Мы начинаем публикацию глав из нового романа Игоря Фролова "Житель садов"

Часть первая. Третья Книга джунглей


...Тлели губы его - продолжался закал.
Сквозь пустые глазницы видны были горы,
И над ними стоял семидневный закат,
Тени птиц заползали в змеиные норы
Александр Банников


Введение в картографию

Дом стоял на высоком утесе, над излучиной реки. С высоты открывался хороший вид на ветреный апрельский закат - низкое солнце красило пух и перья облаков красным, и все на земле было красным, только деревья на том берегу, стоявшие по пояс в воде, были черными, и черными были их отражения в сиреневом зеркале разлива. Лохматый ветер носился над лесом, забрасывал на утес запахи - то холодный, стальной вздувшейся реки, то льдистый, еще не стаявшего в низинах снега, то горько-сладкий набухающих почек. По мосту высоко над рекой шел поезд, и ветер рвал его стук на куски, - казалось, что в районе моста работает короткими очередями автоматическая пушка.
- ...А иногда, особенно туманными ночами, - сказал Тихий, - слышится пистолет с бесшумником, один лязг затворного механизма - ды-дыньк, ды-дыньк... Просыпаюсь в ужасе, понимая, что кто-то перестрелял выставленных мной часовых...
Мы сидели за столиком на открытой веранде и смотрели на закат, потягивая из тяжелых стаканов жгучий, как ром, самогон, и закатные угли, горящие в стаканах, добавляли градусы. Тихий курил «Беломор», и я с удовольствием давно бросившего вдыхал кисловатый дым. Собеседник мой и собутыльник был в демисезонном песочном бушлате с серым овчинным воротником и нарукавными карманами с клапанами на липучках, парусиновые штаны заправлены в ботинки свиной кожи - с высокой шнуровкой и на толстой ребристой подошве. Я протянул руку и пощупал ткань бушлата, - она была наждачно-грубой, как новая.
- Конечно, новая, - подтвердил Тихий. - Хотя, таких давно на вооружении не стоит, я лет пять назад у прапора местного гарнизона, когда артполк расформировывали, выменял упаковку этих бушлатов на канистру моего самогона. Ношу теперь. Хочешь, и тебе подарю, размер у нас, вроде, один?
- Додумался, пехота, - сказал я. - Мне, старому боевому летчику, мабуту предлагать!
Мы засмеялись, чокнулись и выпили. Тихий снова налил.
- Кстати, о старых летчиках, - сказал он. - В письме ты обещал показать мне, где вы тогда за границу ушли... Так я подготовился к твоему приезду, даже карту распечатал... - он достал из-за пазухи сложенную склейку, развернул и расстелил на дощатой столешнице, придавив по двум углам с подветренной стороны стаканами с самогоном. - Извини, «сотки» не нашел, но это вполне приличная «двухкилометровка» восемьдесят пятого года...
- Когда я писал тебе письмо, я еще как-то видел, - сказал я. - Теперь все больше на ощупь...
- Я тебе помогу, - Тихий упер палец в карту. - Вот точка нашего стояния в те дни, пляши от нее...
Я вынул из кармана свою семикратную лупу и склонился над столом, касаясь бумаги щекой. Всмотрелся в область возле указующего перста, увидел черный самолетик - значок аэродрома, повел лупой вдоль узкой полоски взлетно-посадочной полосы, свернул на запад, перепрыгнул линию дороги и пошел через лабиринт городского плана, чуть вверх, к северу, чтобы выйти за городом к ущелью, через которое, как через бутылочное горлышко, вытекала из окруженной горами долины горная река.
Я шел по карте уверенно, несмотря на отвратительную видимость - почти полный выход из строя моей, когда-то орлино-кошачьей, оптики. Я мог бы пройти по этому ландшафту даже с закрытыми глазами, наощупь, будь карта рельефной, потому что помнил этот рельеф наизусть даже сейчас, полжизни спустя. Для этого не требовалось знания военной топографии, любой другой топографии тоже.
Если провести линии из нашей авиабазы под Шиндандом через все точки, в которых мой вертолет садился или над которыми пролетал на потолке или предельно малой - по-над барханной рябью пустынь Хаш и Регистан, горючими скалами Луркоха, ущельями Анар-Дары, белой пылью Геришка, ослепительными снегами Чагчарана с черной змейкой Герируда, спускающегося с морозных высот в зеленую долину, - эти линии испещрят почти всю страну.
