Заполярный Отелло

«После дальнего похода экипаж ПЛ вместе с
женами собрался в ресторане отпраздновать
возвращение. Все основательно подпили.
Опрокинув очередную стопку, немолодой
капитан 3 ранга крякнул:
- Ну, а теперь мужики, по бабам!!!!
Сидящая рядом пьяненькая жена возразила:
- Зачем по бабам? У меня муж в автономке!»
(флотский анекдот)

Не побоюсь быть банальным, но тема любви бесконечна как конец питания с берега после долгого-долгого плавания. И как всем известно, это святое чувство шествует по миру в сопровождении целого сонма пороков, присущих не всем, но знакомых каждому. Надеюсь, перечислять нужды нет. А теперь представьте маленький городишко с населением чуть более двадцати тысяч, да и то треть из них матросы, живущие в казарме. Городок, где мужья по меньшей мере три-четыре месяца в году бороздят глубины Мирового океана в полной оторванности от женского пола. Городок, где женам работать негде, и они еле дождавшись лета и подхватив детей, катапультируются на Большую землю с мая на сентябрь, оставляя мужей на произвол судьбы и командования. Городок, где развлечений немного: походить по магазинам, совершить вояж в гарнизонное злачное место - ресторан «Мутный глаз» или позаниматься бытовым пьянством с друзьми (муж в отсутствии жены), или подругами (жена в отсутствии мужа). Идеальная среда для приключений, усугубленная ежегодным пополнением населения в десятках неокольцованных лейтенантов жаждущих любви и ласки, причем немедленно.
На первенство в этой истории претендовали все четыре флота, все флотилии и мало-мальские военно-морские базы. Не суть важно. Если эти события и имели реальную основу (в чем лично я не сомневаюсь), то все участники ее молчали, молчат, и будут молчать. Ибо даже в наше нелегкое время аналог этому проишествию надо поискать.
Супружеская чета Муравьевых нравилась всем. Она - красивая натуральная блондинка, ноги от коренных зубов, на удивление добра и приветлива. Чем, как известно, не особенно страдает подавляющее большинство красивых женщин. Он -статный, подтянутый, мужественный капитан-лейтенант, тоже не обделенный мужской привлекательностью. Семья жила душа в душу и поводов для сплетен не давала. По магазинам Стас и Лариса ходили, держась за руки как пионеры, порознь их почти не видели, и вообще их пара излучала просто ауру любви и благоденствия. Идиллия, одним словом. С годами чувства не слабели, а только крепли на зависть окружающим. За семь лет между ними ни разу не пробежала черная кошка. Единственное, что Стас, посматривая вокруг, понемногу, глубоко в себе начал мучиться вечным спутником семейного счастья - ревностью. Будучи по природе человеком выдержанным, Стас не позволял этому пороку выплеснуться наружу, давя все сомнения в себе. Хотя, кто знает, какие бури бушевали в глубине души подводника, видя восхищенные взгляды мужчин, направленные на жену, и слушая комплименты и любезности сослуживцев на праздничных саммитах. Но тем не менее, внешене заметно не было, и даже Лариса сомнений и тревоги мужа не замечала, да и не хотела. А вот Стас незаметно созревал, прямо как прыщ перед тем, как лопнуть.
Корабль уходил в море на контрольный выход. Схема отработанная и привычная. Десять дней тревог и нервотрепки плюс десять бессонных ночей. Рано утром Стас попрощался с женой, поцеловал спящего сына, и пообещав вернуться через десять суток, отправился выполнять конституционный долг. Моря выдались нелегкие, то тут, то там намертво отказывалась работать матчасть. Стас служил в «механических силах» и порядком намучился, днем и ночью латая капризную технику. Тем обиднее было решение старшего на выходе командира дивизии на седьмой день идти в базу по причине массовой неисправности технической части корабля. Злость и раздражение Стаса скрашивала лишь одна мысль: теплый бок жены стал на три дня ближе. А так как на мужское достоинство и силу соскучившийся каплей не жаловался, то весь путь домой провел на подъеме, рисуя в мыслях одну картину за другой.
По традиции в базу вернулись поздно вечером. Когда чехарда с выводом ГЭУ закончилась, Стас даже не опрокинув традиционную стопку спирта за прибытие, словно жеребец поскакал домой. Смакуя процесс возложения головы на пышную грудь законной супруги, Стас домчался до дома, рывком поднялся на третий этаж и затормозил перед родной дверью.
