СПЕЦ

И отдельно для тихоокеанцев:

ПРОМ

- Встречай, - сказали мне из отдела связи округа, - спеца. Это такой специалист по воздушному радио, закачаешься. Летуны его на руках носят...
И верно, это был совершенно невероятный спец. Лет сорок. Узкие вытертые джинсы. Ковбойские сапоги с бляхами. Волосы по плечи. И абсолютно невиданный в наших краях, настоящий, белый пижонский стэнсон, со слегка подкрученными краями, явно сделавший бы честь самому Клинту Иствуду. Холодный ветер с моросью легко колыхал длинную бахрому на рукавах кожаной куртки. Я протер глаза и посмотрел по сторонам. Ошибиться было невозможно - перрон был уже абсолютно пуст. Только он, этакий Ковбой Мальборо и я - старший лейтенант Морчастей Погранвойск, потертый реглан и черный грибан на башке. Не хватало только запыленной улицы, решетчатых дверей кабака, унылых лошадиных морд, бренчания банджо и растопыренных кабур с "кольтами".
На мокром асфальте перрона стоял здоровенный "Скайларк" с двумя внушительными секретными замками.
Прокашлявшись, я подошел к Ковбою, ежась на ветру.
- Петров - это я, - подозрительно оглядывая меня, сказал он, стягивая с руки перчатку с обрезанными пальцами (обнажилась здоровенная печатка), - аэродром далеко?
- Какой аэродром? - немного опешил я.
- Кхм, - произнес Ковбой, - меня сюда позвали чинить авиационные радиостанции Р-856. Назвать Вам, дружок, типы самолетов, на которых они устанавливаются, чтоб Вы смогли вернуться в реальность?
- Понятно, - сказал я, - Вы по адресу, не волнуйтесь. Только аэродрома сегодня не будет - у нас не самолеты. У нас корабли. Прошу за мной, - и пошел, не оглядываясь. За спиной заклацали об асфальт железные набойки на скошенных каблуках.
"Уазик" начальника штаба от всех остальных автомобилей отличался тем, что при любом обычном торможении у него сами по себе открывались сразу все четыре двери. Как ни странно, больше везло тем, кто вываливался сразу, потому что после окончательной остановки двери сразу же сами и закрывались, заколачивая свесившиеся по инерции тела в темное жесткое нутро кузова. Эта деликатная особенность приводила в трепет всех, кроме самого НШ, который, периодически выгоняя бойца из-за руля, гонял по местным грунтовкам в режиме низколетящего вертолета.
Но Ковбой оказался на высоте. Проводим краешком глаза отлетевшую на переезде правую заднюю и уверенно удержавшись в седле, он ловко поймал ее на возвращении носком сапога со шпорой, продемонстрировав изрядное знание советской военной техники.
Всю дорогу он промолчал, покуривая, естественно, "Мальборо".
А зря. Мог бы уж заодно разузнать, что его ждет.
Корабли эти, прямо скажем, были кораблями весьма относительными.
Там стояли: авиационные турбины, авиационные радиостанции, авиационные антенны, авиационная механика, почти авиационные подводные крылья и абсолютно авиационный материал корпуса - дюраль, из-за боязни быстрой коррозии которого кораблики эти швартовали к отдельному пирсу.
Все это великолепие было труднодоступными (очень дорогими) способами совмещено с военно-морской артиллерией, РТС, торпедами, глубинными бомбами и, главное - экипажем, и шастало по морю на своих подводных крыльях со скоростью где-то узлов 60, пожирая дикие количества топлива и выбивая из экипажа мощную зубную дробь, отлично слышимую при связи по УКВ.
