к 9-му Мая

Погибшим в Блокаде Ленинградцам

ПОМЯНИТЕ

Помяните, меня и Глеба,
Но не водкой или вином,
Помяните, кусочком хлеба,
Мы тогда мечтали о нём
Глебу - зимой его не хватило
И на саночках дворник увёз,
А меня в 43-м убило,
Когда воду домой я нёс.
1994

К 9 Мая

ЗАБЫТЫЕ ПАВШИЕ


Мы, те единицы - сотни слагавшие,
А сотни слагали собой миллионы.
Мы - батальоны на подступах павшие,
Забытые в сводках, в боях гарнизоны.
В нас упирались танков клинья,
Вязшие траками в наших телах.
Мы - прорывали эсминцами мины,
Горящим мазутом чадили в ночах.
Мы - экипажи, оставшихся в небе,
Замёрзшие в лёд на Кавказских горах,
На Ладоге, в волнах тонувшие дети,
Под Сталинградом пали в снегах.
Ушедшие в небо из труб крематория,
Забитые в шахтах, убиты во рвах.
Павшие на чужих, теперь территориях,
Временем вечным, растёрты в годах.
Мы те, кто лежит от Москвы до Берлина:
И в братских могилах, и просто в лесах.
Забытые всеми, даже родными,
Мы - совесть и память, в ваших душах.

24.06.1994

C днем Победы!

