О природе устоявшихся выражений

The First Requirement for a warship is that it should float the right way up.

British Admiralty, Naval War Manual 1948

Первейшим требованием к боевому кораблю должно являться то, что корабль должен ходить в вертикальном положении.

Британское Адмиралтейство, Морской Боевой Устав, 1948 г.

Я могу подтвердить, одно из немногого в своём весьма ограниченном жизненном опыте, что устоявшиеся выражения вроде “пи...ц подкрался незаметно” называются устоявшимися не зря. Данную ситуацию по канонам жанра стоило бы описывать сидя в английском кресле, попивая бурбон и заталкивая очередную порцию кавендиша в свою трубку. Не мешал бы для фона и хороший кабинет с огромными книжными полками и подвешенным на плечиках отутюженным кителем контр-адмирала. Увы, ни заинтересованных глаз молодых лейтенантов, внимающих каждому слову, ни, тем более, контр-адмиральской тужурки в природе не существует, по крайней мере для меня. Как нет давно и наносного морского эстетства—закончилось, вышло всё. Есть бурбон и трубка и есть ужасающее понимание природы пи....ца как форс мажорного обстоятельства, возникающего из ниоткуда а затем правящего бал твоей судьбы по сатанинским законам хаоса, в котором только и начинаешь осознавать себя щепкой, бегущей по волнам....

Я штормов много испытал всяких—были и молотобойные в Бискае и страшные горы воды у Тронхейма и резкие смены настроения природы в гирле Белого Моря, равно как и строем, шагающие под ураганный вой ветра, волны Средиземки. Было и избиение у Фиолента—в погоду, в которую нельзя стрелять—но мы всё равно стреляли...Но осень 1987 я не забуду никогда—я тогда стал другим, потому что мне не было смешно, совсем, и это не легковесное заявление. Системный Анализ и Теория Катастроф уже дают какие то рудиментарные методы разбора и даже предсказания того, что надо избегать всеми силами, но что наша жизнь—игра. И не имеет значения сколько раз повторяться будут заезженные клише—проявления оных могут потрясти даже замого циничного прагматика...

У ПСКРов проэкта 205П есть одна странная технологическая деталь—они не стоят ровно на киле, в них заведён технологический крен в 2 градуса на правый борт. Невооружённый глаз это едва замечает. Именно по правому борту у 205го находится его катер Чирок со всей системой его спуска и подъёма—шлюпбалки, кильблоки, шпили и собственно сам Чирок—всё вместе свыше полутора тонн—оттого и технологический крен. И есть у 205го ещё одна технологическая черта, читаемая в формуляре корабля с придыханием и уважением—угол заката, то есть угол крена с которого корабль уже не возвращается в вертикальное положение, а проще переворачивается—88 градусов. Это больше чем феноменальная мореходность—это Ванька-встанька в его самом лучшем проявлении остойчивости и надёжности, которая и вывела эти небольшие корабли и в ревущий Тихий Океан и все моря от Балтики до Каспия, где огромная страна установила свои морские границы.

Командир корабля принимает решения—только он и никто больше, и нет ничего более решительного, чем предугадав ситуацию, отрезав всю ненужность теории метацентрических высот и водонепроницаемых переборок и правил борьбы за живучесть, выдать команду на убегание от надвигающегося пандемониума природных стихий, хотя даже это тоже обговорено руководящими документами. И руководящий докУмент по нашему проэкту так и гласил—до того как не раздуется свыше 15 метров в секунду даже и не думать об укрытии. Хотя кто им следует—таким руководящим документам. Потому и затыкали нами в тот день Границу на самом дальнем участке у Гасан-Кули. Затыкали потомучто мы и были единственным, что болталось в море, как некий предмет в проруби, на ближней линии, обозначая присутствие боевой единицы, которая не могла быть боевой по определению—нас выгнали в море двоих: Валерку и меня. Так мы и делали только то, что или торчали на якоре на Сальянском Рейде или дрейфовали южнее, приставая по УКВ ко всяким Астраханским сейнерам да буксирам с Нефтянных Камней, тащащих за собой длинющие понтонные гирлядны. Резервная линия потому и называется резервной, что делать на ней в мирное время нечего, если только не зашлют в Красноводск, под видом передачи топлива для дивизиона, за арбузами. Нас было двое офицеров на весь корабль и у старого капитан-лйтенанта Валерки болел желудок—болел очень сильно, а третьего ранга он уже перехаживал второй год...

