Как мы брали Зимний.


На дворе 1981 год, хмурая ленинградская осень. Курсанты 3 и 4 курсов Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского готовятся к 109 военному параду в городе Москве, привалило им такое почётное счастье. Ровные чёрные шеренги с карабинами СКС в положении «Штык примкнуть!» на плече усиленно топчут брусчатку Дворцовой площади. И так от обеда до самоподготовки, то есть всё свободное дневное время. В начале октября некоторые особо пытливые военные обнаружили, что ходить стало склизко и душисто. На площади как-то странно попахивало конюшней и, кроме того, ветер носил по брусчатке обрывки старых газет, которые нагло цеплялись к ботинкам, что явно мешало нашим пехотным упражнениям. Ходить было гадко, но выбирать не приходилось.
Правда обнаружилась вскоре. В хронически любимой всеми поколениями солдат и матросов информационной программе «Время», обязательной к вечернему просмотру, глашатай социалистической реальность Игорь Кириллов возвестил, что всемирно известный кинорежиссёр Сергей Бондарчук приступил к съёмкам эпизода взятия Зимнего дворца революционными матросами и солдатами в своём очередном гениальном фильме «Красные колокола».
Для пущей достоверности гранитные вставки на Дворцовой площади были прикрыты резиновыми муляжами камней, а сама площадь щедро посыпана лошадиным дерьмом и обрывками газет. После съёмочного дня эта гениальная находка режиссёра, конечно, убиралась, но как-то вяло и без особого энтузиазма, поэтому часть запахов революции доставалась и нам, служивым. Вскоре очередная гениальная находка мастера киношедевров в очередной раз ударила нас ниже пояса. В форме приказа нам было предложено изображать толпу матросов, идущую на штурм последней цитадели царизма в России. Все курсантские роты были построены на плацу, и заместитель начальника училища капитан первого ранга Питулайнин в доходчивой форме объявил о свалившемся на наши головы счастье. Для большей достоверности данной процедуры нам было предложено спороть с бушлатов погоны и курсовки, а ленточки бескозырок перевернуть гордыми золотыми буквами с названием родной системы в сторону мозга. Как это было мучительно! Осознание того, что после группового присутствия в кадре на какие-то секунды, всю эту атрибутику придётся возвращать в исходное, здорово угнетало.
- Ну что, будем ковать нетленку! - дружно решили мы и резанули бритвами по погонам.
Всю ночь за старинные стены Адмиралтейства долетали истошные вопли киношников, многократно усиленные динамиками, которые усиленно готовили площадь к завтрашней атаке.
- Не иначе, навоз расшвыривают лопатами и газеты дерут, - решили на кораблестроительном факультете, который ближе других находился к месту ночного буйства мастеров экрана.
Вечером следующего дня курсантские роты были построены под аркой Главного штаба с карабинами в положении «К ноге». Как-то аккуратно мы выглядели для толпы революционной матросни, одурманенной немецким кокаином, даже несмотря на споротые погоны. Курсанты железнодорожного училища были построены на другой стороне площади. Им посчастливилось изображать неуверенных в себе юнкеров и уверенный в своей непобедимости женский батальон Смерти за баррикадой из поленьев.
Наш строгий строй явно возбудил художника картины, который пытался создать предстоящему действу некий элемент достоверности. Он шустро бегал между шеренгами и пытался придать нам революционный вид.