- Ну что, девки, рассказывайте, где вас носило?
"Девки" - это я с деткой. Мы сидим в комнате, в которой мало что изменилось за последние тридцать лет. Ну разве что абажур на лампе другой, да вместо пенсионера-"Горизонта" на тумбочке под салфеткой обосновался цветной "Шарп". Мы в гостях у деда с бабулей.
- Ух, ба, как мы гуляли!
Теплые апрельские выходные выманили на улицы тысячи москвичей, и поддавшись соблазну, мы с деткой, прихватив ролики, отправились по знакомым местам.
- Мы на ВДНХ катались, а потом через "Ботанику" - и на троллейбус.
- Устали?
- Да не, просто там асфальт плохой. От розария еще туда-сюда, а по главной - только пешком. Ну и ладно, мы по выставке нагулялись.
- Там лучше?
- Знамо дело! Там хоть убирают да метут, а ботсад вообще как сиротка. Только и радости, что оранжерею достраивают.
- А метет-то кто? Поди таджики?
- Ну, наверное. Они теперь везде метут.
- Смотрю я на них, ну до того ж мне их жалко... Мы же тоже, как приехали, и жили черт знает где, и за работу любую брались, а на нас только пальцами показывали: "Понаехали тут". Так не от хорошей же жизни понаехали... А ведь это мы, "лимита", город построили. Господи, как вспомню, как мы работали, это ж уму непостижимо.
- Ну, ба, в деревне тоже ведь не загорали...
- Не загорали. Но там еще хуже было. Куда не кинь, всюду клин. Бычка возьми, сам выкорми, на мясозаготовку его сдай, да шкуру тоже сдай, да еще если по весу не хватит - откуда хочешь, оттуда и бери. Яиц сдай, шерсти сдай, да на каждую яблоню налог заплати. Вот и бежали при первой возможности в город.
А война?
Тоже лиха от пуза наелись. Немец-то поначалу до нас не дошел. Дошел только до Ржавы, да там и встал. Целый год так жили - с одной стороны наши, с другой немцы и мы посередке. И стрельба вся через наши головы - то оттуда, то отсюда.
- А потом?
- Ну что потом? Потом немец за Ржаву перешел. Наши отступили, и мы до сорок третьего под немцем были. В феврале нас освободили. Да, как раз в феврале. И сразу всех собрали и отправили окопы копать. Вот мы там землицы покидали.
Окопы-то рылись как положено: 1.40 глубина, 40 см внизу, 70 вверху, да 7 метров на человека - дневная норма. Мы по трое работали, с двумя носилками. Одна копает да носилки накладывает, двое их уносят, а она тем временем вторые накладывает. Потом менялись. К вечеру хоть сдохни, а двадцать один метр предъяви. Кто не успел, в темноте копал. Мы и домой-то не ходили, потому что в семь утра начинали, а в девять вечера заканчивали. Какое там "домой" - пока дойдешь, уже и обратно пора.
Потом, когда уже всю Белгородскую область совсем освободили, нас на лесопогрузки отправили. Там еще интереснее. Лес рубили для крепей, потолки в шахте подпирать. Тоже все строго - бревна по размеру, по толщине одинаковые, и вот мы их на платформы грузили. Полтора метра бревно, да толстенное - в обхват. Вот и ворочаешь их целый день. Закончили с лесом - отправили железную дорогу строить. Ну, вот ту, по которой вы к бабе Ане в Дежевку ездили. Вот оно все, что через Ильинку, Чаплыжное, Сараевку идет - все это мы строили. Насыпь насыпали, под рельсы готовили. Тоже с носилками, да с лопатами. Вообще света белого не видели.
Потом, когда и Харьков и область Харьковская - все наше стало, тогда народ уже стали на оборонку забирать. На те же шахты да на заводы. И в Кемерово брали и в Иваново и в Челябинск - ну везде, куда руки нужны были. А там тоже не сахар. Жить негде, есть нечего, а если сбежишь, да где-нибудь с поезда снимут, в момент без суда на 10 лет приговаривали в лагеря. Наших, поповских, восемь человек так отправились. Потом уже, после войны только отпустили.
- Баб, а ты как же?
- И я так же... Спасибо соседке-квартирантке. Ты-то должна помнить: за бабкой Нюркой, что слева жила, еще одна хата стояла.
- Не, при мне не было уже...
Цепкая детская память оживляет колючие остатки фундамента да густые кленовые поросли на месте той избы, в которые мы лазили, умирая от собственного страха и пугая друг дружку историями о привидениях.
- Разве? Ну да ладно. Там у нас жила женщина хорошая, в райсовете работала. Муж у нее был кавалерийский капитан, и преподавал в военном училище, а она у нас работала. Тоже образованная. Мама к ней и пошла - просить, чтобы та меня к себе работать взяла. И меня взяли в райсовет, учетчицей. Я сдачи учитывала. С каждого двора тогда положено было сдавать налог: 200 яиц, 40 кг мяса, шерсть, молоко, а я все это считала. 11 колхозов у меня было, 3 сельсовета - вся округа, да еще немножко. И так я там до конца войны проработала. Ну а потом уже и в город поехали, когда полегче стало. Работали-работали - вот, видишь, квартиру заработали. И так вот всю жизнь. А вспомнить - будто вчера все было, да одним днем и прошло. Хоть на вас поглядеть - чтобы вы лиха не хлебнули...
Бабуля задумчиво замолкает, молчим и мы с Настасьей. В тишине слышно, как булькает на кухне чайник.
- Вот черт глухой... - сердится бабуля и кричит в кухню: - Дед! Чайник кипит!
- Не кричи, не глухой, - бурчит в ответ деда и появляется в дверях.
- Всем наливаю?
- Всем!
- Тогда идите.
Мы перебираемся на кухню, в которой тридцать лет все стоит на своих местах, и пьем чай. Мы дома.
Бабуля, деда! С Днем Победы вас!