Нас выгнали в ранний вечер с резервной линии, потому что на Гасан-Кулях что то случилось на шестьсот....ом и их надо было отзывать и отзывать срочно и мы пошли, повинуясь приказу, служебному долгу и желанием наконец то повесить Валерке Третьего Ранга. Нам и дали прогноз на двое суток—так себе, винегрет из умеренных ветров и умеренно противной болтанки. А у Валерки действительно болел желудок и болел сильно и видя его окончательно окислившееся лицо, ну ничего мне не оставалось как усесться в командирское кресло на ГКП ночью и воткнувши свой взгляд в экран РЛС и попивая невообразимую растворимую роскошь чёрного Бразильского “Пеле” и покуривая не менее дефицитный Лорд, начать пинать своего рулевого. Так и пошли, слегка раскачиваясь на Каспийской зыби—уютно, почти по-домашнему, наплевав на всё и вся и желая побыстрее добраться до “точки”, где согласно прогнозу, всё должно было быть вполне пристойно.

Странный тот район моря, очень—подобно огурцу висит в правой части его, чуть к югу от Челекена остров с соответствующим названием—Огурчинский: 30 миль песков, постов ПВО, арбузов, растущих на натуральной бахче, гюрзы и ужи и на самом южном его окончании—маяк, высокий и далеко видимый с моря. А вот дальше, дальше, вниз и в сторону от Огурца—сто с лишним миль прямой как стрела пустынной береговой черты, втыкающейся в бок Ирану—ни одного мыса, или даже мысика, ни одной выпуклости, за исключением длинющего пирса в Окареме, который выдаёт себя на локации в хорошую погоду аж миль с пятнадцати, как заусенец, торчащий из идеально ровной и лощёной кожи на ладошке ребёнка. Всё—нет там больше ничего в этом районе!!! Кара-кумы, отдельно разбросанные заставы, караваны верблюдов и....пылевые бури. Плоская как поднос земля и пятиметровая изобата, тянущаяся в десятке миль от побережья—муть одиночества и тоски и негде укрыться на 90 миль а в штормах корабли полными ходами не ходят.

С утра мы взяли воды в Окареме, пришвартовавшись вот к этому самому длинющему пирсу, где то посередине его трёхсот метровой длины и, успев посмотреть уже Орбитовские программы по телеку и, поспав, двинулись. Вот тогда то первые признаки пи...ца и начали проявлять себя. Мы просто их не регистрировали сознательно, но уже чувствовали—кишками чтоли? Интуиция или как там её ещё называют—повышенная чувствительность, граничащая с паранойей. Опять пришёл среднесрочный прогноз от Оперативного Дежурного, опять тоже самое—смесь непонятных умеренных ветров и никуда не уйти от этого. Поразило другое—Шестьсот.... пробился к нам на УКВ в ЗАСе—и это на такой то дистанции, слышимость была хорошей. Ну не должно было быть связи такой, загоризонтной, в УКВ, в ЗАСе—а она была, да ещё чёткая, с прекрасной слышимостью и без матюгов в радиорубку по Каштану с обещанием вахте там (в рубке) провести контрольное учение по раздвиганию филейных частей.