- Это что у вас? - спрашивал он сразу у всех и тыкал рукой в перчатке с подрезанными пальцами в наши матросские галстуки, в курсантском обиходе - «сопливчики». Все дружно сняли «сопливчики» и до пояса расстегнули бушлаты. Каждому десятому в шеренге была выдана бутафорская пулемётная лента, которой несчастные и были перепоясаны.
- Штыки не примыкать! Штыки не примыкать! - через каждые 10 секунд кричали командиры рот, реально опасаясь за то, что вошедшие в роль и особо впечатлительные моряки - артисты массовки, и в правду начнут резать ненавистных курсантов ВОСО, с которыми регулярно происходили битвы в Сашкином саду из-за передела зон влияния.
После процедуры восстановления исторической справедливости перед нами с мегафоном в руке предстал сам режиссёр. Полагаясь на то, что курсанты Военно-морского училища гораздо понятливей пехотинцев, он особо много говорить не стал. Из доходчивого объяснения мы поняли, что по команде «Мотор», надо бодро бежать в сторону баррикады, и при этом можно кричать «Ура!» и всякую ахинею, но громко при этом не материться. Бежать следовало до получения команды «Стоп! Снято!». В общем, всё элементарно, как и всё революционное.
Первый раз было даже весело. В толпе революционных матросов разносились дерзкие крики, из коих становилось ясно, как мы сейчас будем терзать женский батальон Смерти в подробностях.
Атака захлебнулась, напоровшись на режиссёрский крик:
- Стоп! Плохо! Матросы, в исходное!
Второй раз тоже было смешно, но подробности расправы с амазонками царизма уже опускались.
Третий дубль вызвал в нас непонимание происходящего и тяжёлое дыхание.
После четвёртого захотелось примкнуть штыки.
Мы брали Зимний ровно семь раз! В тот седьмой, последний раз, на наших лицах явно читалось, что это и есть наш последний и решительный бой. От участников штурма валил пар, как от скаковых лошадей, и почти у всех лица были про войну, что выражало крайнюю степень озлобленности, многие угрюмо матерились. Видно именно этого и добивался от нас великий режиссёр.
Последний раз, взглянув на мастера, усталые, но не побеждённые, мы вернулись в училище к своим конспектам и чертежам, сдав перед этим карабины в оружейку. А через неделю наш курсантский парадный расчёт уехал в Москву, где тренировки продолжились уже на знаменитой Ходынке.
Здорово мы всё-таки тогда прошли на параде! С карабинами на плече тогда ходили только моряки. Престарелое руководство страны аж подпрыгивало от восторга. Нам всем была объявлена благодарность министра Обороны, и весь парадный расчёт без потерь вернулся в Питер. Мы прошли, печатая шаг, от Московского вокзала до училища, чем вызвали восторг гуляющих по Невскому горожан, которые даже и не предполагали, с какими пиратскими воплями эти красавцы с парадными аксельбантами на груди, некоторое время тому назад пытались взять Зимний дворец.
Сейчас, по прошествии многих лет, мы часто при встречах вспоминаем эти революционные атаки, и даже гордимся этим фактом нашей военно-морской биографии. Вряд ли у Владимира Ильича что-нибудь получилось бы с революцией, если бы он дерзнул гонять своих матросиков на штурм дворца семь раз.
Но все в один голос жалели лишь об одном, что нам так и не дали добежать до позиций женского батальона Смерти.

