Министр обороны. Встреча вторая.

С министром обороны мне пришлось встретиться еще один раз. Уже в офицерском звании, с другим министром, в другой обстановке, но что-то неуловимо общее в этих встречах проскальзывает.
В том году, в апреле месяце, мой экипаж вернулся из Северодвинска и ждал команды выехать в славный город Палдиски, в учебный центр. У нас поменялся командир, экипаж был в процессе перехода из одной дивизии в другую, так что с нами особенно не церемонились и запрягли во все возможные и невозможные береговые вахты. Пока не уедем. Ежедневно на разводе дивизионной вахты в Оленьей губе выстраивалась половина моего экипажа. Мне по лейтенантской молодости дежурство по части, камбуз, и прочее не доверяли, оставив на меня патрули и дежурство по казармам. Потом лишили, слава богу, и патрулей, оставив только дежурство по казармам через день. Дежурный по казармам - типичный пример очень важного, ответственного и совершенно бесполезного берегового наряда, придуманного неизвестно когда, наверно, с похмелья. Так же, как в свое время для борьбы с неуставными отношениями не нашли ничего лучшего, как ввести штатную вахту "дежурного по храпу". В кубрике у матросов ставился стол, лампа, стул, и офицер должен был сидеть с отбоя до подъема и следить за тем, чтобы славные матросы не долбили друг другу морды. Слава богу, хватило ума позже отменить это нововведение. Дежурного по казармам потом тоже отменили, но тогда у него было два листа обязанностей и длинные ноги, чтобы носиться по казарменному городку, выполняя поручения дежурного по дивизии, которые использовали его в качестве запасного рассыльного.
Где-то за год до этого на Красную площадь плюхнулся немецкий авиатурист, спокойно долетевший до столицы, пока большие чины перекидывали ответственность друг на друга, решая сбивать или не сбивать. В итоге он сам сбил с должностей министра обороны и кучу других, поменьше рангом. Пришел новый министр, новая команда, засучили рукава и принялись перелопачивать все хозяйство, имитируя полнейшую и беспощадную перестройку. Сам министр, Дмитрий Федорович, принялся разъезжать по округам и флотам, проверяя боеготовность и порядок. Как раз в апреле и подошла очередь Северного флота. Что-что, а славные традиции встреч всевозможных комиссий и проверок на флоте крепки и отработаны. Апрель выдался снежный, морозный и ветреный, но несмотря на природные трудности, смогли выкрасить всё торчащее из-под снега, лишние непрезентабельно выглядящие корабли вытолкнули в море, остальные надраили до нечеловеческого блеска. В день приезда министра припорошили свеженьким снежком всю грязь, даже у котельных от угля. Жителей попросили по возможности на улицу не выходить. Военных пригнали на службу на час раньше и позапирали: кого на корабле, кого в казарме. А я за вечер до этого исторического события в очередной раз заступил дежурить по казармам. Весь вечер и полночи, высунув язык и бренча кортиком, я носился по казармам, передавая важнейшие и первостепеннейшие целеуказания дежурного по дивизии насчет встречи завтрашнего гостя. К полуночи все общие вопросы вроде бы решили, и я с чистым сердцем и гудящими ногами ушел в казарму покемарить причитающиеся мне четыре часа. Утром узнал, что пока я спал, на высшем уровне приняли решение в каждом подъезде казармы на входе поставить старшего офицера не ниже капитана 3 ранга, дабы исключить просачивание матросов на улицу. Решение, прямо скажем, разумное. Матрос - организм непредсказуемый, выползает в самый ненужный момент, в самом ненужном месте, обязательно донельзя грязный и с дыркой на заднице. Хорошо, если не пьяный. Естественно, сразу же я был послан проверять выполнение офицерами функций шлагбаумов. С ответственностью у старшего офицерского состава, несмотря на сильный мороз, все оказалось в норме. Во всех подъездах старшее офицерство вахту блюло свято. Мышь не проскочит. Я вернулся к дежурному по дивизии, доложил, и получил милостивое разрешение прислониться к стенке в дежурке в ожидании новых команд. Где-то к одиннадцати позвонили из штаба флотилии и передали, что кортеж выехал к нам в Оленью губу. И тотчас за этим раздался звонок от дежурного по бербазе, мол, из первой казармы левого подъезда туда- сюда шныряют моряки, а кавалькада должна подъехать именно к ней. Ходу машинам из Гаджиево до Оленьей минут двадцать-двадцать пять, время есть, и дежурный по дивизии, сверившись со списком, выяснил, что дежурить в этом подъезде должен капитан 3 ранга Рожков. По всей видимости, он замерз и зашел в экипаж на первом этаже согреться. Получив приказ вытащить обмороженного офицера обратно на пост, я метнулся на улицу. Рожков и вправду продрог, сидел в Ленинской комнате, прислонившись к батарее, и смотрел телевизор. Выслушав меня, он коротко ругнулся, застегнул шинель и вышел. Так как с задание я справился блестяще и в максимально короткие сроки, взглянув на часы, я принял решение минут десять покурить в тепле, а уже потом лететь обратно с докладом. По моим расчетам, принимая во внимание зимние дороги, ехать министру со свитой надо было еще минут пятнадцать. Тепло исключительно расслабляюще действует на организм военного, скоро уже как сутки упакованного в шинель, с повязкой на рукаве, и кортиком сбоку. Прикипев к батарее, с окурком в зубах я ненадолго потерял ориентировку во времени и забылся. Через какое-то время внутренний служебный позыв встрепетнул меня, я одернулся, застегнулся и выскочил в подъезд. Вихрем, пролетев мимо притоптывающего от холода Рожкова, я не обратил внимание на предостерегающий жест более бывалого военнослужащего и выскочил из казармы.