Шестьсот... просили нас торопиться, очень (и что там у них тогда случилось—не помню даже—поотравились моряки чтоли) но цифры те я помню до сих пор. Сдача Границы в движении, и нас молили идти быстрее. Мы и шли—под бортовыми машинами, под 15 узлами—мы не могли бросаться топливом, самими нужно было. И потом последний вопрос: как там у вас погода на Кулях. И ответ, странный и не вписывающийся в рамки того, что мы наблюдали—штиль, ребята, полнейший—зеркало, а не море. А у нас... а у нас Курс 190 скорость 15, и начинает задувать с порывами до 14-15 метров в секунду. Ветерок почти в борт, зыбь—в задницу и низкая облачность, рванная........ и задницу корабля носит и водит в подбивающей под винты воде.
--Ладно, мы снимаемся, пойдём на полных, сдача на ходу через час...
--Погода, погода как там у вас....бля..
--Да зеркало у нас и солнышко светит, ну чё не понятно то?

На тот момент нас разделяло миль 60 и через час на почти встречных курсах должно было остаться 20. Валерке стало хуже—началась рвота, не от качки—от качки морские волки не блюют. Лежал он в командирской койке, укрытый регланом и с обрезом у изголовья. Ему было плохо совсем. Мне тоже—но уже от одиночества. Моряки на боевых постах, и в коридорах—все с серьёзными лицами почему то. Ребят, да что за фигня, что впервой чтоли штормовать?? Да нет—уж сколько раз, и ничего, да и шторма нет как такового—так ерундистика, ещё скиснет скоро. А может чуют чтото, или случай массового психоза?? Нет, все как один напряжены. Старшины команд, мичманки, тоже попритихли. Ну что за чушь.

Без команды раскрепились по-штормовому. Шестьсот...опять на связи—сдача-приёмка Границы. Принял, сдал, запись сделал...

--Как погодка у вас там на переходе??
--Идём под тремя машинами, но чтото задувать начинает.
--Ага, а у нас уже порывы до 15-17!!!
--Да нет, на Кулях крассотища была—курорт...

Дверь на ГКП хлопает, спускается сигнальщик и в слышно как гудят леера.
--Тащ старший лейтенант, ветер усилился до 15 с порывами до 20!! И Море странное какое то....

Да, море странное: здоровенная зыбь, метра в три, подбивает нас взад—но это дело обычное, а вот остальное. Чехол на носовой пушке, вцепившись люверсами в леера надувается как шарик и начинает трепыхаться. А вода вокруг кипит, сбрасывая пену с верхушек волн. Через минут сорок видно и шестьсот...на самом краю десятимильной шкалы РЛС—прут узлов 25 на контркурсе, но им и простительно, у них ЧП. Они опять, позже, выходят на связь...
--Так, ребятки, у нас—жопа. Порывы до 25, море 5 баллов, выходим на бортовые, бъёт сильно очень...
Так они уже далеко на Севере, а мы всё спускаемся на Юг—ещё час-полтора и мы—в точке, а точнее на границе. И тут это у-у-у-у, с повышением высоты звука, через приоткрытую дверь на мостик и первый вуш-ш-ш-ш, и гора брызг через правый борт. И на мгновение море перестаёт кипеть—застывает в своей тёмно-свинцовой угрозе, ровно настолько чтобы седеющий старшина команды успел только прошептать:”Это—пи....ц”. И потом мы летим, куда то вниз, проваливаясь в тартарары, или ещё куда похуже, хватаясь на ГКП кто за что и только могучий, оглушающий Бум-мм (мы приводнились) и дрожь по всему корпусу корабля и опять этот Вущ—ш-ш, нас накрыло по самый мостик:
--Тащ стартенант,--вахтенный сигнальщик очумело заглядывает на ГКП, весь мокрый и испуганный,--ветер 270 градусов, стабильно 27 с порывами до 30-32....
--Вниз!!! Бля, Сафутдинов, какого х.., вниз,--уже в Каштан, срывающимся голосом—водонепронецаемые задраить, перемещения по кораблю ограничить, на верхнюю палубу НИКОМУ, бля слышите НИКОМУ......
--ГКП, радиорубка, нам с базы: срочно!!!
--Что там ??!!! Читай....
--Срочно, всем кораблям и судам, в Южной Части Каспийского Моря—укрытие немедленно, ураган....предупреждение....ветра до 35.....
--А какого х..я они молчали!!!!! Где они, бля, были......

