Распред


"Никогда не знают, кто прав,
но всегда известно, кто в ответе"
(Закон Уистлера)

В нашей краснознаменной дивизии, впрочем как и во всех других, существовала одна очень занимательная вахта для офицерского состава - распорядительный дежурный по дивизии. Могу поспорить, что многие бывшие подводники прослезятся, услышав столь дорогое их сердцу слово - распред или распор. И есть от чего. На сутки ты становишся главной задницей штаба. Покорной и беззащитной. Эти сутки сидишь в стеклянном аквариуме у входа в штаб, массируешь руками телефонные трубки, и каждый из штабных "лаперузов" походя имеет или не имеет тебя, в зависимости от настроения. Причем, чем выше должность, тем чаще и сильнее, просто так, от избытка командного патриотизма. А какие причины находят! Например, наш ЗКД "полковник" Попов, будущий адмирал, начальник штаба флота, любитель хорового пения и гармони снимал распреда только за то, что у него при утреннем докладе из под кителя не торчала белоснежная рубашка. Кто вбил в его голову, что белую сорочку надо носить как нательное белье, ума не приложу. Но снимал распредов с вахты Попов исправно, с маниакальной настойчивостью. А так как дежурный по дивизии командир или старпом, заступив, исчезали почти до смены, главным громоотводом становился его помощник-рапсред или мичман-дежурный по штабу. Но в основном, естественно, офицер, по долгу профессионального защитника Родины, наверное.
В тот раз я заступал со своим старпомом капитаном 3 ранга Будиным Борисом Александровичем по прозвищу Мякиш. Мякиш прозвище полностью оправдывал. Офицер он был умный, образованный, знал то ли два, то ли три языка, в том числе японский, в общем, гигант мысли. Но трусливый до абсурда. Не военный совершенно! Принять самостоятельно решение не мог, не хотел, и даже не пытался. А я - лейтенант, боязливый и трусливый по сроку службы, пока еще маленькому. Вот так два перепуганных заступили в пятницу вечером на вахту в самое клоачное место дивизии - штаб на ПКЗ. До утра дожили без потерь. Утром более старший по званию трус смылся в неизвестном направлении, а я остался один на один с разрывающимися телефонами и привередливыми начальниками. Но все же была суббота, комдив взял и не приехал, и почти вся штабная орда, не чувствуя контроля, разбежалась по "делам". Домой попросту. СПНШ, по долгу службы обязанный сидеть до упора, побродил немного по палубам ПКЗ, устал и упал спать в своей каюте. Все стихло и я расслабился.
Часов в одиннадцать заверещал прямой, без наборника, телефон оперативного дежурного, главы всей вахтенной службы флотилии подводных лодок. Я поднял трубку и доложился:
- Распорядительный дежурный в/ч... лейтенант Белов!
- Белов, от вас сегодня вахтенный штурман на буксир РБ-407. Ваших крючкотворцев в строевой части оповещали вчера. Через двадцать минут штурману быть на 13 пирсе. Ясно?
- Так точно!
- Действуй, лейтенант!
Положив трубку, я нашел в папке список вахты на выходные. Напротив вахтенного штурмана в перечне зияла пустота. Матрос-писарь из строевой части фамилию не впечатал. Я понесся в строевую, благо, она была на одной палубе с дежуркой, метрах в десяти. Строевая оказалась под замком и опечатана. Обмозговав положение, я поднялся на штабную палубу и собравшись с духом, постучал в каюту СПНШ. Никто не отвечал. Постучал еще и потихоньку отворил дверь. СПНШ храпел на шконке, зарывшись головой в подушке. Будить не хотелось, можно было нарваться на неприятность. Но будить было необходимо. Родить штурмана я не мог. Аккуратно растолкав начальника, я сбивчиво объяснил суть вопроса. СПНШ приоткрыл один глаз, дохнул на меня корабельным шилом и попросил воды. Выпив стакан, СПНШ закурил, зевнул, поинтересовался, звонил ли комдив, и потушив сигарету, снова упал на подушку. Я снова робко спросил о штурмане. СПНШ посмотрел на меня как на инопланетянина и пробурчал номер войсковой части. Фамилии он не называл, и я справедливо решил, что любого свободного.