Основной задачей этого крылатого чуда, называемого пр.133 "Антарес", было поймать недовольного жизнью в СССР диссидента, который решил уйти через море в сторону, например, Финляндии. Между Таллином и Хельсинки - около сорока морских миль. Волосатый свободолюбивый диссидент на веслах вполне мог пройти необходимую для достижения свободы половину этого расстояния за ночь. Так что "антарес" являлся этаким морским перехватчиком. И был совершенно не предназначен для сколько-нибудь длительного дозора, имея на три десятка человек экипажа меньше тонны пресной воды.
Но на границу ходили, как вы понимаете, в общую очередь.
А особенно меня, как связиста, добивали уже помянутые радиостанции, представлявшие из себя набор серых обтекаемых цилиндриков, абсолютно, как писалось в паспорте, виброустойчивых и вообще обалденных, но работающих, как и все на этих трясущихся корабликах, исключительно по настроению.
Когда Ковбой увидел свои жестянки в тесном соседстве с морской радиостанцией слева, двумя парами "прогар" справа и ящиком ЗИПа сверху, он засунул руки в карманы и вздохнул.
Потом, звонко щелкнув секретными замками своего супердипломата, Великолепный Джо выудил из его недр новую пачку "Мальборо" и аккуратно положил ее на стол между двумя облизнувшимися бойцами:
- Ну, братья, мне помочь надо...
И матросы, роняя слюнки, бросились раскапывать подходы к летающей радиостанции, оглядываясь иногда и подобострастно заглядывая в глаза Ковбою.
Спецом он действительно оказался блестящим. Но оно и понятно - не может такое реноме держаться только на красивой, конечно, но все равно обыкновенной суконной шляпе. За пару послеобеденных часов Ковбой запустил станции на трех кораблях, дав заодно кучу полезных советов механикам, эртээсовцам и другим заинтересованным вопросом, как обеспечить мирную семейную жизнь на одном корпусе такой разной и взаимообидчивой техники.
Я сидел в махонькой кают-компании последнего "антареса", курил и общался с его командиром по разным житейским и служебным вопросам, когда после интеллигентного стука дверь распахнулась и на стол слева от меня, мягко спланировав, бухнулся стильный белый стэнсон. Ковбой снова закурил, брякнул передо мной папку бланков на подпись и, задумчиво пуская дым в подволок, вопросил пространство:
- Мужики, а вот скажите, вы на какое время в море выходите?
Мы с командиром переглянулись:
- Ну, дней на десять, если повезет..
- И что, станции-то эти, 856-е, все время работают?
- Ну, не все время... Иногда выключаем, если на УКВ хороший прием. Связь-то, она нужна всегда!
- Ясно, - сказал Ковбой и оглушительно щелкнул замками "скайларка", - классные вы хлопцы, но я к вам больше не поеду.
- ??
- Станции-то самолетные! А самолеты, ребята, ни у нас, ни у самых продвинутых америкосов по десять дней, не вынимая, в небе не летают! Я сейчас перед вашей техникой долго за вас извинялся и все ей объяснил. Надеюсь, потерпит какое-то время... Аривидерчи!
Оставленный Ковбоем блок "Мальборо" (это правда) прожил на корабле полтора года. Как только радиостанция Р-856 начинала подавать признаки раздражения, вахтенный радист тут же выключал ее, доставал из сейфа сигарету и прямо в посту закуривал "привет из страны свободы". И серенькая железяка почему-то сразу переставала выкобениваться. Все остальные сорта и даже вполне оригинальные "Мальборо" из фри-шопа в порту были ей глубоко по барабану. И я до сих пор не знаю, что здесь причина, а что следствие - то ли Спец был хороший, то ли авторитет, если он не дутый, держится на мелочах. Станция, наверно, знает ответ. Эх, как бы спросить?