Да впрочем, что этот бедный пацан ответить может. Нас валит на левый борт и бросает вниз...опять. Бууу-ммм, Дзынь-ба-бах—полетели тарелки в кают-компании.......Бах!!! С пушечным выстрелом грохает дверь в каюту механика. Запись, сделать запись в журнале вахтенном—вон лежит он в штурманской выгородке на ГКП, на автопрокладчике. Прямо над автопрокладчиком, на самой выгородке, подвешен чёрный эбонитовый кренометр (ха-ха, а о дифферентах то и не подумали) и его стрелка носится как бешенная от 40 левого, до 40 правого борта. “В связи с погодными условиями: ветер-30, море-7 баллов, и размахе качки плюс-минус 40 ведение вахтенного журнала невозможно, следуем в укрытие....” Карандашные буквы выходят кривыми, по диагонали через две или три строчки....всё, записано а вот теперь самое главное. Повернуть, совершить циркуляцию почти обратную, со 190 на 345 градусов. Ураган, если повернём, если сможем, будет нам в правый борт—зыбь идёт с Севера и нам идти 15-ю узлами шесть часов до заветного маяка на Огурце. Ору рулевому у Самшита—крепкий, толковый Эстонец со странной фамилией Мёльдер:
--Мельдер!!! Аккуратненько, руль--право ТРИ градуса, аккуратненько, слышишь!!!!
Мёльдер стоит, широко расставив ноги, упираясь левой ступнёй в основание командирского кресла, правая, захватывает стойку стола, на котором стоит Орион, левая рука вцепилась в ручку на РЛС, правой—он аккуратно двигает чёрный штурвал вправо. Сбрасываем обороты с 1200 до 1000 бортовыми—начинаем поворачивать. Пять мучительных минут, с ударами в скулы и захлёстом воды—наконец картушка репитера на Самшите, трясясь, словно от страха доползает до 345 градусов.
--Михалыч, до 1200 на бортовые поднимай!!! Мёльдер, руль прямо!!!
Да он и сам знает, что я ору то??? Стрелки тахометров лезут к 1200 оборотов и тут замечаю застывшие глаза Сафутдинова, сидящего на вахтенном диване на ГКП, которые не мигая смотрят куда то по диагонали в иллюминаторы по левому борту. Оборачиваюсь и застываю сам. В сумерках, тёмно свинцовая стена воды идёт на нас, открывая перед своим гребнем пропасть—такую же тёмную и свинцовую. Сперва Вуш-ш-щ, потом Бум-м-м и мы валимся на правый борт, мигает свет, Сафутдинов (почему то горизонтально на спине) закрывает лицо руками—в него летят грузики для карт, измерители, протрактор и журналы с автопрокладчика. Слышен визг машины левого борта—она молотит винтом воздух. И мы лежим, мучительно долго лежим на правом борту и не можем встать....Мама—роди меня обратно!!! 30 метров в секунду ветра и море—не дают нам встать....Секунд 30, а может и дольше, противный липкий страх и пересохшие губы, трясутся коленки—ба-баф....в кают-компании сносит телевизор...нет звук мягкий—упал на диваны....Мы не можем встать, мы лежим правым бортом на воде!!!! Я вижу Сафутдинова на вахтенном диване, сам почти вися в воздухе и схватившись за командирское кресло. БЧ-5 орёт по каштану:
--Вы бля там что совсем ё..у дались??!!! У нас машины с фундаментов снесёт к еб...ям!!!

