«А мы служили на крейсерах» -4
(Совершенно не придуманные истории)

«Пехота»

Когда на крейсере установили сухопутный зенитный комплекс, то кроме выпускников ЧВВМУПСа туда назначили несколько «зеленых» (т.е. общевойсковых) лейтенантов - зуровцев.
Прибыли они разместились.... Сидят в каюте - святое дело в нижнем офицерском коридоре. Мрак. «Окошек» - иллюминаторов - в помине нет, в середине каюты - какой - то столб (пиллерс). Тараканы. Вентиляшка шумит... Тоска!....
Звонок. Берет один трубку, оттуда:
- Старпом у аппарата. Слушаю!
- Лейтенант Барсуков!
- Хорошо. К утру составить мне график ареста офицеров на сентябрь !
- ...................!!!!
-Блям!
Отключился. Твою мать!
Куда бежать, что делать ? К соседу - на сходе. Через каюту - есть кто - то. Старший лейтенант Гайдин. Что? Как? - рассказал, что, боеготовность понижать нельзя, согласно корабельного устава не менее 30% - на борту, на клочке бумаги прибросил, как все должно выглядеть....
На следующее утро лейтенанты - к старпому
«Разрешите доложить!» ...и так далее, мол приказание выполнено, график готов...
Старпом врубался в то, что ему докладывают минут пятнадцать..... Потом еще минут сорок объяснял, что такое флотская служба на доступном языке..... «Сраная подкильная зелень» - звучало просто материнской лаской, по сравнению со всеми остальными словами.....
После этого, те два или три дня, что «зеленые» еще ходили не переодетыми, старпома при виде их начинало корчить...
Ну, а потом их переодели наконец, и , как водится, начали готовить к несению службы вахтенным офицером на якоре. О некоторых особенностях этой службы я уже говорил.
Подготовили. То есть сдали они зачеты, продублировались, и - вот! Вот он сладкий миг - заступили!
А надо сказать закон крейсеров - по крайней мере, на Черноморском флоте - в семнадцать пятьдесят - баркас для схода офицеров и сверхсрочников - у трапа. И ровно в восемнадцать он отходил. Ни минутой позже. Не приведи господи вахтенному офицеру задержать сход на берег боевых товарищей ! Кроме сурового порицания от них самих можно было нарваться и на порицание от старпома, которое приводило к снятию с вахты.
И вот стоит этот новоиспеченный вахтенный из «зеленых» на первой вахте. Баркас у трапа. Офицеров, сверхсрочников - полон кокпит. Снизу ор «Отправляй» - в смысле в рейс...
А у того - клин. Ну не помнит, как скомандовать на отход баркаса!!! (Баркасу - в рейс)
Но! Находчивость ! Напор!! (Да еще вспомнилось, чему в училище учили):
- Маленькому кораблю от большого корабля - Шаго -о -о -м - Марш!!!
Как баркас не утоп от хохота - очевидцы передать словами не смогли....
....А лейтенант этот стал потом толковым моряком.....

Наследники Лазо.

Зима 1981 года, Северная Карелия, 909 военно-строительный отряд, Новый Софпорог - Верхняя Хуаппа.