Картограф-любитель, по совместительству борттехник вертолета и воздушный стрелок, летящий в стеклянном яйце, мог бы легко изобразить карту этой страны в полярных координатах, приняв за полюс свою стоянку и откладывая азимуты и удаления. Подобно средневековому путешественнику, отмечавшему места обитания единорогов, крылатых змеев и людей с песьими головами, я мог бы указать на своей карте зоны, где цветут огненные цветы, а у людей, там обитающих, вместо ног - копыта горних козлов или пустынных джейранов, вместо рук - ножи, змеиные клыки во ртах и крокодилья бесчувственность к страданиям жертвы. Сейчас моя карта нужна мне, чтобы найти на ней точки, в которых пересекались пути двух старших лейтенантов - вертолетчика из Шинданда и спецназовца из Фарахруда. Пару таких встреч я описал в своем Бортжурнале, о чем теперь жалею - здесь они были бы на своем месте. Но кто же знал, что спустя ровно двадцать пять лет пути наши вновь пересекутся и я пойму, что ничего не закончилось и не закончится никогда.

История о том, как Тихий обрел меч Аллаха

Впервые мы встретились с ним в феврале в районе Диларама. Там попала в засаду колонна пустых наливников, возвращавшаяся из Кандагара. Совсем рядом, у моста через Фарахруд, дислоцировался отдельный отряд специального назначения с приписанными к нему двумя звеньями вертолетов. Но в те дни у Кандагара шла операция «Шквал», часть отряда была далеко на юге, перекрывая иранскую границу и не давая просочиться к Кандагару караванам с оружием, а часть обеспечивала охрану прилетевшего в Фарах генерала Ахромеева. На зов оборонявшейся из последних сил колонны откликнулась группа, находившаяся не так далеко - в двух часах хода на бронетранспортерах, - и как раз искавшая тех самых духов, правда, по данным разведки, напасть они должны были на прибывшего в Фарах генерала, пройдя по подземным речкам-кяризам.
Так получилось, что пара бронетранспортеров фарахрудского отряда и пара вертолетов из Шинданда оказались на месте боя в одно время, но я узнал о нашем взаимодействии только на следующий день, когда наша пара, уже с двумя группами спецназа на бортах, искала вчерашнюю банду, - она исчезла, оставив на камнях своей позиции много крови, но ни одного убитого или раненого. Мы носились над рельефом, то петляя в распадках меж холмов, то выпрыгивая вверх на пару сотен, осматриваясь и снова падая, чтобы выпрыгнуть в другом месте, неожиданном, как нам казалось, для наблюдавших за нами духов, если они там были. Я, как обычно, сидел за носовым пулеметом и был не только вперед-, но и по бокам и даже назад смотрящим, борясь на виражах и подскоках с виляющим и клюющим тяжелым, как гриф штанги, стволом пулемета Калашникова танкового.
- Вчера на закате, когда мы подошли с юга, - спокойно говорил комвзвода, сидевший за моей спиной на откидном сиденье в дверном проеме, - духи встретили нас ураганным огнем. Пришлось зайти с фланга, плохо, что против заходящего солнца. Залетели на горушку и начали из КПВТ поливать. Они вроде залегли. Тут вертолеты прилетели, тоже их обработали. Правда, и нам досталось, - какой-то ваш косорукий ухарь по нашим машинам сыпанул. Духовские пули по лбу щелкали, а тут - сверху горсть гороха. Хорошо, все в броне были... Потом духи из граника по нам лупанули, пришлось съехать. Пока с другой стороны зашли, их и след простыл. И темнеть уже начало. Вторая группа подошла, еще ваши прилетели, люстрами подсветили, но духи как провалились. Весьма вероятно, они спустились в кяризы. Попробуем выкурить...
Я не стал признаваться взводному, что косорукий пулеметчик сидит прямо перед ним. Не объяснять же ему, что такое работа с турельным тяжелым пулеметом во время противоракетного маневра, когда вертолет движется не только вперед, но и совершает весьма сложное телодвижение по тангажу, крену и рысканью, - подобно банке с коктейлем в руках бармена-виртуоза. Если ты давишь на гашетки пулемета, а командир, услышав в наушниках «Воздух, по вам пуск!», ввергает машину в пируэт, призванный обмануть ракету, увести ее на солнце, то тут даже стрелок с прямыми и сильными как лом руками, не обеспечит пулевой траектории былую точность - пули полетят врассыпную, как из горсти пьяного сеятеля. Хотел бы я посмотреть, как этот комвзвода стреляет из пулемета на башне, когда его бронемашина несется на полной скорости, прыгая по ухабам и, не сбавляя хода, поворачивает под прямым углом.