В дежурке, найдя нужный номер телефона, я с чувством внутреннего удовлетворения столь оперативным решения вопроса поднял трубку. На том конце провода вежливый голос сообщил мне, что сегодня выходной и найти кого-либо в поселке представляется мало возможным. Это был удар. Меня подвела моя же недогадливость. Мне не врали. По выходным я и сам, перед тем как открыть дверь, подходил к ней на цыпочках, долго высматривал в глазок, кто звонит, и в случай чего открывать посылал жену. А она, проинструктированная донельзя, всем кто в форме говорила, что я уехал на весь день в Мурманск. Это было общепринятой практикой, выходными дорожили все. Особенно лейтенанты первых лет службы.
Время шло. Оперативный был пунктуален. Телефон зазвонил снова и на этот раз дежурный был не так добродушен.
- Лейтенант! Где твой штурман?
- Товарищ кавторанг, тут такое дело... Я вызывал, а их...
Кажется, штурман был и правда очень нужен, и дежурного уже вдули откуда-то выше, так что меня он не дослушал и рявкнул:
- Юношааааааа!!!! Еб....!! Буксир идет к вам на пирс! Где хочешь, молокосос, ищи штурмана, сажай на шаланду и в путь! Тебе двадцать минут: или штурман или тебя сниму и буду звонить комдиву о вашем дежурстве!!! Совсем охренели!
На том конце провода бросили трубку. Я начал грызть ногти. Если снимут, сегодня заступлю снова. На выходные. Не найду штурмана - позвонят комдиву. Ежели тот приедет, порубит всех в капусту: и моего бесследно исчезнувшего старпома-дежурного и поддатого СПНШ, и само-собой меня. А уж старпом и СПНШ потом на мне отыграются. По полной схеме. Положение аховое. Я снова метнулся к СПНШ. В каюте на столе стояла уже ничем не замаскированная фляга, и кавторанг был уже готов дальше некуда. Небоеспособен в полном объеме. А время тикало. К пирсу уже подкатил буксир, с него уже кричали штурмана, а я никак не мог придумать выход из ситуации.
Говорят, духовные и физические силы человека при опасности возрастают многократно. Внезапно во мне проснулся homo sapiens, причем первобытный, в первую очередь думающий о собственной шкуре, заработал инстинкт самосохранения и меня осенило. Вечером мой старпом швартовал корабль капитана 1 ранга Сокирченко. Они вернулись из морей, но установку не выводили, так как в понедельник снова уходили на стрельбы. Раз не выводились, значит, экипаж на борту. И штурмана в том числе.
Трубку в центральном посту поднял сам командир.
- Сокирченко слушает.
Я набрал воздуха, и стараясь придать голосу безразличную официальность, затарахтел:
- Товарищ каперанг! Распорядительный дежурный лейтенант Белов. Комдив приказал срочно, сейчас же от вас вахтенного штурмана на РБ-407. Буксир на нашем пирсе у ПКЗ. Дайте фамилию офицера, мне необходимо доложить оперативному.
Сокирченко возмутился.
- Какого хрена! Мне в понедельник в море, стрелять! Я сейчас позвоню комдиву! Никого не дам! Нашли дойную корову! Комдив у себя?
Врать так врать. Я пошел напролом.
- Товарищ каперанг. Комдив уже уехал, а взять приказал от вас. Куда уехал, не знаю, а в штабе больше никого. Суббота ведь...
Сокирченко бушевал еще минут пять, посылая проклятья всем тупоголовым штабистам и немного успокоившись, спросил:
- Куда идет буксир?
Куда он идет, я не знал. Но ответил бодро и уверенно, зная, что с корабля комдиву домой не позвонишь.
- Да в Оленью губу. Часа полтора туда, и столько же обратно. К ужину будет на борту ваш штурман. Не пропадет.
Сокирченко уже совсем расслабился.
- Чего ж ты сразу не сказал, что такая ерунда. Пиши. Старший лейтенант Голубев. Где буксир? Пусть к 13 пирсу подойдет, заберет его. Побыстрее чтобы. Он мне вечером нужен будет. Решение на переход в полигон готовить.
Я выскочил на верхнюю палубу, договорился с буксиром и принялся звонить оперативному.
- Товарищ кавторанг! Ваше приказание выполнено. Сейчас буксир заберет старшего лейтенанта Голубева с 13 пирса.
- Хорошо, лейтенант. Служи пока.