(Не серчайте - буду многословен. Графоманствую потихоньку :))
С чего всё это началось? Где концы тех начал? Наверное с того, как я сидел в ленкомнате и слушал, как замполит Хаппонен, местный карел-двухгодичник, втирал нам про Устав. Было это не в нашем гарнизоне, а в Софпороге, где я со своим МАЗом был в командировке, текущий ремонт делал. Так вот, замполит Хаппонен вешал нам лапшу про Устав и дисциплину и в качестве наглядного примера прицепился к одному парню из Подмосковья:
- Вот военный строитель-рядовой ... вчера был замечен в употреблении спиртного. В прошлом году он также был замечен пьяным, что говорит о систематическом употреблении этим солдатом спиртных напитков. А дома у него жена, ребёнок. Какой из него муж и отец, если в течении срока службы он дважды был пьяным? Практически - алкоголик.
Парень с Серпухова до сих пор стоял молча, пока замполит надрывался, "на этом отдельном примере мобилизуя общественность", но тут не выдержал:
- Вот только не надо мою семью трогать! Подумаешь алкоголик, два раза за год выпил, Да любой прапорщик во сто раз больше меня выпивает, и никто его алкоголиком не называет.
- Товарищ солдат, не забывайте об Уставе. Не вам решать, можно ли пить прапорщику.
И тут уж я возмутился. Вот бы промолчать мне, но недаром сказано: язык мой - враг мой. Да и надеялся к тому ж, что я тут командированный и мне всё с рук сойдёт.
- Товарищ лейтенант, разрешите?
- Говори.
- Вот вы тут Устав помянули, а вот я нигде в Уставе ни видел, чтобы солдату нельзя было пить. Ну вот не читал я такого! Вы не подскажете, где это написано, может я пропустил чего? И кроме того, Устав - он ведь один для всех, для солдат и офицеров. И если б Устав запрещал военным пить, то офицеров это бы тоже касалось.
Все в ленкомнате с изумлением уставились на меня. Я нарушил сразу кучу писанных и неписанных правил армейского этикета. И самое главное: "Старшим в жопу не заглядывают!" В смысле - командирам не делают замечаний и не указывают им на нарушение уставных и прочих положений, на это есть вышестоящие начальники.
Замполит оглядел меня оценивающе: сразу сдать меня на губу или чуть погодить? Нет, это будет непедагогично, солдаты поймут это так его проигрыш, вроде как возразить по существу ему нечем. И он поднял перчатку:
- Если ты внимательно читал Устав, товарищ солдат, то там написано, что нельзя нести караул в нетрезвом виде. Хотя вы все в стройбате, не ходите в караул, но это положение Устава караульной службы на вас, как на военнослужащих, тоже распространяется.
- А вот я читал, что в стройбате Уставы строевой и караульный - не действуют.
Замполит уж совсем изумился:
- Где это ты мог такое прочитать?
И он посмотрел на меня откровенно враждебно, словно я открыто заявил, что слушал "Голос Америки" или читал Солженицына.
- В "Памятке военного строителя", вон она лежит, - я кивнул на стенд с политической литературой, на который никто никогда не обращал внимание. - Там написано, что в стройбате действуют Уставы: гарнизонный и дисциплинарный. И всё.
Хаппонен не поверил такому крамольному заявлению и сам взял со стенда эту книжицу. Перечитал указанную страницу. Хм-м-м! Возразить было нечего, но последнее слово должно было остаться за ним, по определению.
- Хорошо, в субботу после ужина ты со мной пойдёшь в гарнизонную комендатуру, и там мы продолжим дискуссию по Уставу.
Блин! Вот это называется - попал! И ведь никто за язык не тянул, сам вылез, правдоискатель хренов. Ясно, Хаппонен решил сдать меня, суток пять мне светит, не меньше, а там ещё добавят. Таких вот, шибко вумных, не любят.
- Вот тебе и памятка военного строителя, - язвительно сказал кто-то из солдат, глядя в мою сторону. Чужих в этой роте, как и везде, не любили.
До субботы оставалось ещё четыре дня и я начал ремонтировать МАЗ ударными темпами. У меня был шанс сделать его к субботе и уехать в свой гарнизон, пусть потом Хаппонен ищет меня на Хапе. Хм, почти каламбур.
Надо ли говорить, что в субботу утром мой МАЗ к бою и походу был готов. И я побежал в штаб за документами, военбилетом и маршрутным листом для проезда в погранзону. В комнате начштаба Киричко, куда я пришёл за ними, уже стоял какой-то молоденький лейтенант из новоиспечённых, только с училища, и канючил:
- Что у вас за служба, что у вас за порядки... Меня, целого лейтенанта, солдаты на хуй посылают. Любой прапорщик у них имеет больший авторитет. Нельзя ли перевестись в другой гарнизон, товарищ капитан, куда-нибудь в город...
- Сынок, - ответил ему начштаба, - не жалуйся, служба везде трудна. И солдаты везде одинаковы, куда их не целуй - всё равно будет жопа. Посылают тебя, говоришь? Это ещё не беда, вот если б ты к ним в лес (он кивнул на меня), на Хапу попал, там тебя солдаты не только посылали бы, но и в морду давали. Пойми, офицерские погоны, офицерская форма и хромовые сапоги не дадут тебе авторитета и уважения. Ты сам, как личность, должен быть авторитетом для солдат.
Я быстро получил все нужные документы и побежал в гараж. Уже на КТП меня тормознул начмед, держащий в руках какую-то стеклянную бутыль.
- Ты куда, на Хапу?
- Да.
- Я поеду с тобой.
- Дык, скоро ж автобус с офицерами поедет. Может лучше вам с ним, там удобнее? А у меня и печка не работает, холодно. А на улице - минус сорок, замёрзнете, товарищ лейтенант.
- Нет, я с тобой поеду.
Всё ясно. Начмед вёз в нашу медсанчасть регулярную норму спирта. Потому и не поехал с офицерами, знал, чем это закончится.
Но я продолжал его отговаривать:
- Машина только с ремонта, не обкатана, может сломаться по дороге. Рисковано это.
- Но тормоза в ней есть?
- Есть!
- А это самое главное, остальное - пустяки!
- Да только вот воздушную систему на морозе прихватывает, так что тормоза всё равно не будут работать.
- Ничего, доедем...
- Ладно, садитесь.
Но сразу на Хапу уехать не получилось. Следующим меня тормознул главмеханик майор Густин.
- Ты на Хапу.
- Да!
Надеюсь, он не захочет тоже со мной поехать. Не люблю ездить с командирами, тем более в другой гарнизон. Без них можно к магазину подъехать, купить чего-нито спиртного. А то и подзаработать, подвезти чего кому.
- Подъезжай к складу, воин, там тебе погрузят насос для вашей котельной. У вас на Хапе водяной насос сломался, роты уже неделю без отопления, в казармах лёд на полу.
Вот это новость! Впрочем, я всё равно б не сменял родную мне Хапу на Софпорог, тем более, что здесь мне грозила губа, если не уеду сегодня. Хаппонен свою угрозу не забудет, можно не сомневаться. Гнусный это мужик, рассказывали - он и на офицеров стучал своему политначальству, и даже получал за это в морду от комбата.
Наконец, насос погрузили, а теперь - газу! И на Хапу, домой. Надо же, за год с лишним службы казарму домом стал называть. Да так он и есть, по сути.
Сердце чуть не выпрыгивало у меня из груди, когда я, наконец-то, отъехал от комбината в сторону Старого Софпорога. Поскольку печка в моём чаморочном МАЗе не работала, да и не было её отродясь, то пришлось опустить оба боковых стекла, чтоб не заиндевело от дыхания лобовое стекло. И это при минус сорока на улице! Впрочем, мне было жарко, гидроусилитель руля тоже не работал, исправного насоса в гараже для меня не нашли. Ну и плевать, мне на этом самосвале больше не работать, после рейса я перейду в лесоповальную бригаду. Мослать вручную баранку тяжёлого МАЗа - не самая лёгкая работа, и вскоре от меня пошёл пар, несмотря на мороз. Я посмотрел на начмеда. Лейтенант потихоньку закрывал окно, из которого на него дул морозный воздух. Лобовое стекло тут же покрывалось морозными узорами, я протирал его рукавицей и сердито говорил лейтенанту, чтобы он не закрывал боковое окно. Он соглашался, опускал стекло, а потом снова потихонечку поднимал его.
Наконец, мне надоело бороться с инеем на стекле и уже за погранпостом я сказал медику:
- Что у вас в бутыле - спирт?
- А тебе то что за дело? - сердито так ответил.
И я начал грузить его:
- Ну, вы слыхали про спиртовые антиобледенительные системы? Спиртом поливают обледеневшие поверхности самолёта и он испаряется вместе со льдом.
- И что?
- Ну так, я уж заебался стекло протирать. Если б мне глотнуть спирта и дышать им на лобовое стекло, то иней на него бы не садился.
- Ты что! Ты ж за рулём!
- Ну дык, я ж глотать его не буду, только рот ополосну. А то не доедем, на хрен, - припугнул его. Тормозной кран к тому времени прихватило замёрзшим конденсатом в воздушной системе, ехали практически без тормозов.
Остановились, летёха открыл бутыль и протянул её мне:
- На, тока немного.
- Само собой, - и я присосался к бутыли, делая глотки.