Бежать было уже некуда, да и без толку. Прямо передо мною, в двух метрах, тормозила черная "Волга". За ней еще пара "Волг" и целый караван "Уазиков". На всякий случай я принял положение "смирно" и взял под козырек. Самый лучший вариант для военного в безвыходной обстановке прикинуться пнем. "Волга" остановилась аккурат напротив меня. Дверь переднего сиденья открылась, из машины выскочил молодцеватый сухопутный полковник, оббежал автомобиль и открыл дверцу заднего сиденья. Оттуда сначала выпали две ноги с широченными алыми лампасами, а затем и весь министр обороны собственной персоной. В метре от меня, большой и грузный. Дмитрий Тимофеевич прищурился, огляделся вокруг. Кроме меня и полковника ни одной живой души вокруг не было. Белоснежный снег, вымершие казармы. Из остальных машин никто не выходил, вероятно, ожидая общего сигнала. Министр еще раз огляделся, повернулся ко мне и протянул руку.
- Здравствуйте!
Вспомнив прошлый опыт, я напряг связки, и гаркнул во всю лейтенантскую грудь.
- Здравия желаю, товарищ генерал армии! Дежурный по казармам лейтенант Белов. За время несения службы происшествий не случилось!
Министр кивнул, повернулся к полковнику и недовольно хмыкнул.
- Ну и что дальше?
Наверное, это и был сигнал. Из всех машин как тараканы поползли звезды, звезды, звезды. Много звезд, всех размеров и расцветок. А так как завет великого Суворова: "Делай как я!" исключительно популярен среди командного состава, то все эти звездатые выстроились в очередь ко мне повторить действия самого старшего начальника. Я как заведенный махал рукой и здоровкался без остановки. Генералитет жал мне руки, похлопывал по плечам, хвалил и пристраивался шлейфом к министру. Наконец в общую струю попал какой-то местный адмирал, сердечно тряся мою руку, с искреннейшей улыбкой до ушей он чуть наклонился ко мне и, продолжая жизнерадостно улыбаться прошипел:
- Пошел отсюда на х... !!! Живо!
Раздумывать над словами флотского авторитета я не стал, и включив сразу третью передачу, рванул за угол здания, и не снижая оборотов, к себе в казарму. Около часа я отсиживался в родном экипаже, поглядывая в окно за дорогой. Наконец министерский кортеж показал хвост, и я отправился к дежурному по дивизии для дальнейшего продолжения службы. Надежды на то, что мое знакомство с министром останется тайной, не оправдались сразу. Дежурный ехидно улыбнулся и посоветовал:
- Слушай, Белов, рекомендую правую руку недели две не мыть. Может, снизойдет, что с небес....
После чего каперанг помолчал и взорвался.
- И какого... тебя... туда ... занесло! Звонит комдив! Твой дежурный по казармам там с министром... братается... Я, е..., тебя... смешаю! Понял! Да...
И еще много чего. Слава богу, без ощутимых последствий. Так закончилась моя вторая встреча с министром обороны.

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора

Подводные шестеренки

В ноябре 1990 г. подводная лодка «К-...» вышла в море на свою первую боевую службу. Поход планировался нерядовой, в Средиземное море, в котором лодка должна была провести около двух месяцев. Старшим на борту был заместитель командира дивизии подводных лодок. При этом и командир и замкомдива на боевую службу в данных должностях шли впервые.