Мне и самому стало интересно, куда же идет буксир.
- Товарищ кавторанг. А куда буксир направляется?
- Лейтенант. Ты что с Луны свалился? В Гремиху на десять суток, обеспечение буксировки кораблей отстоя. Думаешь, я из-за ерунды тебя строил и свои нервы портил!
Я положил трубку. В иллюминатор было видно буксир, спешащий к выходу из бухты. На борту чернела одинокая фигурка в шинели. Мне стало стыдно.
В обед появился неуловимый старпом, выспавшийся и довольный, и до смены с вахты уже никуда не уходил. Мы пили чай, вели светские разговоры, курили. Но я очень благоразумно сел подальше от телефона, и его поочередно поднимали старпом и дежурный по штабу.
В пять вечера мы благополучно сменились. Проспавшийся СПНШ вызвал "Уазик" и захватил нас в поселок. Выходные мои прошли спокойно в лоне семьи. В понедельник мой командир сказал, что Сокирченко обещал по приходу в базу оторвать мне детородный орган вместе с корнями, или на худой конец сделать обрезание. Когда я рассказал за что, мой начальник изошел хохотом, а потом вставил мне по первое число. С Сокирченко в море отправили нашего штурмана Паринского, вытащив из постели в пять часов утра.
Еще через две недели в экипаж заглянул незнакомый старлей. Узнав, кто здесь Белов, он нашел меня и протянул руку:
- Будем знакомы. Голубев Костя. Очень посмотреть на тебя хотел. Я вообще не обижаюсь, вот только на десять дней без зубной щетки и с тремя сигаретами хреновато из дома уезжать. Но зато с друзьями повидался. Они помогли. Спасибо, старик!
Расстались мы друзьями, поздно вечером, изрядно отметив возвращение блудного штурмана в местном злачном месте под названием " Мутный глаз". От Сокирченко я прятался еще долго. Потом при встрече он мне ничего не оторвал, а только смеялся.

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.

Эх, разучились нарезать... Ушло то непревзойденное мастерство продавщиц 60-х, не знающих и слова такого, как лазер, но так тонко и аппетитно нарезавших колбасные изделия, как будто обыкновенный остро наточенный нож в их руках был точнее «волшебных лучей»... Да, где вы, академики гастрономических отделов, прохоровы и басовы (да простят меня Великие нобелевские лауреаты, А.М. Прохоров и Н.Г. Басов) колбасных дел! Ушли, ушли мастера вместе со своим временем...
Так, или примерно так думал почти пятидесятилетний служивый пенсионер, стоя в очереди, да собственно какая-такая очередь? Продавец и дама перед ним и никого после него в одном из колбасных павильонов Бутырского рынка, столицы нашей Родины, слегка скрывая свое раздражение. Раздражение было вызвано тем, что стоящая дама набирала уже третий большой пакет разных сортов колбас, типа «каждой твари по паре», при этом углубленно обсуждая достоинство и недостатки каждого сорта со стоически улыбавшейся и упорно сохраняющей любезность продавщицей. Обычно их работало по двое, сейчас за прилавком стояла продавщица средних лет, а молодая девица, ее напарница, куда-то усвистела... Да, разбаловал нас наш дикий капитализм... Вспомнились колбасные очереди, загадка про «длинное зеленое, пахнущее колбасой», пустые прилавки, осклизлые колбасные продукты и наглые, хамящие, увешенные золотом и брюликами продавщицы... Вспомнилось, как однажды в начале 80-х, он, тогда, целый старший лейтенант, будучи самым молодым в компании и посланным за закуской (пили спирт ректификат технический двойной очистки), будучи уже слегка навеселе, протиснувшись после почти часового стояния к прилавку, попросил для хохмы порезать 500 г молочной обалдевшую продавщицу и как его чуть не придушили злобные тетки... Дама тем самым временем уже начала заполнять четвертый пакет. Заходящие покупатели, заглянув в павильон и увидев растущую гору колбасы для придирчивой покупательницы, а главное, услышав ее противные интонации, потоптавшись немного, уходили прочь. Был вечер четверга. Времени было мало. Но павильон уже привычный, уходить не хотелось. А нужно было еще успеть заскочить в инет, прочитать почту, отписаться, подкудрявить проект договора, посмотреть ТЗ на очередной объект, сделать десяток нужных звоночков, ну и наконец, прочитать текущий выпуск биглер.ру, что последнее время удавалось редко. А завтра, на пятницу было запланировано много-много дел: встать рано утречком, затащить собачку в машинку и, не завтракая, заехать вначале за другом Лёшкой, забрать его с дежурства, затем закинуть их с собачкой на дачу, потом заскочить по пути в строительный магазин, прикупить по мелочи для дачных дел, потом на объект (благо, что все уже за МКАД), вздрючить монтажников, ублажить представителя заказчика, уточнить график работ на выходные, возможно где-то, что-то перехватить на лету, закупить продуктов, потом успеть встретить жену к электричке, приехать наконец на дачку... и, если даст Бог - выходные начались! Дама тем временем уже заканчивала свои колбасные сборы. А что если попросить нарезать «любительской» завтра на бутерброды? Тем временем появилась девчушка-напарница. А не нарежете ли вы мне, любезнейшие, колбаски за мое долготерпение? Конечно-конечно, щаз-щаз...