Вот только не надо вопить "Не верю!", уважаемые читатели. Я и сейчас могу на спор выпить чистый спирт из горлышка, а уж тогда, в стройбате - тем более. К тому же на морозе спирт легче пьётся.
Начмед вырвал у меня бутыль, едва не обломав мне зубы.
- Хватит, увлёкся! Ты ж сказал, только рот ополощешь.
- Так что ж по-вашему, я спирт выплёвывать должен? И как у вас язык повернулся, товарищ лейтенант, такое кощунство произнесть. Да для вас, вижу, вообще ничего святого нет: спирт - и на землю!
И мы поехали дальше. От спирта стало совсем жарко, язык у меня развязался и я ещё долго нёс начмеду всякую чепуху:
- Подумаешь - сорокаградусный мороз - что я первый год на Севере, что ли. Нас ебут - а мы крепчаем! К тому ж я родом из Сибири, так что не надо меня, та-ащ лейтенант, Родиной пугать.
Он же скис совсем, похоже - подходил к точке замерзания.
А мне было хорошо - по фигу мороз, зато какая суровая красота вокруг! Низко над горизонтом простужено светило хмурое солнце, вдоль дороги - сугробы, за ними заснеженные высоченные деревья. Сопки, покрытые льдом озёра, низкое серо-свинцовое небо. Раньше я жил в Крыму (из Сибири меня увезли ребёнком) среди степей, вживую леса не видел, только читал о них. И слово "лес" для меня однозначно сочеталось со словом "русский". Влияние одноимённого романа Леонова. Но здешняя суровая природа никак не навевала мысли об Иван-царевиче и трёх богатырях. Больше чудились суровые, немногословные герои финского эпоса "Калевала". Вобщем, всё здесь было какое-то чуждое, нерусское, я чувствовал себя здесь чужим, непрошенным оккупантом.
Наконец, приехали на Хапу. Начмед, как сидел скрючившись, так потом вылез и скрюченный поплёлся в санчасть. Сосулька ходячая. А я, подняв кабину, слил воду и только потом заглушил мотор.
Всё! Больше я не шофёр до самого дембеля, провались ты - железяка хуева. Больше не буду я до потери пульса гонять по лежнёвк и зимникам, а ночью трахаться с ремонтом вместо сна. Пусть теперь салабоны корячатся с тобой. Дедушка Саша будет на лесоповале "прохлаждаться", помвальщиком. Ночью всяко валить лес не заставят.
Надо бы ещё зайти в столовую, может, пожрать дадут. В окошке раздачи мне плеснули жидких щей. Я подошёл к хлеборезке, которой заведовал Цыпа.
- Привет, - говорю, - Дай, пожалуйста, хлеба, только с Софпорога приехал.
Последовал вполне закономерный и типичный для армии ответ:
- А меня не ебёт! Я все порции на роту выдал, надо с ротой было приходить.
- Но я же только что приехал с командировки.
- А меня не ебёт! Надо было в Софпороге обедать.
Бесполезно. Я не стал спорить и пошёл к своей миске на столе. Ладно, похлебаю баланду впустую.
И тут сзади:
- Эй!
Обернулся.
- На!
И он протянул мне два куска черняжки с таким видом, словно полцарства бросил к мои ногам.
- Так и быть, бери. И помни мою доброту.
Мне в душу словно горькой желчи плеснули! Ну да ладно, голод не тётка. Но запомню. Вообще я не злопамятный. Просто злой, и память хорошая (с).
- Спасибо, Цыпа, - говорю надтреснувшим голосом, - не забуду.
И не забыли ему солдаты! На дембель набили ему таки морду за подобные дела.
После ужина меня увидел наш старшина.
- Привет! Ты привёз насос для котельной?
- Ну.
- Хрен гну! Надо было сразу же мне доложить, уже бы ставить начали. В казармах холоднее, чем на улице! Беги в котельную, предупреди кочегаров, а я пойду в гараж, насчёт насоса распоряжусь.
Интересно, если котельная не работает неделю, чего там кочегары делают? Но старшина сказал, что к ним идти туда.
В котельной, разумеется, никого не было. Я на всякий случай осторожно, чтобы не обморозить лёгкие, крикнул:
- Эй, мазуты, есть кто живой?
Вдруг послышались странные звуки, словно кто-то отдраивал рубочный люк подводной лодки. Наконец, дверь топки отворилась и я с изумлением услышал оттуда голос кочегара:
- Чего надо?
А-бал-деть! Огнеупорная обмуровка котла остывала медлено, долго сохраняя тепло, и как только температура внутри топки стала сносной, кочегары положили доски на колосники и спали внутри, согреваясь.
- Я насос вам новый привёз, сейчас его сюда притащат. Так что готовьтесь.
- Ладно, поняли.
Я повернулся к дверям.
- Эй! - раздалось из котла, - А топку кто за тебя закрывать будет? Тепло-то выходит!
Я вернулся со скрежетом затворил железную дверцу топки. Наследники Лазо, блин.
Вы бы ещё на замок изнутри закрылись.