Борт номер 72

В августе в полку произошло ЧП. Экипаж в составе молодого лётчика и опытного штурмана (подменял заболевшего основного штурмана экипажа) потерпел катастрофу. Были обычные полёты, борт 72 заходил на посадку, но у кого-то оказался критический остаток топлива и его (борт 72) отправили на повторный заход по малой коробочке. На развороте лётчик последовательно и практически одновременно принял сразу два неверных решения. Сначала он начал переводить стреловидность крыла с 16 на 69 градусов. А затем, видя, что стремительно теряет высоту, включил форсаж... Основной штурман экипажа пил не просыхая две недели.

Был ноябрь конца 80-х. Мы приехали в командировку для приёма борта. Нас было четверо. Командиры справедливо полагали, что мы достойно примем борт по всем специальностям, т.е. обеспечим минимальные (читать - допустимые) потери ИТС, а значит, никоим образом не снизим боевую готовность и уж тем более не повлияем на планы УБП полка. Мы и не возмущались - известно, что приёмка борта (а бортов - тем более) процесс длительный и отчасти являющийся отпуском. Действительно, на службу ко времени не надо, построений нет, нет ни ночных (приходишь под утро), ни утренних (встаёшь ночью) полётов, да никаких полётов нет, свободного времени с избытком и прочая, прочая, прочая. Да и принимающая (то бишь сдающая борт) сторона всячески способствует процессу и как-то незаметно все тяжести и лишения воинской службы превращаются в достоинства.
Уезжали в командировку сразу же после ноябрьских, предварительно затарившись всеми возможными видами горючего - из расчёта на одну неделю. По прибытию на место у нас сразу не заладилось. Разместившись в гостинице типа общежитие (на 48 комнаток всего одна уборная), мы пошли отмечать прибытие в командировку - сдаваться то есть. Жилая зона гарнизона уже была открытой (ну, бетонные заборы вокруг неё ещё стояли, но проходные уже были безжизненными). А вот на территорию части (если точнее, то частей), не говоря уже об аэродроме (третье транспортное кольцо оцепления, если считать снаружи) уже без пропуска или командировочного удостоверения пройти было нельзя. Сдав командировочные и справки по соответствующей форме номер такой-то нас пропустили в столовую и не более того - проверка на дорогах - да нам и не привыкать было. Да, в то время ещё были оазисы сколь излишней (чем меньше знают свои, тем ещё меньше узнают супостаты - да за рюмкой чая чего только не узнаешь среди своих-то), столь и оправданной (рюмка-то чая
рюмкой, но ведь и с кем попало не общаются, а только со своими) секретности. В общем, нам сказали приходить через 4-5 дней. Что оставалось делать? Мы и отдыхали, расписывая пули, отвлекаясь только на поднятие тяжести в виде привезённого с собой горючего (изрядно потраченного в дороге - ехали поездом), и с перерывами на сон и приёмы пищи.
Через неделю троим из нас выдали пропуска. Четвёртым лишним оказался бывший двухгодичник, а ныне кадровый офицер, ст. л-нт Валера К. Номер его допуска не значился нигде, т.е., выражаясь современным языком, его не было ни в одной базе данных МО. Собственно, такое в условиях наступающего бардака вполне могло быть. Кто-то где-то забыл вовремя отправить несколько бумаг куда-то по инстанции - всего и делов-то. Поэтому нужно подтверждение из части о том, что это правильный номер допуска. Подтверждение шифротелеграммой. Точка, всего делов-то. Да, если номер допуска действительно существует. Но его - правильно - не числилось нигде - по какой-то причине ст. л-нт Валера К. не имел допуска вообще, но имел
доступ. Так бывает. Начальник секретной части полка ст. пр-к Коля Н. ткнул пальцем в небо, посмотрел на другие номера, затем на сникнувшего было Валеру К. и написал в справке этот самый, нигде не числившийся номер.
Самим правильным решеним было бы сообщить об этом в часть и ждать прибытия замены. Но это решение было правильным только для неправильных военных. Для правильных - это означало бы поставить под удар не только честь полка, конкретных должностных лиц и самого Валеры, но и излишне задержать нас в командировке.
После бурного, но недолгого обсуждения решение было найдено: провинившийся звонит в полк, диктует этот самый номер, а в ответ приходит шифротелеграмма. Но Валера К. наотказ отказался звонить. Пришлось звонить
мне.
Раз номер допуска секретный, значит и разговор тоже должен быть секретным. Значит по ВЧ. Разговор по ВЧ дело тонкое и особое. Видимо те, кто разрабатывал ВЧ, знали особенности разговора вождя всех времён и
народов. А именно его неторопливую речь. Исходя из этого (а может, учитывая нехватку времени для передачи информации у шпионов) нормальный разговор по ВЧ был возможен только медленным темпом, чуть ли не по слогам, т.е. чётким и внятным (но не быстрым) командирским голосом. Небольшое убыстрение скорости передачи данных (слов) приводило к эффекту кваканья. Аналоговая аппаратура шифрации и дешифрации данных просто не успевала обработать поток обрушившейся на неё информации. Усугубляло ситуацию и большое количество коммутаторов. По этой причине с полком разговора не получилось. Зато получилось с инженерным отделом штаба армии. Инженер армии по вооружению полковник N хоть и не сразу, но понял суть вопроса и ретранслировал его в полк.
Через три дня Валера К. присоединился к нам, уже начавшим приёмку борта. Правда, начали мы приёмку только на бумаге - оказалось, что борт только после замены двигателей, требуется облёт. Во время коего произошёл отказ САУ и чуть не произошла авария. Затем выяснилось, зачем меняли двигатели - поставили с маленьким остатком ресурса до ремонта (да таким остатком, что ни в одни документы не вписывался). Затем меняли движки по новой. Снова облёт. Приёмка борта. Наш отказ от ЗИПа и инструментов - уже полтора месяца командировки прошло. Облёт борта нашими лётчиками и возвращение домой уже чуть ли не под Новый год. Новому самолёту в ТЭЧ полка закрасили старый номер и нарисовали по трафарету новый - теперь он стал бортом номер 72.