Медленно, нехотя, начинается возврат в вертикальное положение и тут доходит: Чирок, катер и вся его система—это почти две тонны живой массы, которые сейчас и решают всё. Так и будет—езда на правом борту. Бум-м-м, Вуш-ш-ш!!!! Мы опять валимся на правый борт и опять мучительное ожидание и застывший ужас на лице Мёльдера и Сафутдинова.
--Сафутдинов, вниз—как хочешь, ползком, на карачках—проверить командира, в дверь не стучать—так зай...вползёшь!!!
Сафутдинов задом, как карась, сползает в проём трапа....
Бум-м-м-м!!!! Вуш-ш-ш.........с носовой пушки содрало чехол, бляяя. Гаснет экран РЛС, оставляя только кривую и жирную как слизняк зелёную отметку на экране—вода пробравшись по вентиляционным магистралям в продольный коридор, залила основной прибор РЛС.......
--Метристы, ГКП—вы у меня бляяя под трибунал пойдёте!!!
Не пойдут, знаю, что не пойдут—с ветошью и ЗИПом они уже ползут в коридор, выбираясь со своего БП в приборном отсеке....Мы слепы и у меня осталась только стрельбовая РЛС МР-104....

В проёме трапа, на ГКП появляется голова Сафутдинова:
--Тащстртенант, командиру плохо, рвёт с кровью, но говорит....

Бум-м-м, Вуш-ш-ш и мы летим на правый борт и лежим, лежим мучительно долго—да снесло бы чтоли бы бляяя весь этот Чирок к едрене фене в море.....Мучительно долго встаём на ровный киль и потом резко валимся на левый борт—падаем долго.....

ПЯТЬ ЧАСОВ СПУСТЯ

Мёльдера вырывает прям на ГКП. Его рвёт долго и мучительно, и он блюёт прямо под себя, провиснув, с руками по-прежнему на корпусе Самшита, и рвоту разносит по ГКП—жутким запахом, забивающим всё желание сопротивляться.....
--Мёльдер, ты получишь ещё одного Отличника—можешь готовить форму в отпуск. Мы придём в базу—собирайся сразу к себе в Таллинн....
--Курсовой 10 Левого Борта вижу маяк!!!!
--Да вижу, бляя, вижу, Сафутдинов....

Сафутдинов орёт во всю мощь своих лёгких. Да вот он—Огурчинский маяк.
--Расчёту МР-104 на боевой пост!!!!

Мне нужна только дистанция—только дистанция до берегового уреза или до маяка—тоже пойдёт. А качка вроде как уменьшилась. Да точно, мы уже не валимся так. Эхолот отбивает уже глубины в десятках метров и мы уже под защитой Огурца. Сафутдинов аккуратно высовывется на мостик, потом измеряет ветер—20 метров в секунду....
--Сафутдинов, придём в базу—я тя, как бляя, в отпуск отправлю!!!

Сафутдинов растирая влагу на лице рукавом своего грязноватого (весь в краске) реглана пытается улыбнуться. У него не получается, его начинает душить спазма и не спросившись он исчезает куда-то вниз.

Минут через 40 мы становимся на якоря, на два, с отдачей 70 метров на обоих клюзах, при глубине в 12 метров. Ветер 17 с порывами до 20, море в районе 3-4 балла, якоря держат хорошо. Спускаюсь к Валерке в каюту—он лежит бледный на койке, обрез у изголовья полон блевотины, в тусклом освещении ночника видно кровавые размывы в ней.
--Ты как, Валер??
--Пока живой, мы на Огурце??
--Да, я журнал не писал...
--Да и хер с ним, я заполню...

Меня вырывает, благо обрез рядом. Вот же блин....когда всё вроде закончилось. Валерка приподнимется на койке:
--Андрюх, ты бы шёл—поспал, я поднимусь скоро....