Послесловие.
Лето 2003 года. Санкт-Петербург.

Я в машине, стою у переезда. Давно забыты суровые дни службы на Севере. Всё наладилось, устаканилось, устроилось, переехал после армии в Питер, закончил Политех, женился. Я теперь приличный средний обыватель. Cижу в своей машине. Со мной в машине - моя жена и мои дети. И мы едем на нашу дачу.
По железнодорожному пути медленно идёт состав с лесом. Рассеяно взглянул на сосновые хлысты и меня вдруг словно током ударило. Да это же моя служба - лесоповал! На красной коре брёвен, словно на крови, померещились буквы - "ВСО"!
И словно не было после того двадцати с лишним лет, я вдруг ощутил себя снова стройбатовцем, в вэсэошке цвета хаки, вспомнил своих друзей, лес, морозы, ревущий МАЗ без глушителя, скрип поваленных сосен. Жарко прихлынули к горлу воспоминания и повлажнели глаза. Всё, что было со мной после армии, вдруг показалось таким серым, невзрачным и будничным. Вдруг остро ощутил, насколько яркие и незабываемые воспоминия оставили те трудные два года. А в армии, наоборот, казалось что служба тянется медленно и уныло. Всё, как говорится, относительно.
- Дай фляжку, - говорю жене вдруг севшим голосом.
- Ты что, ты ж за рулём!
- Дай, я сказал!
Моя жена давно усвоила нехитрый секрет семейного счастья - никогда не спорь с мужем. И протянула мне плоскую охотничью фляжку из нержавейки, её подарок на день рожденья.
Я отвинтил горлышко и сделал пару глотков, не ощущая вкуса.
За вас, ребята! За тех кто в стройбате! За ваше мужество, за то, что вы прошли через всё это! И за тех, кто навсегда остался в тайге. За вас, братаны. Буду помнить о вас всегда, обещаю.
- Поехали, - сказала жена, - шлагбаум открылся.
И почти одновременно завопили звуковыми сигналами машины, стоящие позади меня. Чтоб не задерживал их.