Прошёл почти год. Авиаторы, а лётный состав в особенности, народ суеверный. На борту 72 летать народ и не рвался, тем более что с ним творилось что-то странное. С бортом номер 72 часто случались какие-то
непонятки. То скозлит, то тормозные парашюты выпадут, то протянет чуть ли не до середины полосы на посадке.
Да и лётчики как-то странно отзывались о полёте на нём - летает, мол, боком. Ну как у человека шаг правой ногой длиннее, чем левой, и в заблудившись в лесу он начинает ходить кругами. Так и у него левое крыло
вперёд правого летит. А чем лес от неба в облаках отличается?
Тут надо сказать несколько слов о технике самолёта. Техник самолёта Толя Д. - очень своеобразный человек.
Вроде и работал нормально, но ничего лишнего не делал. Ну вроде как почистил сапоги для старшины - носки блестят, а сзади грязные. Нет, на полётах он делал всё от и до. А вот в обычные дни (предварительная
подготовка, парковые дни и пр.) особо себя не перетруждал. После полётов (а борт 72 стоял в обваловке) мог закрыть открытые им же лючки на пару винтов - на следующий день закрою. Или зачехлить самолёт так, что по утру чехол или съезжал, или рвался. Бороться с ним было бесполезно. Проще всего начальнику ТЭЧ звена было сделать всё самому. Может, поэтому борт 72 вёл себя как неоседланный жеребец - не чувствовал и не знал хозяина, а может как ребёнок - делал всё, чтобы на него обратили внимание.
В итоге командир полка принял решение вызвать в полк лётчика-испытателя с завода-изготовителя для облёта самолёта и принятия решения о его дальнейшей боевой эксплуатации - он тоже не смог приручить борт 72.
Командир у нас был, видимо, не из простых смертных (дослужился до генерала и комдива), раз добился вызова лётчика-испытателя в полк. Он признавал только два мнения: своё (естественно, правильное) и любое другое
(естественно, неправильное). Почти месяц борт 72 не летал.
И вот в полк приехал лётчик-испытатель Герой Советского Союза полковник К. Он оказался этаким квадратным человеком относительно низкого роста с косой саженью в плечах и небольшим, но явно выделявшимся сквозь
лётное обмундирование животиком. Подъехав на командирском УАЗ-ке к борту, он принял доклад техника самолёта Толи Д. (надо сказать, что он был в отличие от остальных дней в чистой и отглаженной техничке и блестящих
чёрным лаком технических полуботинках), не торопясь прошёл вокруг борта, потрогал его рукой и неуклюже влез по стремянке в кабину. Вместо штурмана сел один из наших лётчиков.
А затем началось нечто.
Борт 72 оторвался от ВПП, и не выключая форсаж, начал набирать высоту. Но не так, как это делали наши лётчики, ограниченные всякими инструкциями и ограничениями. Он почти вертикально устремился ввысь, быстро
уменьшаясь в размерах. Потом борт 72 вынырнув откуда-то сбоку с разворота над ближним маяком, пошёл на посадку, прокрутив над ВПП несколько бочек и опять же свечой уйдя вверх. Через несколько минут он появился на курсе, перпендикулярном ВПП. Борт 72 летел со стреловидностью 69 градусов на высоте около 300 метров, положив крыло набок. Почти над самым КДП пошёл в разворот и развернулся таки практически над самым аэродромом вопреки, казалось бы, всем законам физики. В то время не было ещё авиашоу и служили мы во фронтовой, а не истребительной авиации. Для нас это было нечто.
В этот день борт 72 больше не летал. Ещё две лётные смены Герой Советского Союза облётывал его. Но уже не над аэродромом, а в зоне. Видимо, командир полка решил таким образом поднять боевой дух полка, а может и
по каким другим личным причинам.
С тех пор к борту 72 не было никаких претензий у лётного состава. Правда и летали на нём после этого нормальные лётчики, которые если и ошибались в чём-то (а кто из нас не ошибается?), то по прилёте сразу и
говорили об этом. Да и вовремя подоспело пополнение. Пришли свежеиспечённые лейтенанты, кто-то уехал учиться, кто-то ушёл на повышение. Техник самолёта Толя Д. на правах старожила переехал в ангар и стал обслуживать другой борт. А борт 72 достался молодому - но чехлы с него уже не слетали и лючки всегда были закрыты.

