ОСОБЕННОСТИ СЛУЖБЫ В НЕСТАБИЛЬНЫЙ ПЕРИОД

Пограничная служба ответственна и почётна, романтична, благородна и, конечно же, полна неожиданностей и интересных событий. Тяжести и лишения, предписанные уставом, будничны и незатейливы. Все премудрости службы укладываются в простую, как мычание, формулу, которую до бритоголовой молодёжи раз и навсегда довёл сержант в учебке: «не спи, когда нельзя, не ной, не стучи, не жалуйся и под-се-кай». Проходят дни и ночи, меняют друг друга месяцы и сезоны, за первым годом службы приходит второй и начинает приближаться заветный день. По-разному застаёт радостная газетная публикация с текстом приказа министра Обороны солдат и сержантов, отслуживших установленный срок службы. Кто-то приклеивает газетную вырезку в альбом, кто-то дошивает те необходимые аксессуары, без которых стыдно показаться на родном вокзале после продолжительного и необходимого отсутствия. А кому-то не клеится и не шьётся. Задумавшись, они мысленно расстаются с тяжелым, но таким родным и понятным укладом. Слагают грустные песни о радостном дне дембеля, меньше обычного спят, внимательней читают письма и по-особенному вдумываются в слова: «Приказываю выступить на охрану Государственной Границы ...». Приходит день, и они говорят себе: «Всё. Это моя судьба. Это моя граница. Это моя работа!»...