Эх, разучились нарезать... Так бы и я смог... Тут память неожиданно подкинула еще одно событие, связанное с нарезкой вареной колбасы... 44 года назад, конец августа, папа уже более года после адьюнктуры и успешной защиты служит на Чкаловской, в «тридцатке». Нам наконец-то, после всего лишь года с небольшим мыкания по московским родственникам, дали квартиру. Огромную! С 4-х метровой кухней, таким же коридорчиком, совмещенным санузлом, проходными комнатами и балконом с кладовкой! Холодильника еще нет. Как впрочем, и мебелишки маловато, но мы с младшим братом счастливы - есть где побегать! Мама, ничтоже сумнящеся и не думая ни о чем плохом, а о чем таком можно было думать в 1963 году? - короче, мама посылает своего старшего сынишку, не достигшего еще и 6-ти лет в магазин. Если кто знает Чкаловскую, то с Институтской 17 до «Желтого» дома. Вполне далеко и крайне небезопасно по современным меркам, да и не только современным, а по меркам тех же 80-х. Но тогда - тогда это была действительно ДРУГАЯ СТРАНА. Купи пожалуйста, сыночек, батончик хлеба и 200 г любительской колбаски. Мальчик спокойно дошел до магазина и увидел там трех взрослых дядей, которым продавщица нарезала восхитительно пахнущую колбасу. Зрелище этого священнодействия так поразило ребенка, что когда у него спросили, а тебе чего мальчик? Тоже нарезать? - то он только смог в ответ кивнуть в немом восхищении головой. Колбасу завернули в плотную серую бумагу. В соседнем отделе был куплен горячий батон хлеба. Мелочь сдачи была продавщицами завернута в мелкий комок этой же оберточной бумаги и под их присмотром положена в кармашек коротких штанишек под советы "не потеряй и не забудь отдать маме". Несмотря на грубую оберточную бумагу, пробивавшийся запах натуральной, без химии, сои, импортных вкусовых добавок и красителей колбасы вкупе с ароматом прижатого к груди мягкого горячего хлеба просто толкал на то, чтобы это все чуть-чуть попробовать...
Домой были доставлены чуть больше полбатона хлеба и оберточная бумага из-под колбасы. Это притом, что я считался «малоежкой». Мама меня не наказала.
Эх, разучились нарезать... Ушли, ушли мастера вместе со своим временем...

Гюнта Кук

Разве все дело в лодке? Совсем нет - дело в пьянстве.
В общем, не съели гавайцы Кука - не доели, оставили на завтрак пять килограмм. А все почему? Потому что с местными шутить нельзя.
И ведь приняли капитана на гавайском курорте хорошо: богом какого-то Лона назвали, кормили, поили, но пьянство допустили зря: пьяный иностранный бог - дело чреватое и гиблое для любого санатория. Потому и похоронили череп Кука без челюсти.
И если бы не пил капитан как докер, не проспал бы лодку. Не проспал бы лодку - не поехал на разборки. Где разборки - там пальба и ответка. В общем, ни лодки, ни челюсти. А ведь уже плыл на Камчатку - надо было ему вернуться?! На Камчатке с местными пить даже полезно для организма.
Привожу пример.