Было начало второго ночи. «Мои спят» - подумал Стас. «Не ждут» и представил как неслышно разденется и запрыгнет в постель к Ларисе, удивление той, и все последующее безобразие... Как можно аккуратнее вставив ключ, дрожащий от нетерпения Стас тихонько повернул его и протиснулся в прихожую. Механиком каплей был отменным, замок регулярно смазывал, и тот его не подвел.
К большому разочарованию жена, судя по всему, не спала. Из-за неплотно прикрытой двери спальни падал луч света и что-то слышалось. Что именно, Стас не понял, и не раздеваясь, даже не снимая фуражки, на цыпочках подкрался поближе. Под ложечкой засосало. Сквозь створ двери его глазам предстала картина, не снившаяся даже в самом страшном сне. Горел ночник. На его супружеском ложе бесстыдно раскинув ноги и раскидав по подушке белокурые волосы лежала женщина. Все остальное закрывала фигура обнаженного мужчины, ритмично задиравшего зад к потолку. Женщина стонала во весь голос, его жена стонала так, как никогда не стонала с ним. Стас был убит на месте. Вся жизнь рухнула в одночастье. Сколько он простоял в полупарализованном состоянии, неизвестно. Но когда Стас очнулся, за свои поступки он уже не отвечал. В милицейский протоколах это называется «...в состоянии тяжелого душевного потрясения...». Охваченный пламенем мщения за поруганную супружескую честь, Стас начал судорожно искать кобуру на поясе. Ее, естественно, не было. Кортика тоже. Стас ринулся на кухню. Первое, что попало под руку, была вилка. Красивая мельхиоровая вилка из набора, подаренного им на свадьбу. Зажав в крепкой офицерской руке неуставное холодное оружие, Стас метнулся обратно к спальне. Ворвавшись как торнадо в обитель изменщицы, перехватив для верности вилку второй рукой, униженный офицер от души размахнулся и... Рука оскорбленного военного не дрогнула. Вилка, описав широкую дугу, почти полностью погрузилась аккурат посередине движущихся ляжек прелюбодея. Описать раздавшийся после удара крик я не решусь. Ветеран войны, приехавший в гости к сыну в квартиру по соседству, переживший блокадный Ленинград и штурм Берлина, рассказывал, что проснулся с криком «Бомбы!!!» и поднял на ноги всю семью. Причем в отсутствии бомбежки и пострадавших его убеждали всей семьей минут сорок. И хотя спать он потом лег, но в отсутствии погибших и разрушений сомневался до самого отъезда. У соседей сверху описались дети и чуть не наложили в штаны родители по причине непередаваемого ультразвукового воздействия. А овчарка других соседей выла до утра, оплакивая чью-то собачью жизнь.
Оставив орудие мщения торчать в анусе осквернителя, Стас резко развернулся и почти строевым шагом вышел из спальни. У него оставалось одно желание: покинуть ставший чужим дом, хорошенько надраться и утром забрать вещи. О содеянном Стас как то не задумывался. На удивление в прихожей уже горел свет. И еще в ней стояла Лариса собственной персоной, в домашнем халатике и с полотенцем на голове. Красивая и соблазнительная. Для потерявшего все жизненные ориентиры Стаса потрясений на этот вечер оказалось достаточно. Со стороны это напоминало детскую игру «замри». Онемению Стас не подвергся, но слова из себя выдавил с большим трудом.
- А там кто?
Дрожащая рука показала неопределенно назад.
- Да твой брат Сережка с женой. Его же к нам перевели. Я им спальню уступила, пока тебя нет. А сама с сыном... Да что за крики-то там?
- Я... понимаешь... тут... вилка...
- А я мыться ходила. Днем напор слабый, а ночью ничего. Слушай Стасик, у них кажется что-то случилось...
- Ага. - только и сказал Стас и грохнулся в обморок...
То, что брат переводится к ним, что у него жена тоже блондинка, что приехать они должны были именно сейчас, Стас, конечно, помнил, но красная пелена, упавшая на глаза, заслонила все, да и кто бы мог подумать!
В итоге все закончилось лучше, чем можно было ожидать. Задницу Сереже заштопали. Военврач в госпитале, с трудом выдернув вилку, долго выражал восхищение богатырским ударом, а закончив операцию, похлопал Сергея по филейной части и обрадовал:
- Геморроя не будет никогда! У тебя там труба без сучков и задоринок. Нефтепровод!
