать подшиву у Исмаилова одним движением указательного пальца правой руки. Как встретит - палец под воротником и резким рывком рвет - «Подшиться!» Через 10 минут Исмаилов гуляет по расположению с новой подшивой, пришитой теми же черными нитками. А чего ему - молодых много, любому сунул комок, в лоб дал для профилактики - подошьет, никуда не денется. Сами даги в бригаде до ручного труда не опускались.
В батальон пришел новый командир - молодой майор, только что из академии, планов громадье, все дела. Батальон начинал работать в 7 утра, заканчивая в третьем часу ночи. Некоторые офицеры даже до Комарово потом спать не ходили - а чего полчаса в один конец тратить, легче в 27 чудильнике переночевать у холостяков.
Одним из нововведений молодого комбата была парольная система. После отбоя в батальон можно было попасть, только зная пароль. Введен был принцип дополняющего числового пароля. То есть на текущий день устанавливается паролем определенное число, допустим «двенадцать». Тот, кто желает пройти в казарменное помещение после отбоя, стучится в запертую дверь. С обратной стороны к ней подходит, как правило, помощник дежурного по батальону или дежурный по одной из рот и говорит, скажем, «пять». Тот, кто стоит на улице должен найти число, дополняющее названное из казармы число до текущего пароля. В математике это называется модулем разности. Скажешь «семь» - и отпирается огромный засов с внутренней стороны казармы. Скажешь «шесть» или иное число - и хрен тебе на рыло. Несмотря на звания и должности. Как-то раз сержант не пустил в казарму комбрига. Так комбат ему выписал 5 суток к отпуску. Естественно, такой кусок халявы не оставил равнодушным личный состав батальона.
В тот день совещание командиров частей и подразделений в бригаде закончилось довольно рано - около полвосьмого вечера. Время летнее - конец августа. Офицеры и прапорщики сидели в курилке и травили анекдоты, истории из службы, рассказы о бабах и тому подобное. И одновременно внимательно следили за зданием штаба бригады. Как только оттуда повалили люди, все встали и побрели в ленкомнату на совещание в батальоне. Пришел комбат. Совещание в батальоне не особо затянулось - задачи были нарезаны всего-навсего к десяти вечера. Отпуская личный состав, комбат назначил пароль на сегодня. Незамысловатый пароль. Дабы люди не перетруждались. «Десять».
Все радостно свалили.
Комбат жил ближе к Комарово. Дойдя практически до дома, вспомнил, что в батальоне ему чего-то было надо. Чего ему было надо, история умалчивает, да и неважно это. Пришлось возвращаться.
Дежурным по батальону заступил старшина радиорелейно-кабельной роты старший прапорщик Лукьянов. Макс в народе. Помощником дежурного на беду заступил рядовой Исмаилов. Время было уже к одиннадцати вечера, команда «Отбой» была подана. В казарме наступила тишина. Макс читал какой-то детектив, Исмаилов в углу дежурки слушал народные дагестанские песни по старому расхлябанному кассетнику, монотонно подпевая, и мастерил себе какую-то мелочь к дембелю. То ли подкладки под значки из белого пластика, то ли аксельбант из белых капроновых нитей с выхолощенными калашниковскими патронами на концах кистей.
В дверь сильно постучали. Макс, подняв правую бровь, тем же глазом посмотрел на Исмаилова и махнул головой по направлению к входу в казарму.
Исмаилов тяжело вздохнул и, кряхтя, направился к двери.
- Шесть! - с жутким акцентом сказал он.
- Четыре, - спокойно сказал с другой стороны комбат. - Открывай!
- Нэ аткрою, - так же спокойно сказал Исмаилов.
- Не понял? - удивился комбат.
- Парол нывэрный! - объяснил свою наглость Исмаилов.
- Чего? - не понял комбат.
- Парол, гавару, нывэрный!
- Исмаилов, ты чего там курил? - поинтересовался комбат, на всякий случай в уме сложив шесть и четыре и получив требуемый пароль. - Шесть плюс четыре будет десять, ты чего - охренел в атаке, человече?
- Нэ будет дэсят!
Макс в дежурке отложил книгу и стал внимательно прислушиваться, изредка тихо хихикая.
- Исмаилов, сука, открывай дверь!
- Ны аткрою! - Исмаилов понял, что вот она, обещанная комбатом проверка с его стороны, и, кажется, светят пять суток к отпуску.
Комбат начал звереть.
- Исмаилов, етит твою мать, дверь открывай, сволочь!
- Ны аткрою! Нильзя!
Комбат дошел до точки кипения.
- Исмаилов, блядь, ты считать умеешь, гандон рваный?