Запах в помещениях корабля ужасен—запах масел, рвоты и чего то ещё. Радиометристы колдуют в продольном коридоре у РЛС—а, магнетрон гакнулся—но это ничего, двадцать минут и всё путём. Расчёту МР-104—благодарность, БЧ-5—спасибо вам просто за всё. Радиометристы—насчёт трибунала, команду не числить. Я вползаю в каюту и пытаюсь открыть полусферическую шамбошку вентиляции—меня обдаёт потоком прохладной морской воды из неё. И меня прошибает: “Да это Пи...ец какой то”

На следующее утро нам дали команду домой. Шестьсот...решил штормовать, идя до базы. Ночью, в 7ми бальный шторм у них произошла самоотдача правого якоря, который провиснув на уровне ватерлинии лапами понаделал пробоин в правой скуле, затопив форпик и хрен там знает чего ещё. У них повело корпус—до самого Наргена они боролись за живучесть.

Придя домой через три дня, я очень долго и впервые, присев на корточки обнимал дочь, нюхая её волосы, пахнущие ромашковым мылом. Жена, посмотрев на меня с удивлением спросила:
--Да что это с тобой такое случилось??
--Пиздец, родная.....


ПС. Размах качки, задокументированный в этом реальном эпизоде, достигал 67 градусов обоих бортов. Я никогда больше не смотрел на Проэкт 205П как на просто корабль. В 1991 году, мой друг (чуть постарше меня—на 4 года) штормовал у Курил на своём заглохшем 70 Лет ВЧК-КГБ ПСКР пр. 1135.1, где он был командиром. Порывы ветра достигали 40-45 метров в секунду......вспоминать это он не любил.

ГРОЗНОВСКИЙ И НАСЕКОМЫЕ

Я заведомо прошу прощения у читателей, если в сценарии этой байки вдруг проявится накатанная сюжетная линия. Но, как говорилось уже не раз на нашем сайте и за его виртуальными границами, - слов из песни не выбросишь.

Я тогда переживал довольно приятные дни. Сделка, лично мною совершённая (одна из немногих, к сожалению), принесла некоторую сумму денег, и я стал счастливым обладателем первой, за свою жизнь, иномарки.

Грозновский и обстоятельства, случайные совпадения и Грозновский. Бывает такое, бывает. Бывают люди, которые притягивают деньги. Даже на подошве их валенка может вдруг оказаться примёрзшая купюра достоинством в десять баксов. Грозновский же просто решал задачи. Электрические головоломки. И опять же, совпадения, совпадения, совпадения. Они к нему липли пиявками.

Где-то в глубокой, по внутреннему содержанию и по географии, дыре российской провинции, я получил в наследство плохонький, полусгнивший домик. Оседлал коня, привязал к сиденью супругу и поехал в свои новые владения. Езды - примерно 200 км от большущего пролетарского города, раскинувшегося на берегах Волги-матушки.

Туда добрались без приключений. Я бросил авто во дворе и стал заниматься покосившимся деревянным домом. Осмотр не принёс каких-либо радостных результатов, и всё, что мне оставалось, - спросить у жены:
-Что делать-то будем? Жить тут невозможно. Земля - плохонькая. Ну, стоИт путёво, на возвышенности, над речкой. Но, ....продавать? - кто сюда поедет?!

Супруга мудро налила нам по полстакана, разложила взятые с собой продукты и сели мы повздыхать, да подумать.

В конце-концов было решено, хотя бы отремонтировать крышу, как первый акт реанимации. Для этого нужно было сгонять в райцентр, купить руберойд, да накинуть его поверх древней, местами уже дырявой, жести. А авто - ни в какую. Не заводится. Деталей уже не помню, но не заводится. Кажется, ни щелчков, ни, даже, мерцания лампочек на панели. Хорошо, хоть, дом на пригорке стоял. Толкнул я агрегат, вскочил за руль. Вторая передача, зажигание. Скорость растёт. Бросаю сцепление. Найн. Опять набираю скорость. Опять бросаю сцепление. Найн дуплетом.
-Да, думаю, спуск-то скоро закончится, а иномарка моя, маркитанка, блин, буржуйская, повелениям не подчиняется.
Потом колдобину какую-то поймали, незаметно завелись и отчалили.