О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ПРОЯВЛЕНИЯ ВОЗДЕЙСТВИЯ ПРЕБЫВАНИЯ НАДВОДНОГО КОРАБЛЯ В МОРЕ НА ПСИХИКУ ЛИЧНОГО СОСТАВА СРОЧНОЙ СЛУЖБЫ

«Ой ты, участь корабля:
скажешь "пли!" - ответят "бля!"»
Иосиф Бродский «Представление»

Установлено, что длительное нахождение в замкнутом пространстве в сочетании с воздействием шума, вибрации и частичной сенсорной депривацией способно оказывать не вполне объяснимое влияние на сознание человека, вызывая временные обратимые отклонения в психическом состоянии индивидуумов и целых коллективов. Что-что? Что попроще сделать? И по-русски писать? а раньше нельзя было сказать? я не учил бы столько умных слов...

Короче, когда корабль выходит в море, случается, что у экипажа съезжает крыша. Не то, чтобы улетает совсем, а так, слегка сдвигается набок. Как это выглядит? Ну что ж, сами напросились на очередную байку. Кто не спрятался, я не виноват.

Представьте себе ветреную камчатскую зиму, низкое небо, похожее на рваную телогрейку, и маленький пожилой СКР, вмороженный в полуметровый лед бухты Завойко. Для него пятый месяц идет боевое дежурство; готовность к выходу в море - пятьдесят минут. Смены ждать неоткуда, ибо два его братца-обалдуя, пришвартованные рядом, никуда не ходят по техническим причинам. Экипаж настроен философски, и лишь изредка поминает незлым тихим матерным словом «этих уродов», из-за которых редкая неделя обходится без морской прогулки.

Летом дежурство казалось делом отчасти даже приятным. Погоды стояли изумительные, и было не в тягость навестить притихший океан, полюбоваться на белоснежные сопки, тающие в хрустальном утреннем воздухе и поглазеть на жизнерадостных коричневых дельфинов, парочками резвящихся у бортов. Но в октябре заштормило, и регулярные выходы превратились в утомительную повинность. Снова разразилась и была почти побеждена эпидемия морской болезни, отбыли на юг птицы, за ними осенние дембеля, один за другим были отражены набеги «партизан» и стажеров-курсантов из местной мореходки, а дежурству по-прежнему не было видно конца.

В тот день, услышав знакомый сигнал тревоги, никто особенно не удивился. Недовольно забормотал дизель-генератор, мигнул свет, и три электрика безропотно потащили на борт тяжелую черную кишку кабеля берегового питания, словно запряженные в сани измученные детишки с известной картины русского художника. Завертелись антенны, взревел спросонья главный дизель, швартовые партии заняли положенные места, и испарилась последняя надежда на то, что последует отбой, и в море идти не придется.

На этот раз почему-то не явился ледокол, который обычно прокладывал нам дорогу через замерзший залив. Командир корабля кап-три Орлов, он же Борода, он же Папа, красочно описал оперативному дежурному состояние бортовой обшивки, дал обстоятельный ответ на риторический вопрос «кому сейчас легко?» и даже высказал ряд соображений о сексуальной ориентации отдельных представителей комсостава, не названных, впрочем, поименно. Но проникновенная речь результата не принесла. С мостика спустились офицеры с непечатными выражениями лиц, и корабль начал отход в полном соответствии с великими идеями чучхэ, то есть, опираясь на собственные силы.

Обычный выход в море проходит под мерный гул множества работающих механизмов. Но на этот раз внутри продирающегося сквозь лед корабля казалось, что орды диких варваров взяли его в кольцо и вразнобой крушат борта десятками таранов. Бравый, но хрупкий СКР, содрогаясь, ломился сквозь торосы, а вальяжно развалившаяся на льду нерпа провожала его скучающим взглядом.

Если ГКП - головной мозг корабля, то спинной мозг - это, конечно же, ПЭЖ. Обычно он первым получает через седалищный нерв сигналы о грядущих неприятностях. А в тот день в неприятностях недостатка не наблюдалось. Но командир БЧ-5, седой подтянутый юноша тридцати трех лет, сжимающий в крепком кулаке микрофон «Каштана», был серьезен и спокоен. Он, вообще-то, всегда был спокоен и серьезен. Такой уж был у нас механик.
- ПЭЖ - носовой машине!
- Рассказывай.
- Тащ, две пробоины по левому борту.
- Что, сильно херачит?
- Одна струя с палец, вторая так, со спичку.
- Ну чопики забей, первый раз что ли замужем?...
- Да там уже сидит молодой, забивает...
- ПЭЖ - рубке гидроакустиков!
- А-а, господа пассажиры! Ну я ПЭЖ, чем обязан внезапному счастью?
- Товарищ капитан-лейтенант, пробоина по правому борту в районе N-го шпангоута!
- Что вы говорите... И большая?
- Миллиметров пять...
- Дерзай, лейтенант. Трусы любимой девушки с собой? Заделаешь - доложишь.
- МИШ - ПЭЖу. В смысле, ПЭЖ - МИШу.
- Прибежали в избу дети, второпях зовут отца... А у тебя-то что?
- Тащ, да че-то топит меня, а откуда - не вижу.
- Тонешь - откачаем... утонешь - закопаем... Кормовая машина - ПЭЖу.
- Чего, тащ?
- Погоняйте отливной, пока МИШа не утонули. МИШ, живой еще? Дырку ищи, вражина.
- ПЭЖ - носовому кубрику.
- Чего хотел, носатый кубрик?
- Таащ, у вас там свободный элэктрик нэт? Грэлка сломалса.
- Да ты совсем о#$ел, Биджо. Тут люди по пояс в ледяной воде пробоины грудью закрывают! Мерзни, мутант!... или че-нибудь полезное готовь... два литра слоновки меня устроят, - и в сторону, комоду электриков, - Все понял? Когда вернемся в базу, чтоб вид поста ГРЩ меня приятно удивил.