Помолчал, и хмыкнув, записал в журнале, что больной сел на гвоздь. Сидеть на стуле по-человечески Сергей разучился надолго. Первое время плакал, когда шел в гальюн по большой нужде, и рыдал, когда возвращался. Потом привык. Сейчас и не помнит, наверное, времена, когда сравнивал унитаз с электрическим стулом. Сережиной жене Лене расклинившиеся ноги сводили четыре медсестры и хирург. Свели с трудом. А заикалась она всего три месяца. Да и то только в постели. В общем, все закончилось хорошо. Как говорится, малой кровью. Ячейка общества не распалась, семья сохранена.
Жизнь продолжалась. Стас и Лариса так же гуляли держась за руки и воркуя, словно голуби. Солнце так же светило, и корабли так же уходили в море. Вот только Лариса стала убирать по шкафам все острое, вплоть до зубочистки, а Стас, приходя домой, звонил в дверь по пять минут и ждал, пока ему откроют.
Что касается Сергея и его жены, то они хоть и простили Стаса, но ночевать у брата никогда больше не оставались...

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора

4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Еще одной проблемой на 4 курсе стало меньше, ибо годом раньше приказом Главкома ВВС в летных училищах для старших курсов был объявлен «свободный выход». Училищное начальство почти год протянуло с его внедрением в жизнь, но, как ни старалось, пришлось вводить перемены. В нашем батальоне в этот переходный период повелось так, что «женатики» после окончания самоподготовки или после ужина (как настроение у ответственного по роте будет) распускались по домам и обязаны были явиться к утром к построению на завтрак. Все прочие должны были получить карточку-пропуск, заменившую прежние увольнительные записки, у того же ответственного, если получалось его убедить. Женатики же имели эту карточку постоянно на руках. В выходные дни после окончания ПХД карточки раздавались всем желающим, за исключением «залетчиков» и очередного наряда. Но поскольку с введением такой практики патрули перестали даже замечать курсантов с 3 или 4 курсовками на рукаве, то смыться без карточки на пару часов при острой необходимости стало практически полностью безопасно. Ну, только если ротному лично попадешься... Так проблема «самоходов» потеряла былую остроту и уже не бодрила тело и не обостряла работу мозга, как в былые времена. Обратной же стороной этих демократических процессов стало то, что снять квартиру (комнату) за приличные деньги и на приемлемой дальности для пешего перемещения стало почти невозможно. Я чудом ухитрился уговорить пожилых владельцев «двушки» в Рабочем городке сдать мне свободную комнату сначала на пару недель, потом, когда ко мне присмотрелись, и до выпуска. Жили весело и интересно, я до сих пор помню Новый год с елкой и салатиками и своих «арендодателей»: бабу Лену и Константина Корниловича, глуховатого бывшего механика бывших авиаремонтных мастерских при местном аэродроме.
Запомнилась борьба с тараканами, которых в тесной, старой и теплой «хрущевке» было полным-полно. Всякие аэрозоли типа «Дихлофос» во-первых, не оказывали видимого влияния на популяцию, а отдельным представителям рыжего племени наоборот, опрыскивание придавало лишь спринтерской бодрости. Во-вторых, от тяжелого запаха хозяйке было плохо. Тогда через Серегину «тещу» - начальницу столовой был добыт некий порошок, которым ее снабжала медслужба училища. Наше доверие к нему упало почти до нуля, когда, открыв полотняный мешок с отравой, мы увидели внутри упитанного и бодрого пруссака. Естественно, попытка посыпания была предпринята, но никакого видимого успеха не принесла. Тут наступило лето и, возвращаясь с медконтроля перед парашютными прыжками, я в траве на задах училища отыскал бодрого и доверчивого ежа, который не только не предпринял попытки меня уколоть, но даже позволил почесать себе пузо, слегка развернувшись. Дома отпил молочка и уснул под нашей кроватью, похрапывая. А ночью вышел на тропу войны, сопя и грохоча когтями по деревянному полу. Пришлось часа в 3 ночи вынести его на свободу. А помог нам обычный китайский мелок «Машенька». Ну, тот самый, где сзади прикольная инструкция со словами: «...черви сразу пасют...». С вечера я изрисовал все плинтусы, углы и закоулки квартиры, а утром без хруста по полу нельзя было пройти. Мы с женой вдвоем быстренько смели основную массу в ведро. Ведра не хватило. Пришлось бегать два раза. И еще два или три дня прифигевшие от китайского ОМП тараканы бродили на дрожащих, подгибающихся лапках повсюду (стены, полы, потолки, полки в шкафах, в холодильнике и пр. неожиданных местах), с сухим стуком блямскаясь об пол и исполняя на спине «прощальный брэйк-данс». Внезапно поредевшая популяция была, естественно, потом восполнена путем переселения на освободившийся «лебенсраум» соседских рыжиков, но прежнего величия даже и близко не достигла. Тараканий прибой отхлынул от жилых комнат и жалко плескался в районе мусорного ведра.
