Приехал как-то в выходные к деду с бабушкой в гости. После чая и расспросов о детях бабушка ушла отдыхать, а мы с дедом сели смотреть телевизор. Между делом полез в его потайную коробочку, бумаги в порядок привести, да наткнулся на удостоверения к медалям и орденам. Честно признаюсь, люблю я старые вещи рассматривать дедовские, хоть и видел уже тысячу раз, но все равно рассматриваю каждый раз. Дед только посмеивается, интересно уже ему рассказывать, что да и как было. Ну и стали мы с ним рассуждать, что есть такое воинское счастье да удача. Дед вдруг как-то подобрался весь, серьезный стал, и говорит: «Каждая кажущаяся неудача может обернуться в большое везение. Когда против себя не идешь, не ловчишь, все нормально будет». В 43 году призвали меня на службу, Родину защищать. А во мне роста 165 см, и вес бараний, да 17 лет от роду, вот такой защитник. Посмотрел военком аттестат школьный, увидели пятерки по математике, и решил отправить в артиллерийское училище. Будешь, говорит, артиллеристом сорокопятчиком. Это, - дед говорит, - сейчас все бесстрашные, а тогда советчики шептали: куда прешься, дубина? Их первыми убивают. А везде убивают,- подумал я и поехал туда, куда распределили со спокойным сердцем. Во время учебы не хватало еды, голодали, и повадились ребята с нашего взвода бомбить огороды. Ссыльные корейцы хорошие огородники были. Пошел с ними первый раз, а потом мамку вспомнил, да огородик наш, стыдно стало, вернулся. А парни наелись, сытые. Через несколько дней всех тех огородников увезли в госпиталь - дизентирия. Кто из них выжил, не знаю. Учились недолго, срочно понадобилось пополнение, всем досрочно присвоили звание сержантов и отправляли в действующие части. Формировалось два эшелона. Дружку моему писаря шепнули, что один эшелон идет на дальний восток в резерв, а второй Белоруссию освобождать. Нас распределили в белорусскую команду, дружок правдами и неправдами выбил себе место в дальневосточном эшелоне, звал с собой, да опять я постыдился прятаться. Поехал, куда приказано. А этот второй резервный эшелон развернули на Ленинградский фронт, да и разбомбили весь еще на подходе к фронту. А уже когда Одер форсировали, переправили нас на понтонах на тот берег. Плацдарм занимать, и так лихо нас немцы долбать начали, что народ отступать решил. Посидел, говорит, подумал и остался. Плавать то я все-равно не умею, так что лучше здесь смертью храбрых, чем там потонуть да опять же трусом назовут. И в этот раз против себя не пошел. Расчет орудийный тоже остался. А тут и наши подтянулись. После того боя отправили, говорит, меня на курсы младших лейтенантов, пока учеба, то-се. А там и войне конец. Вот так подытожил дед: «Думаешь, что амба пришла, большая и мохнатая, ан нет - удача руку протягивает».

Мимоходом. Бескорыстие...