I

Старшина заставы долго сопел в каптёрке над отчётом. Цифры складывались и отнимались, пока результат не сошёлся с ответом. Отчёт был готов, хотя до 25-го числа оставалась ещё целая неделя.
- Советско-китайская граница на замке,- подытожил прапор.
Вот уже месяц они вдвоём на заставе - старшина и, исполняющий обязанности начальника, капитан из комендатуры. Дело к осени, а осень - пора отпусков. Холостяковали вдвоём, служба затейливо переплелась с бытом, день с ночью, отдых с выходом на границу. Дни шли размеренно и традиционно.
И вот наступил день с балетом по телевизору, информационной суетой, с догадками и предположениями. Потом была телефонограмма, были звонки из вышестоящих уровней управления, были ориентировки, и был приказ: «... перейти на усиленный режим охраны Государственной Границы, пограничные наряды высылать в укрупнённом составе с групповым оружием, заставы вывести в опорные пункты...». И, конечно же, были многословные телеграммы по линии политработников о важности момента, значении происходящего и «... поддерживаем..., понимаем..., согласны..., одобряем ...!».
Одним словом, наступил 19-ый день августа 1991 года.
Капитан был торжественно сердит, старшина озабоченно торжественен. Солдаты и сержанты, воспитанные лучшим замполитом комендатуры, московские события восприняли единодушным кивком. В опорный пункт выходили по-деловому, не торопясь и основательно. С какой-то подчёркнутой сосредоточенностью устраивались в блиндажах, чистили капониры и траншеи. Обсуждали события бурно и сходились к одному: всё наконец-то определилось и встало на своё место. Ровным пограничным темпом обустраивались в новом непривычном режиме, и к ночи размещение было закончено. Без особых новостей прошёл следующий день. Изредка позванивали из отряда, почаще - из комендатуры, справлялись по обстановке и о настроении. Окончание демократического эксперимента, о котором так долго и много говорили в среде порубежников, свершилось. Родина снова обрела святость и величие. Появились надежда на возвращение уважения к человеку в погонах и вера в будущее военного люда. Каким-то мутным сном казались годы минувшей перестройки. Жизнь на кордоне, тем временем, продолжалась и даже систематические выезды в тыл (ближайший населённый пункт) носили все характерные и свойственные им черты. Ну разве что у нашего прапорщика появилась возможность торжествовать над давними оппонентами (сторонниками демократии и гласности). Старшина в этот озабоченный период с нескрываемым злорадством посетил глубоко ненавистного тестя, с которым был в давних разногласиях и снисходительно улыбаясь, предположил, что век приспешников демократических ценностей, скорее всего, закончится на ветках крепких приморских берёз в тесных и давящих петлях. Тесть реагировал прищуром глаз, поджатыми губами и тяжёлым сопением, но речей, так свойственных ему ранее, не произносил.
- Это ж сколько теперь гадов всяких отлавливать и сажать ...? - вздыхая, добавлял старшина. Затем, как бы задумавшись, он вспоминал «всяких гадов», искренне сочувствовал работникам органов и громко завидовал войскам, введённым в Москву.
За заботами и службой от его внимания как-то ускользнули события у московского «Белого» дома. А они были серьёзными и совсем не радостными. И вот к ночи 21-го, после прибытия из дозора старшина с кружкой чая прилёг у телевизора. Показывали какое-то заседание. Персонажи были из лагеря противника и потому вызывали у старшины лишь снисходительную ухмылку. По ходу выступлений невнимание сменилось недоумением. Чай остыл, усталость забыта, и полулежащее положение сменилось полувстающим.
- Чёрт знает что...- процедил прапор, и с остервенением выключив телевизор, решительно направился в канцелярию заставы.
- ...да уже днём всё было ясно, - грустно резюмировал капитан. - Всё намного серьёзней и безнадёжней, чем по телику.
И наступил новый день. Грозою разорвавший всю связь с прошлым, оторвавший огромный кусок смысла жизни, судьбы и службы. Ударом прокатились распоряжения о запрете партии, снятии алого знамени и надругательстве над памятью железного Феликса.
Утром, чуть свет с четырёх застав в близлежащий городок к горкому партии выехали пограничники. Старшина у горкома был первым. На крыльце дежурил милиционер.
- Добролюбова здесь?! - крикнул на ходу старшина. Милиционер утвердительно кивнул.
В кабинете у первого секретаря было немноголюдно. О чём-то вполголоса и вполсмысла говорили.
- Товарищ первый секретарь! Личный состав пограничной заставы «О...» для защиты и обороны горкома партии прибыл.
В кабинете воцарилась тишина. Какая-то обречённость и безысходность подавляла у присутствующих всякую охоту сопротивляться. Нерешительность была настолько явной, что у старшины непроизвольно сжались кулаки. «Нет, эти ни о чём, кроме вчерашнего дня не думают», - сделал вывод прапорщик и, сняв с плеча автомат, присел за стол.
- Со мною люди, которые готовы с оружием в руках защищать... страну, которой они присягали.
Снова унылое молчание липкой тоской навалилось на помещение и поглотило энергию говорящего. Шли минуты, а реакции не было. Все находились в каком-то оцепенении, так похожем на молчаливую покорность забиваемой скотины.
- Народ нас не поддержал,- заговорила руководитель местной партийной организации, - и всё, что мы сейчас предпримем, будет противозаконно.
- Демократы о законности у «Белого» дома не думали,- возразил старшина.
- Да. А вот мы так организоваться не сумели... ,- снова с животной обречённостью проговорила бывшая первая величина города.
Четыре машины с вооружёнными солдатами у здания горкома партии стояли около получаса. Станичники, покурив и минут двадцать подождав чего-то, разъехались по заставам.