Да, я же о самоходах... На первом курсе об этом и подумать было страшно - судьба и так висела на волоске, да и потребности ограничивались двумя основными столпами: пожрать и поспать. Первое удовлетворялось партизанскими набегами на чипок и в наряде по столовой, а про второе и говорить не надо. Вот на втором курсе "подвиг разведчика" приходилось совершать все чаще и чаще. На третьем границы самохода сами собой отодвинулись до «внешнего» забора, ограничивавшего жилую зону военного городка, а сходить на почту или в военторг стало возможно просто по кивку ротного/взводного, а иногда и без оного. На четвертом же курсе я вообще 3/4 ночей провел вне казармы.
Итак, как-то раз на втором курсе в январе под новый год приехала ко мне жена (тогда еще будущая), остановившись в гостинице «Хопер». Естественно, 31 и 1-го я у ротного выпросился. А второго пришлось идти «в разведку». С вечера извлек из кладовки спортивку и куртку средней легкости, затарил все в спальном помещении, оговорил детали с комодом (ком. отделения) и нарядом по роте. Через часик после вечерней поверки усталый ответственный по роте свинтил домой, а следом через запасной выход - и я. Казарму обошел сзади, набрав полные кроссовки снега, перебежал лунную дорожку до гаражей, идущих вдоль железной дороги (я уже рассказывал, что территория училища была поделена рельсами на две неравные части) и исполнявших роль забора с тыла служебной зоны. Там было ... э-э-э... ну, чуть меньше чем по пояс. Мне тоже уже было «меньше чем по пояс» и вдоль стенок гаражей в тенечке я прокрался на переезд. На переезде ярко светили красные фонари, заливалась сирена, а прямо поперек дороги, ведущей в штаб, стоял маневровый тепловоз. «Ну-ка, ну-ка», - сказал я себе и полез вверх по лесенке. В кабине было шумно и тепло.
- Когда отправляетесь, мужики?
- А ты кто такой?
- Дык, курсант. (И я поведал им свою историю появления на рельсах). Думаю, по шпалам идти, или, может, подвезете.
- А поехали. Садись, наливай чай из термоса.
И тепловоз тронулся, невзирая на красный свет семафора. Я благоразумно промолчал, согреваясь после упражнений в снегу горячим чайком.
- Служивый, мы тебя только до старого вокзала довезем, дальше сам.
- А нафига мне на новый? Я до «Хопра» и так добегу. Еще быстрее будет.
Тепловоз остановился на первом пути возле здания вокзала, я тепло попрощался с обоими хозяевами и припустил в гостиницу.
Утром я проклял все, пробираясь в училище по шпалам. Вы никогда не бегали по шпалам? Если ставить ногу на каждую - шаг получается слишком мелкий. Если прыгать через одну - получается кенгуру на рельсах, и после 30-50 метров сильно устают ноги, мельтешит в глазах и начинаешь мимо шпал промахиваться. Если пытаться не обращать на шпалы внимания - спотыкаешься практически о каждую. А спасительная тропинка, обязательно ведущая вдоль любых рельсов, засыпана снегом и непроходима. Чтобы уложиться до начала активной утренней жизни в училище, пришлось нестись, задыхаясь, на подгибающихся ногах как оленю. Успел. Прокрался по своим следам через черный вход. В условленное время щелкнула дверь, и я скользнул в теплое, уютно похрапывающее, наполненное густым портяночным духом помещение роты. Переоделся, минут за 10 до подъема вернул одежду в каптерку и... «Рота подъем, выходи строиться на утреннюю зарядку!!!»
Бли-и-и-ин!!!! Опять бегать...