О том, что курсант-первокурсник существо доверчивое и испуганное, и говорить нечего. Жизнь показывает, что именно первые два-три года лишают будущего военного моряка некой моральной девственности и заставляют взглянуть на действительность с более приземленных позиций. Иногда это бывает очень даже смешно, и главное, неожиданно...
Как уже говорилось, свою первую корабельную практику, наш курс начал с пребывания на старом артиллерийском крейсере "Адмирал Ушаков". Расселили нас в проходном кубрике в корме, по которому постоянно сновали ушлые матросы, стремящиеся спереть все, что плохо лежит. Согласно корабельного устава да и просто для предосторожности наши командиры постановили назначить дневальных в каждом кубрике для наблюдения за вещами в наше отсутствие. После нескольких удачных экспроприаций со стороны экипажа крейсера, курсантская вахта прониклась важностью поставленных перед ней задач и начала даже переписывать боевые номера матросов, чуть дольше задерживавшихся в районе наших рундуков. Воровство пошло на убыль. После первых дней нахрапистого обирания матросы смекнули, что мы уже настороже и уменьшили прыть. Становилось поспокойнее. Стало даже возможно оставлять шапку на шконке, направляясь в гальюн. Наша вахта бдила.
Однажды одним из дневальных по кубрику заступил Эдик Карокузов. Парень он был умный, спокойный и неторопливый. Любую свободную минуту посвящал учебе, так как предполагал в будущем пойти по стопам отца - в науку. Его родитель в звании каперанга преподавал в военно-морском учебном центре Обнинска, жизнью был доволен, чего желал и сыну. Эдик, по юношеской наивности веря в то, что можно сразу после училища очутиться в родном Обнинске, грыз гранит науки с первого дня учебы до последнего. Потом уже через много лет в конце концов он вроде все-таки очутился в желанном городе, но перед этим все же протарабанил несколько лет на корабле. Так вот, Эдик, обложившись учебниками, предполагал посвятить ночные вахтенные бдения совершенствованию знаний. Для этого он уютно пристроился на свободном рундуке, на проходе, откуда хорошо просматривался весь кубрик, выложил тетради, учебники и принялся за дело. Время за работой текло незаметно, часы тикали. Подошло время смены. Эдику спать не хотелось. Вычитанное укладывалось в голову так ровно и понятно, что оборвать процесс в такую минуту было бы грешно. Эдик осторожно разбудил сменщика и втолковал тому, чтобы он, мол, спал всю ночь, а сменит его утром до обеда. Посреди ночи вскакивать не любит никто, тем более изнуренные военной службой курсанты-первокурсники. Полусонный сменщик на предложение согласился сразу и, повернувшись на другой бок, дал храпака. Эдик вернулся к учебникам.
Где-то через полчаса, около трех часов ночи, в кубрик зашли два матроса. В руках одного из них была огромная связка всевозможных ключей. Надо сказать, что посреди нашего кубрика, прямо рядом с дневальным, был огромный квадратный люк, ведущий вниз. Банальная броняшка-задрайка, но закрытая на два гигантских навесных замка и опечатанная двумя пластилиновыми печатями. Что было за ней, никто из нас не знал, да и наши начальники строго-настрого запретили даже приближаться к этой задрайке, одновременно поставив задачу перед дневальными наблюдать за сохранностью печатей. Так вот, матросы, позвякивая связкой ключей, уверенно приблизились к запретному люку, склонились над ним и начали что-то делать. Эдик, плутающий в дебрях высшей математики, оторвал голову от тетради, и рассеянно спросил у бесцеремонно орудующих моряков:
- Что делаете, мужики?
Мужики, к этому времени успешно снявшие один замок, не поднимая голов, в один голос пояснили:
- Да вот, ключ потеряли, подбираем...
Эдик сочувственно покачал головой.
- Не получается?
Один из матросов заинтересованно посмотрел на Эдика.
- Слушай, может, попробуешь?
Тот как раз собирался сделать перерыв для воспаленной башки и на предложение согласился сразу.
- Давай.
Эдик возился с проклятым замком минут десять. Почти все ключи входили в него без особых проблем, но проворачиваться отказывались категорически. Пока курсант работал, матросы сходили в гальюн, перекурили, и теперь стояли у него за спиной и о чем-то вполголоса разговаривали. А Эдик продолжал изгаляться над замком. Наконец, поняв бесплодность попыток подобрать ключ к этому заколдованному запору, он прекратил это гадкое дело, встал и, протягивая связку морякам, раздраженно ругнулся:
- Дохлый номер. Без ножовки не обойтись.
Матросы переглянулись. Один почесал затылок. Судя по всему, кадет завелся...
- Да я могу принести, но ведь народ разбудим...
Эдик, для которого борьба с замком неожиданно приняла принципиальный характер, махнул рукой.
- Да бросьте! Наших сейчас пушкой не разбудишь. Да и мы ведь не кувалдой долбить начнем.
Матросы снова переглянулись. Тот, который был постарше, махнул второму.
- Давай бегом за пилкой!
Тот скрылся в переходе. Пока его не было, Каракузов перекурил вместе с оставшимся моряком и уверил того, что этот чертов замок будет вскрыт. Матрос соглашался с напористым курсантом и только периодически поглядывал на часы. Наконец принесли ножовку. Эдик, не упуская инициативу из рук, инструмент сразу прибрал к рукам и, опустившись на коленки, начал пилить дужку замка. Ломать - не строить! Через пять минут кропотливого неумственного труда замок благополучно был снят с петель. Матросы с уважением пожали руку упорному кадету и, освещая дорогу фонарями, спустились в помещение под открывшимся люком. Эдика это уже не интересовало. Порция физического труда оказала благоприятное воздействие на творческие способности курсанта, и он с новыми силами погрузился в мир матриц и интегралов. Матросы копошились внизу недолго и вскорости выползли наверх с двумя здоровенными мешками. Набросив на дужки покореженный замок, они тепло попрощались с Эдиком и скрылись в глубинах крейсера. Эдик, творчески проведя ночь, был доволен результатами, разбудил сменщика на полчаса позже и с довольной улыбкой погрузился в сон.
Разбудили его через час. Командир роты с изумленными глазами и близкий к обмороку начальник вещевой службы корабля. Оказывается, ночные гости были самыми заурядными ворами. Помещение, куда так добросовестно помог им проникнуть Эдик, было вещевой баталеркой. Ребята обчистили корабельные кладовые на пару сотен кожаных матросских и парадных офицерских ремней, несколько десятков комплектов тропической формы, гору тельняшек и много всего прочего. Сам того не зная, Эдуард поучаствовал в самой крупной краже, случившейся на крейсере за все время его существования. Причем действовал курсант инициативно и со смекалкой, ибо сами матросы навряд ли решились на применение пилы в самом центре курсантского кубрика.
Надо ли говорить, что при проведении очной ставки Эдика и всего личного состава крейсера, одуревший от пинков и нареканий, курсант не смог опознать ночных злоумышленников среди семисот матросов, выстроенных по всем палубам. Эдика отстранили от вахт на все время пребывания на крейсере, чему он несказанно был рад, а наше доблестное командование долго препиралось с флотскими начальниками по поводу возмещения убытков. В итого дело кончилось ничем. Потери списали старыми флотскими методами, официально оформив как затопление баталерки после разрыва трубопровода питьевой воды, и попутно с ним, всех трубопроводов, проходящих через склад. А Эдик... Да ничего особенного. Глубоких моральных травм случай не нанес, а смеялись все долго и весело. Во как!