Так я познакомился с Тихим. Я еще не знал - кличка это или фамилия - бойцы группы обращались к нему «тащ старший лейтенант», а Тихим назвал его на аэродроме командир второго взвода, когда обе группы грузились в ведущий и ведомый.
- Тихий, ты перо навострил? - сказал он, затаптывая бычок рифленой подошвой. - Смотри, не обломай его о духа каменное сердце! - и, хлопнув Тихого по «разгрузке», побежал к ведомому, в нутро которого уже перебрался из крытого «Урала» его взвод - спецназ по возможности входил в вертолеты так, чтобы вероятные наблюдатели - от пробегающего мимо мальчишки до парящего над нами орла - не знали, кем или чем заполнен борт. «Позовите Герца, пусть споет им модный, самый популярный...» -донеслось уже из грузовой кабины, и дверь захлопнулась.
Тихий был человеком пустынно-горным. Точнее, выглядел так. Комбез-песчанка, короткая стрижка цвета песка, щетина, борцовская приплюснутость носа, твердая линия рта, скуластость, спокойный прищур голубых глаз, сухощавая ловкая фигура, экономные движения, - он был из семейства кошачьих, родственником или далеким потомком барса и львицы, встретившихся когда-то у реки, на границе скалистых гор и горчичной пустыни. Он выглядел как человек войны, как родившийся здесь и здесь живущий, существующий в этой войне совершенно естественно. Он был Чингачгуком и Зверобоем в одном лице, в его присутствии возникало ощущение спокойствия - казалось, что война не может тронуть его и тех, кто рядом. Я даже не смог обидеться на обвинение в косорукости, - сказано это было беззлобно, с пониманием, что на войне всякое бывает.
Кяризы мы нашли быстро - с высоты цепочки дырок в земле хорошо видны. В первые полеты здесь я думал, что это воронки от бомб или снарядов, но смущала малость этих воронок, скорее, похоже на работу автоматических гранатометов, но для этого оружия слишком большие расстояния между ямками. Скоро я узнал, что эти ямки суть колодцы, ведущие глубоко вниз, к руслу-тоннелю, выкопанному в глиняном пласте, и по этому водоводу течет грунтовая вода предгорий. Пролетая над такими дырочкми, всегда можно было ждать автоматную или пулеметную очередь в свое краснозвездное брюхо, не исключалась и граната из РПГ. Покрывшую всю страну древнюю ирригационную систему духи приспособили к военным нуждам еще со времен Александра, - там, на глубине десяти-, а то и двадцатиэтажного дома отряд идет по колено в прохладной воде, несет пулеметы, гранатометы, минометы, выходит в тыл, наносит удар и - срочное погружение!
Высадили обе группы метрах в ста от кяриза. Ведомый взлетел, прикрывать с воздуха, мы на малом газу мели пыль на земле. Бойцы, подгоняемые ветром нашего винта, перебежками - гранатометчики на флангах, пулеметчики, залегая, держа на мушке всю цепь ближних колодцев, несколько пар тащили ящики с гранатами и дымовыми шашками, - быстро заняли позицию, растянувшись вдоль цепочки воронок.
Пригнувшись к своему пулемету на случай, если духи начнут стрелять из колодцев, я смотрел, как спецназ ведет работу по выкуриванию. Взводный взмахивал рукой, пулеметчики давали длинные очереди по двум соседним колодезным выходам, отступали, к ямам подскакивали бойцы, по взмаху взводного кидали в лазы дымовые шашки на веревках, ждали нового взмаха и, швырнув вниз по лимонке, отскакивали, залегая ногами к колодцу. Через три секунды оба колодца выплевывали серую мешанину дыма, глины, веток, которыми были укреплены стенки, а через пару секунд выдыхали клубы сизого дыма, как неумелые курильщики, пытавшиеся выдуть колечки. Цепочка дымков - подземные гиганты пыхали трубками, передавая дальше, - растянулась до вытоптанного, перепаханного гусеницами и снарядами виноградника - там кяриз выходил на поверхность, в арык, туда должны были выползти гонимые дымом и гранатами. Взрывы гранат поверх дымовух газовыми ударами загоняли дым в тоннель, не оставляя подземным обитателям, если они были там сейчас, ни глотка воздуха.