В другой раз уже на 3 или 4 курсе после обеда перед заступлением в наряд надо было за чем-то в «Шанхай» сходить (это такой деревянно-избяной район города, очень «местноопасный»). Кратчайший путь пролегал мимо тира, пруда и генеральского домика к углу забора, где стальные пики резко переходили в кирпичную кладку. В этом месте стена была примерно по грудь ростом, а с тыльной стороны, возле гарнизонной комендатуры (да, мы обнаглели) стояли удобные мусорные баки, на обратном пути игравшие роль ступенек. Одна тропинка в снегу к «перелазу» была протоптана от угла нашей казармы, другая - от нового корпуса УЛО (учебно-летного отдела). Идем это мы с товарищем, а от УЛО еще две фигуры в шинелях в том же направлении движутся. Возле перелаза встретились... с двумя офицерами с кафедры АО и РЭО. Те топчутся, физподготовка уже не та, забор без ущерба для шинелей не преодолевается. Ну, у нас-то все отработано. Один подсаживает другого на забор, тот подает первому руку и затягивает наверх. Наверху переглянулись, протянули руки офицерам. Майор со старлеем радостно ухватились и мы их вместе с портфелями затащили наверх. Спрыгнули на баки, потом на землю, отряхнулись, пожали друг другу руки и разошлись кто куда. Эпизод демократии, ё-мое...

***
Пора бы немножко и об учебе, а то увалы, самоходы, дисканы...
Назначили нам по 5 часов налета на тренажере Ан-24. Сначала показалось маловато, но это до тех пор, пока с ним ближе не познакомились. Домик с тренажером КТС Ан-24 стоял в аккурат возле санчасти, за служебной территорией. Поэтому курсант 4 курса на вопрос любого офицера, остановившего его утром за забором училища: «Почему это вы не на занятиях?», смело мог отвечать: «Иду на тренажер\с тренажера». Разница же с TL-410 была разительная. Никаких гидравлических платформ, никаких планшетов, парящих над макетами местности камер, мигающих лампочками ЭВМ и пр. Залазишь в кабину, выключают свет, и ты делаешь вид, что летишь. Кабина была гражданского варианта, 2-х местная. Т.е. все оборудование, стоящее у штурмана и радиста, перекочевало к обоим пилотам. На практике это выглядело как фотообои с многочисленными циферблатами, шкалами, лампочками, табло, пакетниками и галетниками, АЗСами, предохранителями, которые занимали всю переднюю стенку кабины, поворачивали на боковые, стлались даже под подлокотниками кресел и загибались за спину. Свободными оставались только небольшие окна кабины и узкий проход между креслами. Два языка этих «фотообоев» захлестывали на потолок пилотской кабины и на центральный пульт между летчиками. Все это дышало, мигало, шевелило стрелками и требовало внимания. «Летали» по двое. Первый запуск двигателей проходил с участием инструктора, ибо нужные пульты, кнопки и приборы находились в совершенно неочевидных и неожиданных местах, включая положение «за спиной». Ну ладно, запустились, что дальше?
- Взлетай.
- Куда?
- Да прямо вперед и взлетай.
Ладно, высотомеры на 0, РУДы на взлетный, поехали. Пытаюсь на разбеге по привычке смотреть перед собой, но там только темное окно. Опускаю глаза в кабину - Ёпть!!! Стрелки компасов медленно вращаются по часовой стрелке. Значит, разбегаюсь я не по прямой, а по дуге большого круга. Пытаюсь педалями выправить это недоразумение, но стрелки не обращают на меня никакого внимания.
- Педалями не ерзай, там компаса крутятся - не обращай внимания, никак починить не можем.
Во, блин! Поднимаю переднюю ногу, пытаясь ориентироваться по скорости и АГД. Вариометр нехотя ползет вверх, высотомер накручивает высоту. Все крутится. Компаса, высотомер, вариометр, скорость. Ой, скорость не туда крутится. Падает. 180, 170, 160... штурвал от себя... поздно, вариометр с высотомером пошли быстро крутиться в обратную сторону.
- Все, на земле, тормози, потом взлетай еще раз, за скоростью следи.
- А...а...а... откуда известно, что на земле?
- Слева внизу лампочка загорелась «От педалей включено», значит, сработал концевик передней стойки. Значит, на земле.
Офффигеть... Взлетаю еще раз, пытаюсь построить «коробочку», используя вместо компасов «метод Хоттабыча» (см. байки про 2 курс), шепча себе под нос: «двадцатьодин, двадцатьдва... хватит», потом «сажусь». Загорается «От педалей включено». Все, меняюсь с праваком местами. Полчаса - и уже надоело. По-моему, больше 2 раз никто на тренажер не ходил, находя для себя на это время более полезные занятия.

(продолжение следует)