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.

Кино

Завещал товарищ Ленин
Быть солдату начеку!

Мы идем в кино. Ярко светит солнце, под ногами хрустит снег. На душе радостно, ведь согласно товарищу Луначарскому кино - важнейшее из всех искусств. Душа поет, хоть и фигню, но громко и с воодушевлением:

Солдаты, в путь, в путь, в путь!
А для тебя, родная,
Есть почта полевая!

В кино мы ходим часто, один-два раза в месяц. Это не так часто, как другие праздники (например, спортивный или «день строевой подготовки»), но намного более приятно. Кино крутят в доме офицеров. Сначала журнал, в котором где-то льют сталь, доят коров, а генеральный секретарь призывает бороться с самогоноварением. После журнала показывают фильм. О чем - никто не знает. Это страшная тайна. После сеанса выдвигается множество версий на эту тему, но с уверенностью можно сказать только о количестве серий. Хорошо поспали - значит две серии, нормально поспали - одна. Обычно народ отрубается к концу журнала, и только свет, включающийся в конце сеанса, вырывает нас из объятий Морфея. Мы выползаем на улицу и привычно, на автопилоте, строимся. Все зевают практически до вывиха челюсти, щеки натерты шершавыми воротниками шинелей. Сержанты, тоже зевая, расходятся к своим подопечным и... Вот оно, счастье! Счастье - это не мир во всем мире и даже не дембель. Первое нереально, до второго - как до Луны пешком. Счастье гораздо ближе и называется оно «платный сеанс», то есть еще почти полтора часа крепкого оздоравливающего сна. Хотя нет, это всего лишь радость, счастье это двухсерийный платный сеанс после двухсерийного бесплатного. Это предел мечтаний. Ходят слухи, что когда-то перед двухсерийным платным сеансом была еще и лекция о международном положении, но это уже легенда. Такого счастья быть просто не может.
Мы возвращаемся в часть после приобщения к прекрасному. Душа уже не поет, она хорошо отдохнула и расслабленно лежит где-то в районе желудка, ожидая обеда. Поют только легкие:

Вьется, вьется знамя полковое,
Командиры впереди...

Еще раз о животных или любитель живой природы.