Прошло немало времени, пока я приобрёл необходимые материалы, откинул заднюю лавку, вынул полку и загрузил машину. А она...
Правильно, она опять не завелась! На моё счастье, иномарки тогда, в тех широтах были ещё явлением неординарным. Так что, добровольцев потолкать диковину было хоть... Множество, короче. И не только детвора. Один из членов местного совета даже лапу приложил. Протолкали, я вам доложу, километра с три. Результатов, - три тонны, и все - отрицательные. По мере того, как к границе населённого пункта приближались, народ отсеивался. Ну, понятно ведь. Иномарка - иномаркой, но не до Владивостока же её толкать. А тут Кировец наперекор выскочил. Руль я крутанул, в кювет спрыгнул. Так, кормой кверху и застыл. Жаль, блокнота не было. Я таких словопусканий дотоле не слыхивал (про тракториста). На всякий случай ещё раз попытался завести и .... О чудо. Нежно заворковал двигатель и техника пошла. В общем, назад доехал, жене сердобольной тему описываю. А жена, молодчина, уже в лесок сгоняла, древесины набрала, печь завела, картошку поставила. Сели обедать, под яблоней-пенсионеркой. А ума не хватило, аппарат-то заглушил я, рефлекторно. Так что, думы были, в основном, про то, что в гараж переться надо будет. Я, хоть, и за автомеханика, всё ещё, по старой памяти и держал себя, да только, какой то барьер психологический испытывал. Боялся в иномарку своими оглоблями залезать. И всё хорошо было бы. Погода чудесная, ветерок нежно листву перебирает, речушка, опять же внизу пастораль нагоняет. А, как про авто своё подумаю, - каюк. Не по себе от логистики. Как её в город переправить.

И тут началось. Обстоятельства и Грозновский.
-Эй, хозяева! - кричит от калитки какой-то небритый тип в болотных сапогах. Шланг не найдётся? Бензин мне слить надо с машины.
Я мельком на просителя глянул, в багажник пошёл. Был у меня шланг.
Нашёл его, к калитке направляюсь, а прототип Грозновского уже меня в объятиях тискает.
-Сергей Николаич (у нас разница в возрасте - лет пятнадцать), говорит, откуда это ты здесь? Тебя мне сам бог послал.
-Не, - говорю, Грозновский, у меня тут наследство стоит. Так что, я тут на вполне законных основаниях. А вот ты что тут делаешь?
-Рыбалим мы тут, со свояком. Отпуск прожигаю.
-Садись, - тащу его за собой. Жена, говорю, ты прототипа Грозновского признаёшь?
-Дядя Витя? Ну и зарос!

Слово за слово, картопля за картоплей, стаканчик за стаканчиком, хорошенькие мы уже. Я Грозновскому аппарат свой с гордостью показываю. Ходит он кругами, языком цокает, да всё норовит в болотниках своих на капитанское место залезть. Не пустил гада. Пусть сначала грязь из-под ногтей вымоет, а уж потом и претендует. Майор запаса, умудрённый жизнью и обиженный моим гнусным поведением, взял, да сболтнул:
-Хорошие у них тачки, на Западе. Только, нежные, не для наших трасс.
Тут, значит, майор запаса широким жестом на местность показывает, а я язык глотаю. Опять он попал.
-Честно говоря, дядя Витя, вляпались мы тут. И, на радость небритому особю, все беды свои рассказываю. Про то, что дОрого стОила, а сейчас от работы отлынивает.