- Умэю!
- Шесть плюс четыре сколько будет? Десять?
- Нэт!
- Ну… Ну… Сука… Выебу щас… Уебище пятнистое! Слышь, харя!
- Слышу, таварыщ майор!
- Дверь открывай, сука сраная!
- Нэ аткрою!
Макс затаился в дежурке, давя хохот.
Комбат принял единственное на тот момент правильное решение.
- Слышь, воин, ебена мать! У тебя на руках сколько пальцев?
Исмаилов надолго замолк.
- Ты чо там - уснул, грызло?
- Дэсят, таварыщ майор!
- Ну слава тебе, Господи, хоть в этом ты с Аллахом скоординировался. Исмаилов, сволочь!
- А?
- Сожми кулаки, уебище! - комбат начал повторяться в эпитетах. В обычном состоянии он себе такого не позволял. Но в экстренных случаях словарный запас у него сокращался.
- Ну, сжял!
- Отогни шесть пальцев!
Исмаилов снова замолк.
- Ну? Отогнул?
- Атагнул!
- Теперь еще четыре отогни, гнида горбоносая! И посчитай, сколько получилось!
Исмаилов снова замолк. Комбат терпеливо ждал окончания вычислительного процесса.
- Вай, таварыщ майор! Сычас аткрою, таварыщ майор! Сычас!
Комбат дождался, пока Исмаилов отодвинет засов, спокойно зашел в казарму, взял своим кулачищем Исмаилова за камуфляжную куртку на уровне верхних карманов, поднял на уровень своего лица и стал методически стучать его спиной о стенку.
- Дежурный!
Макс появился из дежурки.
- Товарищ майор, дежурный по батальону сташ прапщ Лукьянов!
Комбат отпустил Исмаилова и тот, поднявшись с пола, исподлобья смотрел на обоих начальников.
- Лукьянов, завтра наряд не сдадите до тех пор, пока эта сука не сдаст мне зачет по таблице умножения. И не приведи Господи, он ее не сдаст - на вторые сутки пойдете.
- Есть!
Когда я пришел в батальон в полвосьмого утра, они плотно сидели на таблице умножения на три.

Любовь и политика

Витя Копыто страдал. Страдал явно, открыто, практически на грани истерики. Причиной, вызвавшей столь явные и необратимые нарушения в его шатком душевном равновесии, был приказ Пиночета о лишении нашей замечательной роты всех видов увольнений в город сроком на календарный месяц за безобразно плохие показатели в конкурсе строевой песни. Вина наша была очевидна и наказание вполне заслуженное, хотя на наш взгляд - неоправданно суровое. Хотя Пиночет думал иначе и в чем-то он был тоже прав, так как в целой роте не нашлось желающих драть глотку патриотической песней на морозе - 37 по Цельсию. Пиночет был уязвлен и гонял нас лично, персонально, индивидуально, по плацу в течение трех часов, пытаясь выдавить из роты арию, достойную пусть не Большого театра, но хотя бы достаточно внятную и относительно разумную по смыслу.
Согласитесь, продуваемый насквозь всеми суровыми уральскими ветрами училищный плац - не самое лучшее место для песнопения. От жуткого холода рота издавала неопределенное мычание и нестройное завывания в унисон снежной метели, так как болеть ангиной или воспалением легких добровольно желающих не находилось. Каждый курсант, отдельно вызванный из строя, пел, причем достаточно громко. Но стоило ему оказаться в недрах строя, как его КПД (коэффициент полезного действия) катастрофически падал и вместо куплетов на тему как хорошо в стране советской жить создавалась жалкая имитация с безмолвно раскрывающимся ртом. Да, честно говоря, и рот-то открывался не слишком широко из опасения получить за щеку или глубоко в горло, по самые гланды, мощный заряд снега, которым был щедро сдобрен по-зимнему колючий уральский воздух.
В результате комбат сдался. Все-таки мороз - это солидный аргумент в пользу временного перемирия в процессе противостояния между великим и могучим военачальником с безликой серой массой полуобмороженных курсантов, отчаянно цепляющимися за остатки своего потрепанного здоровья.
Пиночет адски замерз, устал, разозлился, да что там, практически пришел в бешенство, но сдаваться он не привык. Поэтому приняв временное поражение в частности, он решил взять реванш в целом и на будущее, поэтому, не мудрствуя лукаво, решил ударить в самое больное место. То есть, фактически лишил надежды на получение иллюзии краткосрочной свободы. Этот изверг в полковничьих погонах, сатрап и душитель вольнодумцев, угнетатель инакомыслящих и поборник крепостного права отменил все увольнения в город, совсем все, то есть абсолютно все.