II

Старшина не был в городе уже неделю. Мрачность и агрессивная молчаливость была подавляющей. Он продолжал жить в опорном пункте. Высылая на границу наряды, упрямо называл рубежи Советскими, а страну Социалистической. Капитан начинал боевой расчёт поднятием красного флага под звуки гимна СССР, подолгу курил на заставском крыльце, глядя на бюст Дзержинского на плацу, но в опорном пункте не жил. Встречаясь, они мало говорили и почти не ничего не обсуждали. Похожая обстановка сохранилась и на соседних заставах, но не долго. Ещё через неделю застава «О...» осталась единственной в отряде, не спустившей красный флаг, не снявшей все атрибуты Советского государства и продолжающей жить по старому укладу. Конечно, приехала комиссия, и, конечно же, возглавлялась она политработником.
Подполковник был молодым опрятным и наверняка подающим надежды. Говорил внятно, убедительно, немного весело, но не развеселил и не убедил. Разбор был долгим и тяжёлым, вчерашние партийцы клеймили позором людей, сохранивших партийные билеты. Капитану и старшине пригрозили полной мерой ответственности. День заканчивался, и приблизилось время боевого расчёта. Капитан со старшиной вышли на плац к стоящим солдатам. У флагштока в готовности стоял дежурный. По отработанному годами ритуалу прошёл подъём флага, зачитывание наряда и дополнительный расчёт. По той же традиции капитан ушёл на доклад в канцелярию. Строй замер, ожидая его возвращения. Вернулся капитан не один. Старший комиссии проследовал на плац, приятным голосом и лицом приветствовал солдат. Почему-то торжественно уведомил стоящих в строю пограничников о «прекращении существования СССР», в связи с чем приказал флаг спустить. Застава молчала, дежурный команду не выполнил, капитан прошёл на правый фланг и встал в строй. Пауза была недолгой, и симпатичный, молодой, оч-чень опрятный подполковник сам, пройдя к флагштоку, снял красное полотнище.

III

В наскоро построенном среди слякоти и камней памирских гор блиндаже было сыро и неуютно. У ящика, служившего столом, собрались несколько человек. Разлитый по кружкам спирт согревал самим фактом своего присутствия. Бритый наголо начальник погранпоста поднял первый традиционный тост:
- За тех, кто в дозоре!
Осушили кружки привычно, не спеша, до дна.
- Степаныч, а где теперь тот капитан?
- Застрелился... в день спуска флага на заставе,- и бывший прапор, а ныне младший лейтенант молча взял флягу и наполнил кружки стерильной жидкостью.
Шёл 1994 год, война на южной границе когда-то великой державы, продолжалась.
2006 год.

...про "пулковныка" Мазура и генерала Газдрубала

Четвертый выпускной курс в Полтавском ВЗРКУ (высшее зенитно-ракетное командное училище - КБ). Полтора месяца до десятого мая 1986 года - даты отъезда на Бердянский полигон для выполнения стрельб. На восьмой семестр вынесен курс "История войн и военного искусства" - сам по себе интересный, но излагается он преподавателями кафедры тактики, которым этот курс нужен, как рыбке зонтик. На него бросают самых возрастных полковников, которые готовы читать хоть историю войн, хоть теоретическую мастурбацию - лишь бы конспект был. Нам достался "пулковнык" Мазур. Почему "пулковнык"? Потому что он - коренной полтавчанин и говорил на настоящем полтавском прононсе. Как он звучит? Очень похоже говорит Андрей Данилко, изображая тупого сержанта-мента или его партнерша в миниатюре про то, как мама с дочерью ходят на похороны или свадьбу.
"Пулковнык" Мазур был дядькой по-военному суровым, хотя и не вредным. Иногда в запале он изрекал: "Хто командував пулком в шышнадцять лет? Правыльно - Аркадий Гайдар и я, пулковник Мазур..." Правда, нам так и не удалось у него выпытать, как же столь знаменательное событие в истории Советской Армии имело место быть. Однажды он подменял штатного химика на занятиях по ЗОМП у нас на первом курсе. Впечатление было неописуемое, когда он после доклада замкомвзвода заорал: "Вольно!Газы!"
Итак, шло одно из первых занятий по военной истории. Тема - войны эпохи Древнего мира. Товарищ "пулковнык" нудно вычитывал из конспекта чего-то там про Навуходоносора, Артаксеркса, Эпаминонда, Леонида... Дело дошло до Древнего Рима. "Пулковнык" Мазур оторвался от конспекта и подошел к огромной карте Древнего Рима, в левом нижнем уголке которой находилась врезка - "Битва при Каннах". Чего-то про Древний Рим и битву при Каннах он помнил, поэтому рискнул оторваться от конспекта.
- Войсками Карфагэна командував Ганнибал, - и показал на врезке позицию ганнибалова войска.
- А конницей у нього командував...
Вот же холера!Кто ж там командовал конницей? Забыл товарищ "пулковнык"... Конспект был далеко, в лекторском запале он рискнул от него оторваться. Тогда "пулковнык" резонно решил найти имя командующего карфагенской кавалерией на врезке. Но карта была столь огромна, что нижний обрез карты болтался чуть выше плинтуса. Из аудитории же нам, молодым и глазастым, было хорошо видно написанное имя - "Газдрубал". Ко всему прочему, "пулковнык" имел радикулит и был близорук. Он нагнулся, насколько ему позволил радикулит, прищурился, насколько ему позволила близорукость, выпрямился, и радостно врезал:
- А конницей командував Раздрубал, брат Ганнибала!
"Авдытория" зарыдала от хохота. Положение "пулковныка" спас звонок на перерыв. После этого он не рискнул оторваться от конспекта больше чем на три шага.