Он себя называет Гюнта. Вообще-то, его имя Гюнтер. По-баварски. Только выглядит он как итальянец: недокормленные метр семьдесят семь, тонкие усики над губой, иссиня черные волосы, пузо отсутствует, блондинистого чуба тоже лишен - не баварец. Если бы! Чистейший, натуральнейший Гюнта. Друг-приятель и собутыльник по путешествиям. Он как Кук, а я как Чарльз Кларк, вечно спящий соратник недоеденного.
Что меня больше всего в немцах обольщает? Приспосабливаемость! Вот привез Гюнту во Владивосток. И в первый же вечер с друзьями принес моего баварца к номеру отеля из ресторана: стали дверь открывать - упал. Но на третий день, когда я сам уже плакал водочными слезами бессилия, Гюнта вылез в девять утра из палатки на пляже под Находкой (не помню, зачем мы там оказались), с криком нырнул в почему-то Японское море и подошел к нам, трясущимся в свитерах у костра, с вопросом: «Ну, когда начнем пить?»
Стодвадцатикилограммовый местный туземец, чилим Степа, в котором десять килограмм занимало снаряжение из золота, два дня, не мигая, смотрел на Гюнту, покачивая ножом и мутными от утреннего недопития глазами. Но на третий день Степа воткнул нож в тушенку, повис на шее ушедшего по колено в песок Гюнты и влюбленно выдохнул: «Наш чувак!» За что они и выпили. Мы уехали, Степа остался тихо лежать на пляже. Баварец печально-одобряюще посмотрел в открытое окно машины на тело на песке, отхлебнул пивка из бутылки и сказал: «Ик, я ж забыл его в Мюнхен пригласить. Стэпан - хороший парень, стойкий».
А следующим летом мы полетели на Байкал. Гюнта был настолько счастлив оторваться от своей француженки жены, что мы надрались еще до отлета - на бетонном ограждении автостоянки Шереметьево-1. Странно, что арестовали за пьянство только Гюнту, не обратив внимания на его собутыльника. Я пытался убедить милиционера, что мой друг - не наш и нихтферштейн, после чего Гюнта нарвался на неожиданное «Аусвайс, битте», сник и попытался дать двадцать долларов милиционеру. Именно эта понятливость немца сменила нихтферштейн власти на ферштейн и позволила улететь в Улан-Уде без финансовых потерь.
- Надо же, - бормотал баварец, - а у нас в Мюнхене пить шнапс на улице разрешено...
- А у нас только медведям можно, - ответил я.
В полете Гюнта прижался лбом к иллюминатору и три часа глядел в темноту тревожно поющей под крылом тайги. Мне казалось, что его расстроило общение с властями, но Гюнта наконец отлип от плексигласа, улыбнулся и сказал:
- Фак, мы летим уже два часа, а я не увидел ни одного огонька на земле! Чувствую, эта поездка удастся на славу!
А как иначе - гость ведь. Вечером, уже в Улан-Уде, мы принесли Гюнту из ресторана, поставили у двери гостиницы, и он, конечно же, не дал умереть жанру - упал, свинтившись ногами как водочная пробка на глазах печально глядящей в окно головы товарища Ленина. Между прочим, эта гигантская отрезанная башка вождя на постаменте внесена в книгу рекордов Гиннесса как самая башковитая на свете.
Поэтому утром, подумав рекордно гудящими головами, мы отправились опохмеляться и далее - в магазин, чтобы закупить ящик водки и два ящика пива на троих к предстоящей трехдневной поездке на берег Великого моря. Треть водочного ящика мы выпили по дороге, потому что бурхан...
Бурхан - это святая для бурят традиция, дружно поддержанная русскими алкашами. Проезжающий должен остановиться у дерева, обвешанного ленточками, накрыть поляну на капоте, плеснуть стакан водки духу бурхана, живущему на дереве, и дружно выпить всей путешествующей компанией, включая водителя. Покровитель дерева бережет автомобилистов, пьющих за его здоровье.
Третью остановку на пути к озеру первым заметил Гюнта:
- Бурьхань! - взвизгнул он и бросился искать под деревом пластиковый стаканчик, так как последний мы выбросили во время второго пить-стопа.
Потом баварец стоял по щиколотку в таежной речке, писал, счастливо жмурясь, а после - зачерпывал воду рукой, чтобы утолить адский сушняк.