По оглашении приговора на ближайший месяц толпа скрипнула зубами и смирилась. Смирилась, что не будет возможности сходить на почтамт и услышать далекий голос родных и близких по телефону. Смирилась, что не будет походов в кино с обязательным, традиционным и долгожданным заходом в легендарную пельменную «Минутка» на ставшую традиционно-стандартной тройную порцию. Смирилась, что не будет коротких и эмоционально-жарких встреч в студенческих общежитиях с красивыми и такими желанными девушками. Смирилась, что много еще чего не будет... В принципе, месяц - это не катастрофа вселенского масштаба, можно и потерпеть. Чего-чего, а бывало и многократно хуже. Нас сложно удивить какой-либо гадостью. А Пиночет пусть подавится. Все равно, орать ему в угоду на морозе, да и при ветре от «умеренного» до «сильного» с порывами до 30 м/сек. не будем. Хватит, оторались. Не первый год в армии.
Смирились все, кроме Вити Копыто, гиперпотенция которого не давала ему покоя. Она не давала ему спать по ночам, наполняла его сны сладострастными фантазиями и эротическими грезами. Вите срочно надо было посетить пару-тройку своих безотказных подружек из любой ближайшей к училищу студенческой общаги (в приватных беседах в узком кругу широких лиц Витя неоднократно утверждал, что его многочисленные подружки по такому параметру как «безотказность» безусловно и однозначно превзошли легендарный автомат Калашникова).
Итак, Витя отчаянно метался по расположению роты, настойчиво ища сострадания и сочувствия к своему плачевному положению, а также одобрения своему «генитальному» плану.
План его был прост и незамысловат, как и сам Витя. А Витя рвался в самовольную отлучку. Не надолго, на пару часов. Препятствием в его грандиозных замыслах было то, что комбат обязал дежурного офицера каждую ночь (не менее двух раз за ночь) приходить в спальное помещение и с фонариком в руке считать наличие личного состава, спящего в своих койках. В случае обнаружения отсутствующего курсанта наряд по роте незамедлительно и безжалостно отправлялся под арест на гауптвахту как соучастники злоумышленника, а сам отсутствующий после прибытия на базу направлялся на заседание педагогического совета для рассмотрения персонального дела о немедленном отчислении из училища. Не слабо?!
Тем не менее, курсант Копыто, не раздумывая, был готов рисковать погонами офицера ради сиюминутного удовлетворения своей страждущей похоти, но отправлять друзей в карцер на гауптвахту, где даже летом температура не всегда поднимается выше нуля по Цельсию, Виктору как-то не очень хотел. Джентльмен, однако. Куда деваться?!
Копыто как коршун кружил около тумбочки дневального, с надеждой и подобострастием заглядывая в глаза дежурному по роте курсанту Филину. Он проникновенно и жалобно взывал к сочувствию, объясняя Филину уже в трехсотый раз, что не может спокойно спать по причине обморожения ног, возникающего каждую ночь из-за катастрофической нехватки одеяла, которое регулярно вздымается к потолку, поднимаемое самопроизвольно, то есть независимо от желания и воли хозяина, постоянноэрегирующим мужским достоинством Виктора. А использовать руки для снятия напряжения Витя не может, так как это противоречит его моральным устоям и глубоким личным убеждениям.
Копыто давил на жалость, взывал к мужской солидарности. Филин длительное время достаточно спокойно парировал, что вся рота находится в таком же плачевном положении. Витя не сдавался. Он словно собачонка на привязи таскался за дежурным по роте. Тот делал вид, что не замечает тело, постоянно валяющееся в его ногах. Но когда Витя начал расстегивать ширинку своего галифе, чтобы предъявить в качестве аргумента свои распухшие от вожделения и твердые от воздержания яйца, Филин взорвался. Утомленный за весь день монотонным бубнением Виктора, он не горел желанием лицезреть опухшее мужское достоинство и окаменевшие причандалы казарменного Казановы. Сергей Филин сорвался на крик, чего, кстати, за ним никогда не водилось и более того - не замечалось. Вообще никогда, но, тем не менее, на этот раз уравновешенный и добродушный увалень Филин повысил свой голос до раздраженного крика.