Так заново родился и стал взрослым борт 72.
Karp

ТОНКОСТИ ЖИЗНИ СЕМЕЙНОЙ

Чемпионов (в любой области жизни) делают женщины...
Автор:dazan
Из „Трубадурочкина ветка - разговоры о наболевшем”
Дата:15-02-07 23:12


Что бы делали мы без женщин в этой жизни? Нет, нет, не торопитесь, осклабившись, заявить: мол, нам хоть поиграть есть чем.
Не нами ведь сказано: за каждым состоявшимся мужчиной стоит женщина. Где были бы сегодняшние президенты, министры, подполковники, да что там - даже ефрейторы запаса без чуткой, направляющей исподволь руки?
Вот такие две супруги состоящихся мужей и беседовали в тот весенний день за соседним столиком в кафе, где я в студенчестве любил поглощать свое пиво. Для удобства назовем их... ну, скажем, Мария и Анна.
Я знал обеих. В небольшом тогда городе, да еще и в по-своему изолированном квартале все друг друга знали.
Мария была замужем за генералом. Причем не абы каким, ее мужем был один из заместителей министра Обороны.
Муж Анны тоже отдал свой долг Родине, и Родина тоже это оценила. Комиссовавшись после ранения в звании капитана третьего ранга, он ушел сначала в кораблестроение, потом в международную торговлю, а в описываемый момент возглавлял довольно авторитетное издательство.
Обе дамы были в том возрасте, когда бурные трепеты молодости уже позади, а старость все еще за горами, хотя сами горы уже явственно вырисовываются на горизонте житейской юдоли. Но сегодня они этим не заморачивались. Сегодня они сидели в кафе и долго и подробно разбирали проблемы внуков, детей и - куда же без этого? - мужей.
Их жужжание иногда врывалось в мои уши, хотя мозги, погруженные поровну в читаемую книжку и в осушаемую кружку, не уделяли услышанному должного количества извилин. Тем глубже врезалось в память окончание их разговора:
- ...Ну тебе-то прямо грех жаловаться, - убирая в сумочку сигареты и зажигалку, сказала Анна. - Ты все еще молода, красива, а уже генеральша, да и сама на хорошем счету...
- Генеральша... - протянула, поднимаясь с места, Мария. - В том-то и дело, все только это и видят. И никто не думает, что сначала надо не просто выйти за лейтенанта...
- Да ладно, это все знают - возразила собеседница.
- Знают. Но никто не отдает себе отчета, что надо еще прожить целую жизнь с фельдфебелем - вздохнула генеральша.