-Трактор я тебе обеспечу, до асфальта дотянем, - покровительственно говорит Грозновский, и мы, зажав бутылёк под мышкой, идём покурить в стог сена (о как, смельчаки). Я сначала жалеть стал. Ведь, Грозновский, - он как я сам, - как рот откроет со своими баснями, так хрен ему его обратно залепишь.
И понесло его. Меня аж в сон клонить стало. А что, хорошо-то как вокруг. Ну, не сегодня крышу покроем, так завтра. А переночевать в стогу можно, как в детстве. Только что-то мне заснуть мешает. Я отплёвываюсь, с рук что-то отряхиваю, а всё равно, мешает что-то. Щекочет. Дядя Витя себе славу воспевает, под шумок уже прямо из горлышка пригубляет, ничего вокруг не замечает, а у меня всё тело щекочет. Сказать что-то хотел, да не могу. Во рту тоже что-то ворочается. Сплюнул, я , в общем. Смотрю, муравей. Ёклмэнэ. Повсюду мураши. Повсюду. В носу, во рту, в рукавах, в штанах, за пазухой. Минут двадцать я па отплясывал посреди двора, насекомых изгонял. И Грозновский плясал. Супруга фотоаппарат на радостях вынула, со всех ракурсов нас запечатлела. У меня уже дыхание сбилось, хрипеть начинаю, а эти гады всё не кончаются.

-У меня, вот случАй был, с мурашами, - неожиданно продолжает рассказы небритый прототип Грозновского.
-Прикинь, - в Барнауле-сколько-то, антенны у меня были. Подсолнечники. Потому подсолнечники, что автоматически крутятся, за космосом следят. И вот, один такой крутиться перестал. Но не совсем, - раз крутит, раз не крутит. А разбираешь, кожуха снимаешь, - аппаратурой цепляться начинаешь, - работает как часы, и хоть плачь.
В общем, знаешь, я как появляюсь, всё сразу срастается. Работает, по-стахановски. Так что, меня ребятки оттуда удалили. Говорят, - нам НАДО ЧТОБЫ НЕ РАБОТАЛО. А тебя железо боится. Я с неделю, наверное, к тарелкам к этим не подходил. А тут, - начкаром заступил, на сутки. Иду себе ночью, около мастерских наших. Слышу, бойцы гогочут. Захожу, - они честь отдать пытаются, только, криво как то у них получается. Еле успокоил. Чё ржёте? - спрашиваю. Они - опять кренделем, да под стол, пальцами на сержанта своего тычут.
В общем, там кто-то из дому сгущёнку получил, да сварил втехаря. Потом открыл, и, видать, кто-то это дело за солидол принял. В релюхе какой-то якорь смазали, закрыли, а она и выпендриваться стала.
А сейчас бойцы её сняли, вскрыли, а там - муравейник целый. Насекомое между клеммами попадает, - нет цепи. Только искрой слегка их поджигает, бедолаг. Пара-тройка пусков, - тушка с контакта валится и всё как надо работает. Короче, с ними я поржал немного, и, прямиком, к тарелкам своим. А там - аврал, - полный состав и тучи сгущаются. Три часа все релюхи вскрывали. Нашли-таки.

Грозновский опять пригубил и глянул на меня. Проверяет, впечатлился ли я. Ого-го, как впечатлился. Ещё пару сотен мурашей выплюнул и к машине побежал. Схемку мы с ним полистали, потенциальное гнездо мурашиное искали. Особо ничего не придумали. Капот открыли, он пальцем в релюху какую-то пихает. Открыли. От уж блин. Грозновский, совпадения, интуиция и фирма «Бош». Крутая фирма. Среди самых клёвых в мире, по электротехнике и оборудованию. Мы этих гадов повыгоняли, а потом полдня дыру, или щель какую, искали. Не нашли дыру. Не нашли. Я хрен его знает, товарищи, как в новое, герметически закрытое реле влезли муравьи. А Грозновский? Он ещё много чего говорил. Но я внимательно слушал. Потому как, заслужил он внимания слушателя, заслужил!