Вечером мы принесли Гюнту в баню. Он долго спал под хриплые песни, сдобренные баяном, стонущим в руках нашего могучего сибирского хозяина Валеры, но очнулся почему-то на «Волга-Волга, матерь Волга». Не знаю почему, он всегда говорил, что никто из его родственников не воевал на Восточном фронте.
Напевшись, но не напившись, в три часа утра мы сорвали на грядке Валериной дачи белые грибы и поставили их жариться на медленном огне, а сами тем временем побежали купаться в Байкале. Этим мы понизили градус - температура Байкала была всего плюс семь градусов - поэтому тут же упали спать.
Первым с рассветом проснулся Гюнтер от запаха догорающей сковородки, и как всегда, невинно спросил:
- Ну, когда начнем пить?
Это у него адаптация наступила... Пришлось выпить, закусывая углем сгоревших грибов, и собираться на рыбалку - выбирать сети, немыслимо каким способом поставленные с вечера, до бани...
Слава GPS, мы нашли их в утреннем тумане, бросив в ахтерпик всего три скромных омуля, рыбьими глазами похожими на мучителей. Валера выдернул пробку из транцевой доски («Чтобы рыбку освежить!»), дернул шнур «Ямахи», и мы помчались, глядя на поступающую в «Казанку» воду. Почему-то мы поплыли в другую от берега сторону...
Мое гадкое предчувствие смазал Гюнта: от обилия наконец поступающего в рот кислорода, а не водки, он запел скорпионовскую «Ветер перемен». Я поддержал, но Валера почему-то сник, спрятав лицо на груди. Только к концу песни мы поняли, что он сладко спит. Очнувшись под нашим воздействием, гигант-сибиряк осмотрелся и сказал:
- Один хрен - берег вокруг!
И помчал нас в санаторий в соседней бухте, не объяснив причину. Сходу выпрыгнув лодкой на круто засыпанный галькой берег, наш капитан сказал: «Я скоро» и ушел походкой моряка, вернувшегося из очень дальнего плавания.
Через час мы с Гюнтой решили чем-нибудь заняться. Например, вытащить лодку из Великого моря и слить воду, затопившую ее на треть. Вытащить «Казанку» нам удалось минут за тридцать, искупавшись в Байкале по пояс. И тут я поступил как Чарльз Кларк - ушел в соседний лес «по грибы» и заодно - найти чопик для «пробоины» в корме.
Возвращаясь и увидя баварца в окружении четырех заскорузлых аборигенов, я сразу понял, что сегодня что-то случится... Что-то нетривиальное и злободневное...
- Че тут делаете? - спросил наиболее мелкий и поэтому наиболее голосистый.
Старший, судя по самым стоптанным кирзачам и самому затертому ватнику, сделал каменные глаза и рявкнул в его сторону:
- Задрай тифон, базлан!
И обращаясь к нам:
- Кто такие?
Опыт Кука говорит, что, общаясь с аборигенами, надо стоять к ним лицом, улыбаться и быть трезвым. Первые два условия у меня с учением первооткрывателя совпали, но с последним была беда - требовалось еще часов пять праведной жизни. Правда, в отличие от Кука, нас оно спасло - мое опьянение от безысходности ситуации перешло в кураж:
- Чего смотрите на меня благородными бакланами?! Военнопленный это!
- Типа? - удивились местные.
- Немец.
- Че, в натуре немец? - помрачнели от неудачи аборигены.
Я ткнул Гюнту и шепнул по-английски:
- Скажи что-нибудь по-немецки или нам кранты!
Умница Гюнта прищурился и спросил:
- Как тогда, во Владивостоке?
Тогда, во Владивостоке, мой старинный друг, к которому мы приехали в гости, привел к столу сына и сказал:
- Познакомься с дядей Гюнтером и скажи что-нибудь по-немецки.
- Нихт шиссен! - сказал мальчик.
- Нихт шиссен! - крикнул Гюнта местным.
- Та-а-а-к, - протянул вожак аборигенов, - стоять здесь - никуда не уходить!
Скрипя сапогами, туземцы скрылись за горкой.
Ох, как нам не хватало Валеры в тот момент - его гигантское присутствие дало бы нам шанс умереть не позорно, а с достоинством. Во всяком случае, мы так думали, судорожно ища среди сухих тонких веток хоть какой-нибудь порядочный дрын, совсем забыв о веслах в катере. Но Валера, судя по всему, спал на первой найденной в санатории скамейке...