Но из кяриза никто не вышел и не выполз - только тек в арык под обрывом скудный ручеек желтой от глины воды. Кяризы зимой немноговодны - еще не тает снег в горах. Мы уже перелетели к арыку, чтобы там забрать группу, но вдруг на связь по «ромашке» вышел Тихий и попросил нас выключиться, если керосина мало, - они все же спустятся под землю, чтобы убедиться в одном из двух: либо духи там задохнулись, либо их там и не было.
- Сколько вам нужно времени? - раздраженно спросил командир. - Я к вам не прикреплен, у нас и свои задачи есть...
Тихий попросил полчаса. Я посмотрел на топливомер - можно было не выключаться. Да и стоять, свесив лопасти, когда неизвестно, откуда могут ударить духи, - не самое лучшее времяпрепровождение. Слишком много таинственных неизвестных может оказаться на данный внезапный момент в простом уравнении «запуск», - вдруг не хватит силы у аккумуляторов, перегорит предохранитель вспомогательной силовой установки, шальная или прицельная пуля попадет в одно из слабых мест системы «вертолет-экипаж», - тогда как сейчас достаточно взять ручку шаг-газа и поднять машину, разворачивая ее ракетными блоками и пулеметом к врагу. В ответ на вопросительный взгляд командира я успокаивающе кивнул, и мы остались на малом газу. Ведомый кружил над нами по эллиптической орбите, которая большой полуосью упиралась в предгорье. Возле нашего борта бродили два спецназовца с автоматами, - охрана вертолета от внезапного нападения. Они были похожи на вратарей, наблюдающих из створа своих ворот, как идет игра на том конце поля.
А там несколько бойцов во главе с Тихим уже спустились в первый колодец - я видел, как один из спецназовцев нес на плече бунт веревок с зажимами. Колодцы уже не курились дымом, но мне было непонятно, как можно сейчас спускаться под землю, когда там, наверняка, нечем дышать. Разве что там - хороший сквозняк, или у спецназа на этот случай припасены противогазы, которых, впрочем, я не заметил.
Мы напряженно всматривались, не зная, чего ждать. Я представил, как они пробираются по глинистому коридору, шлепая по воде, пригнувшись - сверху давит свод высотой в десять этажей, и неизвестно, остался ли он так же незыблем после взрывов гранат - стоит ему сейчас просесть на полтора метра, и уже никто - разве что археологи будущего - не увидит сплющенных недрами разведчиков. А если там есть боковые ответвления, в которых укрылись духи и куда не достал дым, то сейчас они встретили наших кинжальным огнем, и некуда деться из идеальной ловушки, если не вжаться в глину стены, не вбуриться, не вплавиться в нее... Скорее всего, Тихий своевольничает, - думал я, глядя на выход из кяриза, из которого никто не выходил. Говорят, в кяризы не рискуют спускаться даже хадовцы, афганцы-контрразведчики, нашим тем более нечего туда соваться. Что останется делать, когда истекут все возможные и невозможные сроки? Надо было сразу подогнать наливник, слить в колодцы несколько тонн, и выстрелить туда из ракетницы, - или из моего пулемета, поднявшись на полсотни метров, чтобы увидеть огненный выдох всех глоток подземного змея и даже сквозь шум двигателей услышать рев пламени, превращающего глиняный тоннель в огромную, звонкую после обжига керамическую флейту, грустно поющую ночами, когда из пустыни прилетает ветер...
Тихий с бойцами вышли из кяриза без добычи - никаких следов пребывания там наших духов не было. Если не считать за след найденный Тихим нож. Хотя, гарантии, что нож принадлежал именно нашим духам, никто дать не мог. Уже в кабине, перепачканный глиной Тихий рассказал, что в галерее есть ответвление, но вход в него завален взрывом гранаты, установленной на растяжке - другой конец проволоки был обмотан вокруг ножа, воткнутого по ручку в землю на другом берегу ручья.
- Не знаю, кто и когда подляну поставил, но сорвало ее, скорее всего, нашими взрывами, Могли и они уйти туда, но где искать выход, черт знает, может, в самом Луркохе...
Мы осмотрели нож, передавая из рук в руки. Это был довольно старый, но вполне боевой кинжал с клинком в ладонь длиной, с костяной ручкой, похоже, из рога джейрана, с медной позеленевшей гардой. Потерев клинок ветошью, я увидел, что его сталь не простая - заиграл муаровый узор, а в центре муар сгущался, образуя четко видимые письмена, похожие на арабские.
- Это дамасская сталь, - сказал я, отдавая нож Тихому, - поверь кузнецу, внуку кузнеца с пятеркой по металловедению. Там еще и арабские письмена прокованы - не гравировка какая-нибудь!