На шестые сутки похода, когда лодка, пройдя многие сотни миль, находилась уже в Бискайском заливе на траверзе Франции, вахтенные гидроакустики обнаружили странное поведение гидроакустического комплекса и доложили командиру радиотехнической БЧ. Надо отметить, что комплекс на лодке был новый, модернизированный, с повышенными тактико-техническими характеристиками.
Командир БЧ-7 вместе с командиром группы внимательно проверили комплекс с помощью аппаратуры внутреннего контроля. Контрольный тест выдал оценку «исправно», но то, что они видели на экранах комплекса, не соответствовало истинной обстановке. После анализа ленты самописца, прослушивания горизонта и манипулирования ручками управления был сделан неутешительный вывод: основной режим работы комплекса не работает.
Начался поиск возможной неисправности. Ситуация была очень и очень неприятная: основной режим работы комплекса вышел из строя, причина была неясна. Дальности обнаружения целей уменьшились в десятки раз, слежение за целями было невозможно, лодка практически «ослепла».
Внезапно из лодки-«охотника», видящего на сотни миль вокруг, лодка превратилась в «слепого котенка». Как метко сказал о таких ситуациях А.Покровский, «черный писец».
Нельзя было безопасно всплыть на перископную глубину для определения места, передачи донесений, а главное - мы не могли выполнить поставленные на поход задачи. Впереди по курсу была Гибралтарская проливная зона с очень интенсивным движением военных кораблей и судов, пройти ее безопасно в подводном положении было практически невозможно. Ждать помощи было неоткуда. Ближайший советский корабль был далеко - в Средиземном море, база осталась далеко за кормой. Сбросить что-то (ЗИП) с самолета - из области фантастики.
О неисправности было доложено командованию корабля и старшему на борту подводной лодки - заместителю командира дивизии. Надо отметить, что командир корабля и старший на борту повели себя по-разному. Если замкомдива, особенно не разбираясь, обрушился, мягко говоря, с «критикой» на гидроакустиков, РТБЧ, экипаж корабля и обвинил их в плохой подготовке материальной части, то командир, внимательно разобравшись в обстановке, выслушав доклады и предложения специалистов, приказал создать комплексную группу из специалистов-электронщиков (в том числе и из других БЧ) для поиска неисправности. Надо отдать ему должное - ни единого грубого слова или упрека. При всем при том, обстановку он представлял реально и знал, что за все, происходящее на корабле, он отвечает лично.
По указанию командира корабля организация несения вахты на постах наблюдения была изменена с учетом сложившихся обстоятельств. Не забыл командир подводной лодки позаботиться и о бытовой стороне дела, приказав освободить всех привлеченных к работе подводников от тревог и тренировок и даже о таких мелочах, как кофе для падающих от усталости людей.
Все это время лодка шла по маршруту развертывания в Атлантическом океане, неумолимо приближаясь к Гибралтарскому проливу. Наблюдение за окружающей обстановкой велось в ручном режиме, вахтенный акустик, напряженно вслушиваясь, крутил канал прослушивания с одного борта на другой, стараясь не пропустить цели, а центральный пост находился в готовности к возможному уклонению от внезапно обнаруженной цели.
Двое суток шел напряженный поиск неисправности, изучались вновь и вновь огромные «простыни» схем, вскрывались и осматривались приборы, замерялись характеристики, шел мучительный поиск причин. Только тогда, когда, пройдя по всей «цепочке» прохождения сигнала, вскрыли огромный, более двух метров в длину и диаметром более полуметра компенсатор кругового обзора, то увидели, что на двух стальных шестернях полностью срезаны зубья. Вся эта огромная, сложная махина, весящая больше двухсот килограмм, состоящая из более чем полусотни зубчатых пар шестерен и приводов, которая в нормальных условиях вращается со скоростью несколько десятков оборотов в минуту, беспомощно крутилась туда-сюда на несколько градусов.
Ситуация казалась совершенно безвыходной. Поломки шестерен предусмотреть никто не мог, в ЗИПе на борту подводной лодки их не было. Попытки найти что-то подобное в других компенсаторах, механизмах корабля (даже в торпедах и приводах системы защиты ядерного реактора искали), не увенчались успехом.
Новейшая подводная лодка, технически вполне исправная, с полным боекомплектом, с подготовленным экипажем оказалась в плену обстоятельств - продолжение боевой службы зависело от 2-х шестеренок.
При данных обстоятельствах оставалось одно - всплыть, донести об аварии и с позором возвращаться в базу в надводном положении. Если учесть международную обстановку в то время, возвращение атомной подводной лодки (современнейшей на тот момент) в надводном положении да еще вокруг всей Европы, неминуемо привлекло бы внимание к ней не только всех противолодочных сил НАТО, но и как минимум, нас ждали первые страницы ведущих мировых изданий с подробнейшими фотографиями. Страшно подумать, что «по головке не погладили» бы не только экипаж, но и командование дивизии и флотилии. Про то, что ожидало нас, я скромно умалчиваю.