Еще через полчаса раздался звук бронетранспортера, и на пригорок выехала «буханка» изрядно посеревшего цвета. Из нее, конечно же, вышли наши местные... в сопровождении жен и босоногих детей. Вожак нес в руке сумку-сетку с пятью бутылками водки.
- Гюнта, - сказал я вдруг заулыбавшемуся немцу, - это твой Сталинград. Я больше пить не могу!
- Натюрлих! - сказал друг и бросился устанавливать доску-столик на валяющейся рядом рыбацкой лодке.
Потом была грязная пьянка, сдабриваемая хохотом и нихтшиссеном. Переводить им не было смысла - у Гюнтера в который раз наступила адаптация и полный ферштейн с туземцами.
Через час на берегу показался Валера, при виде которого местные, оказавшиеся байкальскими рыбаками, уважительно встали и сказали, что им пора на рыбалку. Не соврали: погрузившись в утлый барказ, они тут же скрылись на просторах Священного моря.
- Ик, хорошие парни, стойкие. Надо было их на Октоберфест пригласить! - умилился Гюнта, падая и порезав большой палец руки о разбитый плексигласовый козырек нашего катера.
Позже вечером мы решили отведать выловленных омулей. Коптить их пришел некий дед, тоже одетый в ватник и сапоги - на Байкале очень консервативная мода. Дед оказался отставным полковником ракетных войск, когда-то отправлявшим Гагариных в космос. Теперь же, на пенсии, он командовал дачным товариществом, совмещая службу с народным целительством и знахарством. Говорят, своим даром он избавил многих окрестных селянок от бесплодия и неуверенности. Теперь этот медведь по-отечески цепко обнимал хрупкое плечо немца, уплетающего божественную рыбу, пропахшую можжевеловым вкусом. Гюнта чмокал от удовольствия, но вдруг ойкнул от впившейся в раненный палец кости.
- Ну-ка, военнопленный, - гаркнул полковник, - что там с пальцем? Так, началось воспаление - будем лечить. Ждать меня здесь!
- Что он задумал? - спросил Гюнта, улыбаясь.
- Операцию будет делать - палец твой купировать. Чоп-чоп! - заржали мы, но осеклись, увидев возвращающегося деда с мачете в руках. Мне почему-то сразу вспомнились Кубинский ракетный кризис и участие наших ракетчиков в нем...
- Ну чо, - сказал полковник, - клади палец на стол. При этом он достал из кармана бинт, положил его рядом и располовинил мощным ударом тесака:
- Ха, буду я еще целый бинт на военнопленного переводить!
Через минуту палец был намазан какой-то вонючей мазью, собственноручно изготовленной дедом, и плотно забинтован.
- До Мюнхена не снимать! - приказал знахарь. - А теперь, Гюнта, пошли со мной!
- Дед, - нахмурился Валера, подозревая засаду, - ты смотри там, нам через полчаса уезжать в аэропорт!
Вернулись они через полтора часа: Гюнта шел, поддерживаемый стальной рукой полковника; одежда немца топорщилась спереди как у Мишки Квакина. Подойдя к нам нетвердой походкой, Гюнтер что-то мыкнул и расстегнул рубашку - оттуда посыпались помидоры и огурцы. Оказывается, добрейший полковник провел немца по всем дворам, где их встречали, накрывали стол, наливали самогон и провожали, засовывая за пазуху гостинцы.
Когда Гюнтер очнулся в самолете, он долго и грустно смотрел в иллюминатор, а потом сказал:
- Гавайцы съели Кука, потому что он был недружелюбный инглиш. Немцы и русские должны быть вместе. Мне очень комфортно здесь - давай слетаем на Чукотку?!
До Чукотки мы с ним пока не добрались, но все впереди.
Приезжай, друг! Мы отнимем у медведей водку, как когда-то отняли пиво у австралийцев в Праге...
Одну минуту - кто-то звонит...
- Гюнта! Как ты там? Кстати, помогла тогда мазь полковника?
- Не поверишь - приехал домой, развязал бинт - рана полностью затянулась! А еще меня в Мюнхене таможенники остановили. Говорят: «Что у вас на пальце?», а я отвечаю: «Получил ранение в Сибири - русский полковник перевязал!» Очень долго ржали, не веря.
Привет вам от Гюнтера.