Бедлам продолжался примерно час. Потом лед кончился, и корабль, уже слегка напоминающий дуршлаг, вышел на чистую воду. Мелких пробоин в бортах обнаружилось ни много ни мало восемнадцать. Некоторые так и не удалось заделать, и в кормовой машине вода, затопив трюма, плескалась у самых пайол, так что откачивать приходилось почти непрерывно. А в остальном выход был как выход.

Кстати, интересующиеся читатели могут записать рецепт проверенного средства от тяги к морской романтике. Компоненты таковы:
1) жесткий зимний ветер, стремящийся сорвать человека со штормовых лееров (он же в сочетании с мелкой снежной крошкой прекрасно иллюстрирует принцип работы пескоструйной установки);
2) постоянная качка, иногда вызывающая сонливую тошноту, а иногда наоборот, тошнотворную сонливость;
3) скользкая, как лысина вождя мирового пролетариата, верхняя палуба, на которую заботливые трюмные, по обыкновению случайно плеснули солярки;
4) въевшийся в кожу омерзительный запах дизельного выхлопа, который бесполезно пытаться смыть бурым кипятком из системы охлаждения все того же главного дизеля (а где еще в море взять горячую воду?); и
5) тупое разглядывание колебания стрелок на ГРЩ (главный распределительный щит - прим. ред.) в режиме «четыре через четыре».
(R) Soviet Navy, all rights reserved, patents pending.
Клинические испытания показали, что после недельного курса терапии наблюдается стойкое улучшение состояния даже в самых запущенных случаях. К сожалению, добиться полного излечения удается не всегда - у меня, например, рецидив наступил всего через год после окончания регулярного приема препарата.

Шли пятые сутки в море. В четыре утра, сменившись с вахты и готовясь соскользнуть в теплую темноту родного кубрика, я еще на трапе почувствовал неладное. Внизу бушевали нешуточные страсти. БЧ-5 разделилась на две примерно равные партии, что-то орущие друг другу и готовые сойтись стенка на стенку. Рев двух десятков полосатых головорезов заглушал грохот двигателя и проходящей под кубриком валолинии. Пробираясь к своей шконке, я пытался разобраться в сути конфликта, но это оказалось не так просто. Только минут через десять, уже лежа в койке, я понял, наконец, о чем речь.

То, что я принял за начало братоубийственной войны, было безобидным диспутом на тему: является ли мясо морских видов рыб более соленым, чем мясо их пресноводных собратьев. «Вот балбесы!», - подумал я и попытался уснуть. Это, естественно, не удалось. Накал страстей нарастал, высказывания сторон становились все более эмоциональными и все менее содержательными. Медлительный здоровяк турбинист Марис и похожий на измученного похмельем Колобка трюмный машинист Карабалаев, более известный как Лапонька, свесившись с коек, что-то горячо доказывали друг другу, один по-латышски, другой по-казахски, лишь иногда в запале переходя на русский матерный, заменявший нам в те времена язык межнационального общения. Из раскрытого люка МИШ время от времени высовывалась лохматая голова вахтенного моториста Лехи, издавала несколько неразборчивых выкриков в поддержку непонятно какой стороны и скрывалась обратно. Старый матрос Петрович (в миру потомственный кемеровский шахтер Алексей Иванович Белобородов) орал своему оппоненту в десяти сантиметрах от моего уха: «Да в них же соль въедается! Как уголь в руки шахтера! Ты когда-нибудь видел руки шахтера?! Ты хоть раз пробовал помыть шахтеру руки?!?!». «Нахрен мне твой шахтер, я рыбу тоннами солил!»,- возражал мой коллега-электрик, житель Сахалина Павел Андреевич Кузьмичев по кличке Чилим, отводя от своего лица настойчиво предъявляемые ему в качестве наглядного аргумента руки шахтера.