О некоторой пользе проверок

Как всем известно, проверки, устраиваемые большим начальством, вещь малоприятная. После них обычно расшатываются нервы, и не только. Но иногда от проверок бывает великая польза.
Как-то раз ушел в отставку преподаватель общей тактики, и дали вместо него нового — недавно окончившего академию подполковника В. Подполковник быстро отрезвил расслабившихся было курсантов: почти все на первом же с ним занятии получили плохие оценки. Но не все с плохими оценками согласились, группа товарищей робко попыталась опротестовать террор преподавателя. У них ничего не вышло, а преподаватель пообещал «бунтарям» вдогонку, что двойки в этой жизни они не пересдадут.
Увидев столько «бананов», командование пришло в ужас: нарушается динамика успеваемости, и поэтому решило уговорить кафедру пойти на компромисс. Компромисс удался. Двоечники, коих было много, в один прекрасный день собрались в аудитории и начали исправлять свои оценки. Кафедральное начальство, чтобы особо не мучиться, предложило провести «пересдачу» в виде «небольшой контрошки». «Контрошка» была огромной, каждый вариант содержал по три объемных вопроса. Естественно, курсанты понимали, что терять в таком случае им особо нечего, поэтому все принесли с собой шпаргалки, а особо подготовленные — краткие тезисы из «Боевого устава». И все бы ничего, если бы не одно «но» — контрольной руководил тот самый злодейский подполковник.
Результат предугадать легко: практически никто не сдал, но больше всех пострадали списывающие, вернее, те, кого засекли за этим делом. Среди «пойманных» были два курсанта — Дима и Серега — герои этого рассказа.
В принципе, упомянутые выше курсанты были самыми обычными: также как и все хулиганили дисциплину, а иногда даже пьянствовали водку и портили девок. От массы двоечников их отличала всего лишь одна деталь — они не смирились с судьбой и решили взять дело в свои руки (а не ждать даты, на которую кровожадный В. назначит пересдачу).
Время действовать пришло довольно скоро. Через два дня подполковника В. отправили в командировку в учебный центр на пару дней. Дима и Серега моментально ринулись на кафедру, нашли первого попавшегося тактика и навешали ему кучу лапши, что им срочно надо пересдать двойки, а то начальник курса им житья не дает. «Чужой» препод, было засомневался, но все же решил войти в их положение, и дать возможность исправить оценки. Курсанты надеялись, что это будет как обычно: пару легких вопросов и все. Но нет, препод сначала заслал за журналом, потом порылся в нем, разобрался, что к чему и заключил: «Будете писать контрольную». Дима и Серега пришли в уныние, их план явно шел не так. Но делать было нечего, Рубикон был перейден.
Просидев два часа, сумбурно вспоминая суть проблем, курсанты все-таки чего-то успели накропать. Сдав работы, Дима с Серегой подумали, что их тут же проверят, и, в случае чего, со словами: — Ну товарищ майор, — им удастся уломать препода на «гос. оценку». Но препод «сделал ход конем», он сказал: «Завтра приедет ваш преподаватель подполковник В. и проверит, чего вы тут понаписали». Сердце так и упало в сапоги. Столько трудов, и все напрасно.
Напившись чая в чпоке и придя в себя, друзья решили, что так дело оставлять нельзя. И тут Серега сказал, что ему на ум пришла блестящая идея. Дело в том, что кабинет препода находился на первом этаже, а его окна выходили не на самую людную местность. Было уже очень тепло, окна давно раскупорились после зимовки, при этом внутренние форточки не закрывались. Более того, сами рамы окон, как правило, закрывались только на один шпингалет, так как преподаватели часто их открывали, чтобы вылить, например, воду из стаканов, или остатки чая. Этим-то и решили воспользоваться курсанты. После ужина они осмотрели окно кабинета, и убедились, что все было как нельзя лучше: внутренняя форточка была не закрыта, а стекло наружной форточки крепилось снаружи, причем не на замазку, а на четыре гвоздя.