Взято с ЖЖ
Армейско-националистическое (расистское)
В нашем батальоне национальных проблем не возникало. (В учебке были, но об этом в другой раз). И всё - по одной-единственной причине: русские, украинцы и белорусы составляли подавляющее большинство. Средняя Азия оказалась не то что в меньшинстве - просто в пролёте, а посему вела себя с исключительной вежливостью и дружелюбием. Были трения, драки пару раз встречались, но эти были драки не по типу «ты, чурка долбанная - а ты, масквич-чума» (чума - это не холера, а «чмо», сильное армейское оскорбление.), а по обыкновенным поводам, не поделили что-то.
Надо еще отметить одну вещь - наш призыв (май 1989) был самым большим. Летом 1989 из армии погнали на гражданку студентов (уникальный случай, если призадуматься), а посему к осени того же года учебки вычищали просто под ноль - в войсках начало не хватать народу. Соответственно, когда к декабрю 1989 мы окончательно оформились в нашем батальоне, Влад Дацевич, «дедушка», в курилке как-то вздохнул: «Ох, что-то до х..я вас наприходило...». Соответственно, когда мы стали «фазаньём» (годичниками) наш период - это была сила с которой приходилось считаться (дедам, понятное дело, меньше, а вот молодняк был настороже).

Вообще-то жизнь молодому способен испортить любой старослужащий, вне зависимости от национальности. Я видел такую погань среди русских, что даже счас, спустя столько лет не задумываясь бы ни на секунду размазал бы по стенке и не пожалел нисколько (а некоторых конкретных и до сих пор хочу... их счастье что не знаю я их адресов в их дремучих Волчехренсках). Но в случае когда «дедушка» - «смуглый брюнет», а «дух» - русак, причем шибко грамотный (таких особенно не любят), вот тогда в дело вмешивается еще и национальный фактор и жизнь становится совсем уж кислой.
Как я говорил - нас это не касалось. А вот в соседнем батальоне была вечная напряжёнка.

= Небольшое пояснение =
Наша разъездная часть так сказать, «гостевала» на территории чужого подразделения, к которому мы никоим образом не относились. Мы у них снимали казарму, коридор в штабе, угол в автопарке и всё. Общие наряды (по КПП, автопарку, столовой, караулы) - тащили по-недельно: неделю мы, неделю они. Понятно что самыми некозырными считались наряды с воскресенья на понедельник, потому что в понедельник вечером наряды принимал другой батальон, а они ребята были поганые, не сказать сволочные и любили повыкобениваться.
= = = = = = =

Так вот, будучи «бобром» (2-й период) стоим мы как-то в «собачьем» наряде по столовой. Понедельник, 6 часов вечера. (А наряд по столовке был небольшой, 5 человек + сержант дежурный). Приходит наряд из 2-й роты соседней части и начинает выё...ться, мол, то не так, это не этак, не принимаем наряд и всё тут. И в наряде - сплошь «смуглые брюнеты», узбеки проще говоря. И всё - либо «фазаны», либо «деды». Один из них, толстый на грани рыхлости, жирные складки свисают над ремнем, лениво и повелительно так говорит: «Пол вымыть, да? Понял, нах?» На что ему наш пермяк (зырянин) Ванька отвечает спокойно: «Пшёл нах, да?» Узбек теряет дар речи, потом разражается бранью, сыктым, мол, тебя и куда-то уходит.
Ко мне подходит другой узбек и властно говорит, я, мол, твой рот ...л, я наряд не принимать, всё мыть снова. Твои проблемы, говорю, принимай наряд, а мне недосуг, в расположение пора. Он угрожающе надвигается, я, мол, тебя порву, ты, чума. Ко мне подходит Ванек и Ромка. 3 против 1 - вот такая ситуация узбекам категорически не нравится. Сколько я ни общался с ними (в разных условиях) я НИКОГДА не встречал НИ ОДНОГО, кто бы согласился драться один на один, типа по-честному. ВСЕГДА только при численном перевесе, либо при значительной группе поддержки за спиной.
В общем, он тоже уходит. Но чуть погодя появляется с кучей своих собратьев и начинают кричать, что во-первых, они наряд не примут, во-вторых, что вы тут о...ели, чмошники русские, а в третьих, дайте нам сюда этого долговязого (меня то бишь) с этим блондином (Ваньком), мы с ними поговорить хотим. В итоге дело кончается ничем. Они дружно уходят.
И мы уходим. И начинается небольшой скандал. Короче, этим «дедам» было в падлу (естественно) тащить наряд (их туда законопатили за то, что они совсем уж у себя обленились) и они в своей хитромудрости решили не принять у нас наряд, чтобы мы какое-то время за них его потащили. А поскольку мы были русские, то сделать такое - сам Аллах велел!
В итоге наш старший сержант, старшина роты, просто и бесцветно сказал, придя к ним в казарму, что если через пять минут наряд не приступит к обязанностям начентся п...ц, причём адресный. Авторитет у него был огромный во всем гарнизоне, а по сему узбеки бурча проклятия, поплелись в столовую.
Потом они же несколько раз пытались по-мелкому и по-подлому наезжать на наших. Остановят, допустим, за клубом и попытаются сигареты отнять или так втихую под ребра насовать или еще какую гадость сделать...
Кончилось закономерно.
Однажды Господь послал удачу. Получилось так что на выезде их батальон встал недалеко от нас. Мы узнали примерное расписание караулов от приятелей нашего периода в этих ротах. К тому времени наши черноголовые братья нас достали вконец и сам собой родился план. В поле боевых патронов нам не выдавали, так что караулы, по сути, были фикцией. Договорившись с нашими караульными, несколько человек, ночью выскользнули из палаток и направились в расположение их батальона. Дождались, пока на смену заступят эти узбеки. Естественно, на Устав они клали по полной: едва заступив, присели на бревно, и начали курить и трепаться о своем. Но все же порядка для решили совершить обход.
Вот тут-то их и встретили. Насовали в пузо, так что они даже не хрипели, а скулили. Автоматы повесили на сосны и смылись так же незаметно.