- Джураев! - крикнул Тихий через открытую дверь в грузовую кабину, подал нож подскочившему солдату-переводчику: - Что здесь написано, понимаешь?
Джураев с интересом повертел нож, попробовал ногтем остроту, и сказал:
- Надпись на фарси, командир. Означает «меч Аллаха». Это прозвище дал пророк Мухаммед своему воину Халиду ибн Валиду, который воевал с неверными... Это - настоящий персидский кинжал, командир, я видел такой в музее Бухары, только без надписи.
- Очень хорошо, - сказал Тихий, заворачивая кинжал в мою ветошь и пряча в карман «разгрузки». - Теперь «меч Аллаха» в моих руках. И, значит, теперь ему придется разить верных. Какая странная у него судьба!
Духов, напавших на колонну, так и не нашли. Участники того боя говорят, что среди них был негр-наемник, а то ли китайский, то ли американский инструктор снимал расстрел колонны на камеру, чтобы показывать в лагерях моджахедов как учебный материал. Наверное, где-то и сейчас существует документальное кино с моим и Тихого участием. Хотя, оператору могло быть и не до съемок, когда две шайтан-арбы метали с неба огненные стрелы, а бронетранспортеры, ворвавшись на фланг, молотили двумя крупнокалиберными молотилками...

***
- Видел я то кино, - сказал Тихий, доливая в стаканы самогон и нарезая тонкие розовые ломтики сала. - Закусывай сальцем, сам солил, с самогоном хорошо, не одуреешь... А кино посмотрел недавно, лет десять назад. Мой сослуживец по отряду генералом стал, сейчас, правда, в отставке уже, но тогда быстро из архива ГРУ добыл копию пленки, там, в зале, и посмотрели. Копию эту у договорных духов купили через полгода после той заварушки. Плохая фильма, нормально снято начало, когда начали колонну долбить - минут десять, пока наши оборону не организовали на другой обочине. Есть кадры, как дымит подбитый вертолет, есть пуск из ПЗРК по вам, но вас не видно - дым небо застилал. И нас нет, уже, видимо, не до съемки было. Короче, фигня.
- Фигня так фигня, тем более, сейчас все равно ничего не рассмотрю, - сказал я, глядя, как он режет сало. - А как «меч Аллаха» поживает? Ты его смог через таможню протащить?
- Обижаешь. Я не только холодное оружие протащил, таможня дала добро, куда б она делась. А «меч Аллаха» жил до последнего времени нормально, один раз в серьезном деле поучаствовал. Но однажды, в весеннее полнолуние женой моей, как это с ней случалось, овладели демоны, в смысле, псих на нее накатил. Взяла она тот меч, - а он у меня всегда остер был, я его не точил, а как бритву, правил, такая сталь была! - и порезала им все мои военные фотографии. Жалко, конечно, я иногда их рассматривал под настроение, там на одной и ты был, помнишь, когда сидели в Фарахе, перед налетом на июльское совещание полевых командиров? Ты еще ругался тогда, что это плохая примета - перед вылетом фоткаться. Так и вышел на снимке - с открытым ртом и выпученными глазами... На мою жену в ее минуты роковые похож, - засмеялся он. - Я пришел домой, а она уже с фотками покончила, уже трубку мою молотком размозжила, и скрипку мою все тем же ножом курочит. Я в Доме пионеров немного на баяне учился, а хотел на скрипке, да постеснялся. Вот и решил покой себе обустроить по взрослости - курить трубку, научиться играть на скрипке, сидеть в плетеном кресле в длинной вязаной кофте с высоким воротником и большими деревянными пуговицами, смотреть на закат и быть здесь и сейчас. Не вышло. Не успел даже «Кузнечика» пиликать научиться. Ну, я попытался ее остановить, - а ты знаешь, как остановить бешеную кошку, орущую и клыкасто-когтистую? Да еще когда ты не можешь причинить ей увечье? Короче, полоснула она меня по руке, пришлось ее слегка приложить, чтобы глубже не вошло. А нож после этого я в реку кинул. Один старый охотник говорил мне, что твои собака и нож, попробовавшие твоей крови, уже не твои... Но все не зря случилось - видимо, Аллах переложил свой меч из моей руки в другую, чтобы я понял - если человеку была суждена война, он не волен ее покинуть, - она всегда будет с ним.
Я смотрел на Тихого и пытался представить его играющим на скрипке.