- Достал ты уже, производитель хренов! Эстет-извращенец. Сходи на ужин в столовую, попроси два ведра чистого брому и выпей залпом. Сразу полегчает! А еще помогает голой жопой на снегу пару часов посидеть. Некоторые вон штангу тягают до паховой грыжи, потом вообще на баб смотреть не могут. Челентано в «Укрощении строптивого» дрова рубил, тоже вариант. Евнухам, кстати, очень спокойно спится, проверено, могу посодействовать. Витя, ну почему ты не импотент?! Столько прекрасного вокруг, возьми Устав почитай, сразу в сон потянет. А тебя переклинило, как кобеля мартовского. Это ж надо, какая цаца, подрочить уже не может. Хочешь, я тебе «Playboy» достану? Свежак, всего восьмилетней давности. Очередь на него неделя, но для тебя хоть звезду с неба. А дальше ручками, ручками. Чай, не отсохли-то рученьки. И вообще, будь мужчиной, возьми себя в руки наконец. Пора контролировать свои поллюции. Не хочешь?! Ну, ты заелся, батенька. Не создавай проблем окружающим. Давно пора ориентацию сменить! Посмотри, сколько парней в роте красивых, мускулистых. Жеребцы! Нет, не нравится ему. Был бы гомосеком, и нет проблем. Отметелили бы тебя разок до полусмерти, кастрировали к чертовой матери и вышибли на гражданку пинком под зад. И всем хорошо и спокойно! Гармония! А ему все не так, все не эдак, девок вынь и положь. Вообще обнаглел. Кому сейчас легко?! Короче, слушай сюда, маньяк озабоченный, дон Жуан портяночный. Обеспечишь 100% алиби наряду, хуль с тобой, вали хоть на всю ночь. Но наличие твоего тела в постели буду принимать лично. Все, избавь меня от своих эротических изысков. Фрейда на тебя нет. Спирохета бледная!
Виктор, получив карт-бланш от дежурного по роте, ринулся создавать своего клона, который будет достойно представлять его тело на койке в отсутствие хозяина. Население казармы с любопытством наблюдало за происходящем в спальном помещении в динамике развития событий.
Витя быстренько притащил шинель из раздевалки, положил ее на кровать и накрыл одеялом. В первом приближении можно было считать, что тело сформировано удачно. Остались такие немаловажные нюансы, как руки и голова. Копыто хотел ограничиться первоначальным вариантом, но Филин его забраковал.
- Витя! Курсант, который спит, накрывшись с головой, сразу вызовет подозрение у дежурного офицера. Неестественно это, понимаешь?! Нетипично для спящего человека. Тяжеловато дышать выхлопом своим анальным. Вредно это и небезопасно. Особенно после нашего ужина. В меню одна прокисшая квашеная капуста, пойми правильно. Это ж такое обильное газовыделение, почище зарина с фосгеном, а ты нос под одеяло прячешь. Дежурный офицер первый тебя спасать ринется. Сразу на воздух потащит, а может, и дыхание «рот в рот» делать начнет. И тогда разоблачения точно не избежать. Думай лучше, старайся! Иначе никуда не пойдешь. Гарантирую!
И Витя старался. Он сбегал в медсанчасть, где всеми правдами и неправдами выклянчил у дежурной медсестры одну замызганную медицинскую резиновую перчатку далеко не первой свежести, явно предназначенную на выброс. Перчатку эту надул и у запястья перевязал ниточкой. Получилась кисть руки, которая при выключенном освещении в спальном помещении вполне естественно и сносно смотрелась на темно-синем армейском одеяле как растопыренная пятерня спящего человека. Осталось за малым - сформировать голову. Простая формальность, а без нее Филин поклялся не выпустить нашего сексуально озабоченного сослуживца за пределы казармы, и Копыто лихорадочно метался в творческом поиске.
Варианты с шапкой и старым проколотым футбольным мячом были отвергнуты по причине низкопробной халтуры и недостоверности, то есть несоответствия стандартному лицу будущего офицера Красной армии. За морду небритой обезьяны в первом приближении еще туда-сюда, но на фоне румяных красавцев на соседних койках данные варианты были - полный моветон. Копыто был на грани отчаяния. Он театрально заламывал руки, трогательно закатывал глаза, но Филин был непреклонен.
И тут Витю осенило: громыхая сапогами, он ринулся в «ленинскую комнату» (старшее поколение знает, что такие святые места были в каждом подразделении Красной армии). Через пару минут Витя бежал обратно. Тяжело дыша, он тащил гипсовый бюст вождя всего мирового пролетариата В.И.Ленина.
Витя с размаху ухнул тяжеленный бюст в свою кровать. Жалобно скрипнули пружины, койка прогнулась от тяжести гиганта мысли, толпа в казарме изумленно замерла. От Копыто можно было ожидать чего угодно, но только не этого.
Копыто заботливо накрыл Ленина одеялом по шею, расправил складки, с нежностью заботливой мамочки поправил подушку. Сделал шаг назад и картинно замер, любуясь полученным результатом.