В Западной Лице, или в Североморске-7 или, как сейчас называется, в Заозерске был военный совхоз. Командовал этим заведением майор интендантской службы. Совершенно замечательный человек. У него в условиях Заполярья была большая коллекция кур. Всяких-разных декоративных с длиннющими хвостами, бойцовые петухи, живущие в Таиланде, и всякие другие. Я сам видел это чудо природы. Очень интересно. Не говоря о том, что в городке всегда было свежее молоко, овощи, куры и прочее.
Но речь сейчас не об этом.
Конец лета на Севере - замечательная пора. Грибы, ягоды, природа красота да и только.
И вот как-то в конце лета и произошел этот случай.
В начале этого рассказа я упомянул о замечательном военном совхозе, который был у нас. Кроме экзотических кур начальник этого заведения выписал породистого быка-производителя, дабы коровки не скучали, что им там осеменитель какой-то? Натуральные продукты требуют натуральных эмоций. И вот этот бычара пасся на прилегающих к городку пастбищах и занимался любовью со своими многочисленными женами-коровами.
О наличии этого быка население узнало тогда, когда последний разогнал роту военных строителей, идущих на работу.
Мамаши начали предупреждать своих чад поменьше болтаться около территории военного совхоза, мало ли что.
Был воскресный летний день. Все свободные от службы воины гуляли со своими семьями в окрестностях городка в поисках грибов и ягод. Жарили шашлычки, устраивали пикнички. Лепота, одним словом.
Где-то в районе часа дня я со своими чадами тоже подался по грибы.
Маршрут в сопки лежал через гаражи и в сторону военного совхоза.
После того, как минуешь гаражи, надо сворачивать вправо к сопке под названием Комсомольская, а влево начиналась дорога к совхозу.
Погода замечательная, предвкушение отличной прогулки, на службу только завтра. Идем, здороваемся со знакомыми.
И тут вижу навстречу мне идет наш химик. Весь расхристанный, исцарапанный, в руке дуковский мешок (мешок из толстого пластика, предназначен для сбора мусора, который выстреливается с подводной лодки в подводном положении через специальное устройство ДУК). В мешке пара разрушенных сыроежек.
Физиономия красная, глаза горят и навыкате.
Я знаю, что ему сегодня заступать дежурным по пароходу, и к 15 часам надо быть на разводе. Но вид такой у него, что он только что оторвался от стакана.
- Дора! Здорово, что с тобой, тебе же на развод идти.
- Саня! Ты не поверишь... Сходил по грибы, набрал целую кошелку, все классно. Уже иду назад. Смотрю, две машины стоят, сидят ребята с триста тринадцатой, выпивают, шашлык едят. Зовут меня присоединиться, но мне сегодня заступать дежурным, и я вежливо отказываюсь.
Только от них отошел, выхожу на полянку и вижу...
Бык верхом на корове! Да какой бык! Корова под ним кажется овцой!
Увидел меня, слезает с коровы и ко мне! Глазища на выкате, из-под копыт мох во все стороны летит!
Как рванул я назад через кусты и колючки, выбегаю на полянку, где шашлычничают, ору «Помогите! Бык!!» А они, паразиты по машинам быстренько попрыгали и заперлись.
Я через ихний костер с шашлыками - и дальше ходу.
Загнал меня бычара на какой-то камень и три часа топтался вокруг.
Грибы все потерял, ключи от квартиры тоже, рубаху порвал, поцарапался. Вот так!
- Да, сильно ты ему кайф обломал. Надо смотреть, куда ходишь. Поставь себя на его место.
Честно говоря, прогулку с сыновьями я потихоньку свернул, мало ли что.

Вообще Дору очень любили животные, особенно дикие.
Тоже дело было летом. Напоролся он на медведя. Судя по его рассказу, это был не взрослый медведь, а так, подросток. Но хотя и подросток, но медвежий. Может быть, ему хотелось просто с Дорой поиграть, а он, Дора, затеи не понял и залез в озерцо. И простоял там в воде по пояс часа три. А это Заполярье, хотя и лето, вода градусов десять-двенадцать.
И торчал он там, как буек, пока медведю не надоело и он не ушел.
А на охоте на него прыгнула росомаха, отбился ружьем, стрелять было несподручно. Разломал приклад, да не об росомаху, а о рядом стоящий камень. Может быть, росомаха и была сумасшедшей, но ей, очевидно, показалось, что Дора еще сумашедшее ее. И она предпочла не связываться и убежала.

Вот такой любитель природы был у нас. А быть может, природа его сильно любила.