Письма вслух

- Папочка, миленький, где ты? Папуля, тут так темно и страшно. Вокруг сидят люди, и лица их печальны. Когда мы уезжали от тети Нади, было очень холодно: рот покрывался изморозью, коченели руки и ноги на бегу, когда мама, подталкивая нас с Олежкой на ходу и неся на руках маленькую Лору, пыталась впихнуть в одну из теплушек уходящего поезда. А потом, когда мы только отъехали от Москвы, все взревело: ревел наш паровоз, выли сирены в городе и даже небо вокруг. Я стояла у щели в стене вагона и видела каких-то черных мух что-то сбрасывающих на нашу Москву. Потом они полетели вниз и погнались за нами, с ревом пролетая над составом. От них белый снег вокруг поднимался черными столбами, и по стенкам вагона что-то громко стучало, оставляя дыры. Из-за этого потом так сильно сквозило в дороге, что Олежка и Лора простудились и кашляли. Им было настолько плохо, что они чуть не умерли. Пап, ведь так не бывает! Где ты? Что происходит?! Мне очень страшно за сестру и брата, ведь им всего три и пять лет.
- Мои милые, я в Саратове. Мы формируем маршевые части, и скоро я получу свой полк. Ужасно незнание: где вы, что с вами?! Так хотелось бы поделиться с вами радостью - ваш папка стал майором. Но послать письмо невозможно - почта работает плохо, где вы, я не ведаю. Надеюсь, что мама увезла вас к родным в мою деревню. Вас там встретят и обогреют. Вчера узнал, что в боях под Москвой у Лыткарино погибли оба моих брата, поэтому ваш папка будет за них мстить. Я уже подал рапорт о скорейшей отправке на фронт, но придется дожидаться окончательного формирования полка. Солдатики подобрались ладные: возмужалые, опытные, усатые сибиряки. Покажем мы этим фрицам!
- Папочка, вот мы и в Сибири. Ехали так долго! Было очень голодно и постоянно урчало в животе, а Лора и Алик все время просили пить и есть. Мамочка же говорила, что ты не дал нам умереть с голоду. Она успела захватить с собой отрез для парадной шинели, которую ты не успел пошить перед выпуском из академии и кусок хромовой кожи для сапог. Она поменяла все это в пути на еду, поэтому мы и выжили. Сейчас мы в твоей родной деревне под Красноярском. Дед Илья с бабушкой встретили нас и отвезли к себе. В деревне нам тут же дали дом, который мы делим с семьей беженцев из Ленинграда. А еще нам дали настоящую корову! Мы назвали ее Красоткой и повязываем ей бантики на рогах. Она - наша надежда и кормилица. Эта ласковая буренушка кормит нас и ленинградцев молоком, а из остатков мама делает творог. Папуля, мамочке очень тяжело - она весь день работает в тайге на лесозаготовках, чтобы прокормить и одеть нас. Стала совсем худенькой и какой-то черной. Но мы все равно не унываем: ходим на речку кататься на льду и играем с местными ребятами в бабки. Где ты, папочка? Гонишь ли фашистов обратно в их нору?
- Детушки мои, если вы в Сибири, сердце мое будет болеть не так сильно. Уж она, матушка, сохранит вас от этих зверей клыкастых. Да и не страшны они вовсе. Итальянцев и румын прошли как штык сквозь масло. А вчера я вел свой полк в бой против немцев под деревней Петропавловка. Бились мы на Дону, а я все вспоминал наш Дальний Восток, где мы так счастливо жили. Схватка была жесткой и хлесткой, как удар бича - не ожидали звери нас ночью. Мы же сходу ворвались в деревню и били их, положив 80 фрицев и взяв в плен еще 48 гадов, из которых восемь были офицерами. Вот они - передо мною стоят, трясутся от холода, усталости и страха. Мы же идем дальше, освобождать Дон. Через пару дней опять начнется наступление...
- Папочка, папуля, где ты?!! Я не чувствую и не слышу тебя! Где же ты, родной, отзовись!
«Ваш отец, майор Ротанов Иван Ильич, командир 1006 стрелкового полка 266 стрелковой дивизии пал смертью храбрых в станице Пролетарская Ростовской области в бою с немецко-фашистскими захватчиками 28 декабря 1942 года. Полк под личным руководством Вашего отца ночной атакой внезапно овладел восточной окраиной станицы, уничтожив свыше 50 гитлеровцев. Во время контратаки танками и пехотой противника майор Ротанов показывал образцы стойкости и героизма, был ранен в обе ноги...

- Смотри, Дирк, русский командир! Осторожнее, он еще шевелится!
- (Очередь из автомата) Уже нет!

и затем убит. Посмертно награжден орденом Отечественной Войны 1-ой степени.
Командир дивизии полковник Мухамедьяров
8 января 1943 года»

- Дед, я чувствую тебя! Ты со мною, мой родной. У тебя чудесные и так похожие на тебя правнуки. Они тоже с тобою. Вечно.
А еще у меня появился друг из Баварии, Гюнтер. Я возил его показать Сибирь и ее людей. Он был в восторге.
Ты не зря сражался, дед.