В спальном помещении наступила тишина, тишина гробовая, зловещая. Все присутствующие были в состоянии ступора. Филин, который был не только дежурным по роте, но еще и секретарем комсомольской организации, сначала побледнел, затем покрылся красными пятнами. Через пару минут он собрал волю в кулак и спокойным размеренным голосом, лишенным всяких эмоций произнес:
- Витя, когда тебя поймают в самовольной отлучке - это воинское преступление. И тебя, может быть, отчислят, а наряд посадят на пять суток. Ну, на семь. Пусть, даже на десять. Хрен с тобой. Возможно, скорее всего посадят на гарнизонную гауптвахту и там мы провисим целый месяц, в принципе - говно вопрос, за друга пострадать - святое дело. Более того, допустим, что, даже, учитывая тот факт, что ни для кого из офицеров училища не секрет, что ты - недоразвитый долбоеб с интеллектом ниже уровня городской канализации, то возможно, что тебя даже и не отчислят. А, скорее всего, посадят вместе с нами в один карцер, чтобы мы сами за пять или десять суток (в зависимости от того, сколько начислит Пиночет) тебе объяснили, что так делать нехорошо. Но если в твоей кроватке ночью найдут спящего ЛЕНИНА - это, Витя, уже политика! Если дежурного офицера сразу «Кондратий» не хватит, когда он в луче фонарика знакомую с детства бороденку увидит, причем шаловливо задранную кверху, да еще и в ласковые глазенки почитаемого вождя, заметь, прошу покорно, давно усопшего, посмотрит. Это будет достойная картина. Вот кстати, тоже вопрос для обсуждения. Как у дежурного лейтенанта с душевным равновесием? Устойчива ли его психика офицерская, готова ли она к ночным свиданиям с призраком коммунизма? Если он сразу в окошко прыгать не начнет, то нас тогда не только отчислят, причем всех, но возможно, даже и посадят. В дисбат посадят, Витя, а может, сразу и в тюрьму. Политика - дело такое! Так как, согласись, что твоя кроватка мало напоминает филиал мавзолея вождя всего прогрессивного мирового пролетариата. И в самовольную отлучку Ленин предпочитал бегать в Финляндию или в Швейцарию какую, а не на долбаный Урал. Да и ты, дурак пилопедрищенский, не являешься ближайшим родственником Владимира Ильича, чтобы он к тебе так запросто, по-родственному, на огонек заглянул. Ты давай думай по-быстрому, дурилка фанерная, что ты в «особом отделе» блеять будешь, чтобы нас грешных, при самом наилучшем раскладе только в психушку определили. Может быть, лет через двести нас всех оттуда и выпустят. Но, правда, поставят на учет в КГБ. К бабке не ходи. И самое приличное место работы, которое нам светит - это дворник в той же психушке по месту лечения или кочегар в засратой котельной. Одна надежда, что командование училища обгадится с перепугу и не захочет докладывать наверх, выносить сор из избы, так сказать. Докладать о том, что курсант Витенька Копыто свою коечку по дешевке сдает, как в горячий курортный сезон в Сочах черноморских. И сдает-то не кому попало, а людям проверенным, надежным соратникам по борьбе с мировым империализмом. Конспиративную квартирку для товарища Ульянова-Ленина открыл. А то вождь, однако, устал от наплыва благодарных граждан, которые в мавзолее у него толкаются. Шумят, окаянные. Спасу от них нет. Вот и решил отдохнуть от суеты столичной. Отлежаться у Наденьки у своей дорогой сподобился. Ночку-другую. Да, товарищ Витя Крупская?
Филин сделал паузу, а затем, постепенно увеличивая громкость своего голоса, перешел на общепринятый доходчивый русский язык. И он высказал Виктору все, что думает о нем. А именно: о его потенции, поллюциях, о его остростоящем вопросе, опухших яйцах, обмороженных ногах и задранном к потолку одеяле, эротических фантазиях и снах, полных нереализованной страсти, о страданиях нежной утонченной души, о толпах и стадах необласканных и недолюбленных женщин, вожделеющих и мечтающих о патологическом страдальце Викторе, самое достойное место которому в первом ряду мастурбатория и т.д. и т.п. И в заключение своего яркого и страстного монолога пообещал лично, своим личным табельным штык-ножом основательно и радикально укоротить мужское начало Вити Копыто вплоть до проведения экспресс-операции по перемене пола, если тот не возьмет себя в руки.
Витя в ту ночь в самовольную отлучку все же сходил. Но это уже другая история.