На совете командиров боевых частей командиром БЧ-5 (...дай бог ему здоровья, многоуважаемому Анатолию Борисовичу...) неожиданно было сделано предложение выточить данные шестеренки самим. К сожалению, специалистов токарного дела и токарного (а тем более, фрезерного) станка на подводной лодке не было. Но у толкового и запасливого командира БЧ-5 оказалась с собой электродрель и материалы для этой работы.
Утопающий хватается за соломинку, так и командование подводной лодки с данным предложением согласилось. Учитывая обстановку, на устранение неисправности и изготовление шестеренок отводилось двое суток.
За изготовление шестеренок взялись первоначально два специалиста - старшина команды гидроакустиков и старшина команды радиометристов. Первая попытка оказалась неудачной - изготовленные из бронзы шестерни не выдержали и получаса работы.
Экипаж с надеждой следил за работой. Все были готовы оказать любую посильную помощь. Дело осложнялось тем, что диаметр шестеренок был около 60 мм, зубья были косые (под определенным углом) и количество зубьев равнялось 31(!), а их высота не превышала 2 мм. При этом нагрузка на них была достаточно большая, раз вышли из строя штатные шестерни, сделанные из специальной стали. Такая работа никогда в ВМФ в море на атомной подводной лодке не проводилась. Изготовление таких шестерен требует микронной точности и подгонки, что возможно только на соответствующих специальных станках. Изготовление их в условиях подводной лодки, практически «на коленке», казалось невозможным.
Неудача не сломила нас. За дело взялись инженер гидроакустической группы старший лейтенант Л. и старшина команды гидроакустиков мичман С. Подходящие шестерни чуть большего диаметра сняли с одного из компенсаторов АСЦ, срезали те зубья, которые там были. Затем с помощью обычного школьного транспортира(!) и слесарной ножовки, полотно которой было сточено по толщине до требуемой величины, так необходимые шестеренки были изготовлены. Горячее желание не сорвать первую боевую службу и продолжить полноценное подводное плавание, и конечно, патриотизм и мастерство подводников(а это не пустой звук!), помогли справиться с этим, казалось бы, невыполнимым делом.
После установки изготовленных шестеренок взамен неисправных, гидроакустический комплекс заработал к всеобщей радости экипажа. По настоянию командира подводной лодки были изготовлены (и опробованы) еще два комплекта шестеренок, для подстраховки. Но точность изготовления первой пары шестерен была такова, что они проработали до конца боевой службы.
Боевая служба в дальнейшем прошла успешно, все поставленные задачи были выполнены, как показатель можно отметить, что гидроакустики в сложнейших условиях Средиземного моря первыми(!) обнаружили иностранную (...предположительно итальянскую..) дизельную подводную лодку (специалист поймет).
Не завидую ощущениям тех ребят, что там были. Раннее утро пятницы, сто миль до родной базы, лодка тихо телепает в подводном положении, впереди заслуженные выходные, холодное пиво (или вино, черт их, итальянцев, знает). И тут, ревя турбинами и излучая всевозможные гидроакустические сигналы (для несведущих, излучение (замер дистанции до цели) в военное время обычно производится перед торпедной атакой), над ними пролетает явно советская подводная лодка. Как они метались!!!
Интересно, что по приходу с боевой службы выяснилось, что еще на двух подводных лодках дивизии (с аналогичным комплексом) в то же, примерно, время в море случились точно такие же поломки компенсаторов ГАК, при этом обе лодки были вынуждены всплыть и вернуться в базу, благо, они были не так далеко от места базирования. Приехавшие с завода-изготовителя специалисты не сразу поверили, что такое можно сделать без станков и практически не имеющими опыта специалистами. Найдена была и причина поломки - неправильный расчет необходимой твердости стали, примененной для изготовления шестерен (конструктивный дефект). В дальнейшем на всех подобных ГАК компенсаторы были доработаны и необходимые запчасти были включены в состав корабельного комплекта ЗИПа.
Остается только добавить, что вопреки распространенному правилу «о наказании невиновных и поощрении не принимавших участие» старший лейтенант Л. и мичман С. по итогам боевой службы были награждены медалями «За боевые заслуги» (по-моему, старшина и звание «старший мичман» получил (привет, Степаныч!).
А главное - никого(!) не наказали.
Командир и другие должностные лица были представлены к орденам. Но увы, как раз к этому моменту, пока прошли все бумаги, Советский Союз приказал долго жить вместе со своими орденами. Но это - совсем другая история.