Утром грянул скандальчик, понятное дело. Они оказались еще и тупыми, ко всему прочему. Придя в себя они доложили командиру с утра, что на них ночью напали, избили, отобрали оружие, и они точно знают кто это сделал. В наше расположение заявилась целая делегация, эти жертвы тут же начали тыкать пальцами, мол, вот этот и это и тот... Я также попал в число «диверсантов», потому как они были злопамятными и мстительными, а моя шибко грамотная рожица с презрением, напечатанным аршинными буквами на лбу, им спокойно жить не давала. Самое смешное, что в этой хулиганке я непосредственного участия не принимал. Нас там была куча, но моя задача, как штатного топографа заключалась в том, чтобы довести ударную силу до места назначения и стоять на стрёме - всякими безобразиями занимались другие.
Как они ни кричали, что, мол, точно знают что «военный преступлений, нападений на часовой, да» - это наших рук дело, но доказательств не было. Их слово против наших слов. И ушли они, пыхтящие от злобы. Потом мы узнали, что им вкатили по куче нарядов - за отсутствие бдительности и проч., а молодняк над ними втихую потешался.
Все обошлось, короче.
Но больше они нас не беспокоили.

И единственной силой, которая могла держать их в повиновении оказались два русских сержанта, москвич Дима и новгородец Пашка Васильев. Они были... ну, скажем так, качки. Чудовищных размеров и огромной силы ребята. Пока они были молодыми их припахивали, но командование к весне 1990 «навесило им по две сопли» (присвоило звания младших сержантов). И за несколько месяцев ребята поставили в батальоне дело так, что на русских уже не пытались ездить только потому, что узбекам захотелось отдохнуть. Естественно, что Митя с Пашкой добились этого исключительно неконституционными методами, дружно осуждёнными передовой общественностью и правозащитным движением. И - ничего. Недовольные пошипели, повозмущались но в итоге смирились.

А у нас в части была тишь да гладь, Божья благодать. Солдаты разных национальностей жили спокойно.
Просто потому что русских было численно больше. И ни у кого не возникало мысли сказать, ты, чума, я тебя сыктым, нах...

К чему это всё.
Просто к тому, что права человека, равноправие, всеобщее уважение, терпимость, толерантность и т.п. - вещи исключительно полезные. Но - только в идеале. Как вектор, в направлении которого надо стремиться.
А в обычной жизни без применения силы никуда не деться.