Глубокой ночью, вооружившись отверткой и фонариком, друзья поперлись «на дело». Благополучно дойдя до места «М», они начали реализовывать свой план. Дима «заступил в караул», а Серега взялся за форточку. Особых проблем с ней не было, а рамы оказались закрытыми только на верхние шпингалеты.
Контрольные долго искать не пришлось, так как они были там, где их оставил препод — на столе подполковника В. Тут стоит оговориться, ночь была не самая хорошая для подобных мероприятий — на небе вовсю светила луна. Но она-то сослужила хорошую службу «преступникам». Уже «на выходе» взгляд Сергея упал на одно ранее упущенное из вида обстоятельство — на листах с ответами стоял привычный, плохо отпечатанный, штампик «КОНТРОЛЬНАЯ». «Что за невезуха такая, — подумал Серега, — что ни шаг, то по тонкому льду. Где теперь его искать, этот дурацкий штамп? Он, небось, в сейфе заперт».
Дело начало уже проваливаться, если бы не природная склонность Сереги всесторонне осматриваться, когда обстоятельства явно не благоприятствовали. Терять было нечего, и Серега решил обшарить все столы и тумбочки, в надежде найти уже проштампованные листы.
Первый стол вообще не содержал бумаги. Во втором были какие-то книги и тетрадки, но не листы. Был обшарен стол препода, и там ничего. И только в столе подполковника В. было то, что нужно — целая стопка двойных тетрадных листов с заветными штампиками. Взяв сразу впрок, Серега начал отход, который был как по маслу: на отрезке пути «кафедра—ленинская комната» неприятностей с курсантами не приключилось.
В ленинской комнате, обложившись уставами и конспектами, Дима с Серегой начали со скоростью станкового пулемета «переделывать» контрольные. Закончив дело, они вновь отправились на кафедру, на этот раз без происшествий, положили переделанные контрольные на место «выкраденных», и с чистой совестью ушли в казарму спать.
На следующий день после обеда, прибыв на кафедру, Дима и Серега, делая невинные лица, поинтересовались у уже прибывшего из командировки подполковника В., проверил ли он их работы. Ответ подполковника их просто ошеломил: «А их, наверное, потеряли, так что вам придется все заново переписывать».
Такого подвоха со стороны В. никто не ожидал. Другим путем так и не получалось пройти, несмотря на заветы Ленина...
Придя в казарму, выяснилось, что приезжает еще какая-то всесторонняя проверка, курируемая самыми страшными начальниками, поэтому все направляются приводить материально-техническую базу в порядок, дабы не ударить в грязь лицом.
«Черт, еще нам проверки не хватало», — подумалось однокашникам.
Проверка, как ни странно, прошла без особых обострений. Ее примечательной чертой стал «косяк» подполковника, который случайно попался проверке на глаза, и его за что-то отругали.
За проверкой потянулись серые будни, а также бесконечные призывы повысить успеваемость. И при этом как-то странно ничего не говорилось про тактику, как будто и не было с ней никаких проблем.
Диме с Серегой стало интересно, что, собственно, стало с двойками. Раскрыв журнал на страницах тактики, они увидели такую картину — рядом с двойками стояли аккуратные троечки, и только напротив их фамилий красовались четверки. Оказывается, в свете проверки командование и кафедра решили не усугублять картину бытия плохими оценками. Было решено закрыть их тройками, а поручили это дело как раз преподу, который, увидев знакомые фамилии, поставил курсантам больше, чем три.

Автор: Николаев А. С.