«Шизуха косит наши ряды», - подумал я. Мысли невольно закружились вокруг обсуждаемого предмета, и с каждой минутой становилось все яснее, что соленость мяса тех и других рыб примерно одинакова, а те, кто думает иначе, находятся в плену пагубного заблуждения, которое совершенно необходимо немедленно рассеять, пока оно не привело заблудших товарищей к печальному концу. О мирном послевахтенном сне пришлось забыть. Не вылезая из койки, я кратко сформулировал основные тезисы, которые должны были сделать дальнейшую дискуссию излишней. Оказалось, однако, что меня мало кто слышит. Чтобы все-таки донести свет Истины до помраченных умов сослуживцев, я вскочил с койки и пополнил собою ряды сторонников Теории Одинаковой Солености. Через пятнадцать минут голосовые связки отказались служить, но я героически хрипел в ухо Петровичу, подтаскивая его к себе за тельник: «Но кровь-то у всех соленая! Она же нас не засаливает! У меня вот мясо не соленое!». Петрович слабо отбивался и что-то кричал Чилиму о штреках, штольнях и угольной пыли.

Обошлось без жертв. Через какой-нибудь час силы спорщиков иссякли, а вскоре затихли и последние вялые любезности типа «Ну ты дебил...» - «Да ты сам по пояс деревянный..», и в кубрике снова воцарился плотный давящий механический гул. Истина в ту ночь так и не родилась. Но я с тех пор верю Джонатану Свифту, утверждавшему, что привычка разбивать сваренное всмятку яйцо не с того конца может послужить причиной гражданской войны.

А до возвращения в базу оставалось еще четыре дня...

Cегодня утром пришла в голову мысль!
На свете существует два самых кошмарных и садистских изобретения: мобильник и будильник! Первый - не дает расслабться, позволяет найти тебя жене или начальнику в любое, иногда, самое неподходящее время, а второе - вырывает тебя из объятий сна и бросает в реальный мир.
Но законченным садистом был тот, кто додумался объединить всё это в один девайс!

Военная кафедра в Бауманке (раньше называлась Московское Высшие Техническое Училище - МВТУ, а сейчас эххх... МГТУ... коих сейчас как....) носит сейчас гордое название Военный Факультет, а евойный начальник в годы моей еще учебы, выбивал для себя звание генерал-майора (хотя преценденты были, его предтеча был таки генерал-майором, хотя неизвестно пришел ли он им, или стал). А основания были такие: мол факультет этот может по количеству выпускаемых военно-учетных специальностей (коих действительно было немерянно - одна специальность "военные программисты" чего стоит!) приравниваться к Военному Училищу. Но это так, к слову.
А история такова. Занятия на военном факультете на старших курсах (4-5) разбивались на три пары - две пары действительно близкий и интересный нам технический предмет, и пара - что-то очень далекое и абстрактное, вроде "основные тактические приемы и принципы управления дивизионами ПВО С-300" (уж пусть не сочтут реальные тактики за хамство). Похоже что и начальство тоже это понимало и ставило нам на занятия кого угодно... Особенно мне запомнился высокий и солидный полковник ВВС, который начал нам салагам, рассказывать про секретные прямоточные двигатели, с которыми американосы борятся уже чуть ли не полвека, а мы уже давно победили! Идея его была такова, пока они мучаются с подвеской нескольких двигателей на один самолет - для разгона и для марша, у нас уже все придуманно - двигатель просто меняет режим! Немножко поясню, прямоточнику не нужен компрессор, он начинает работать от плотности набегающего воздуха, правда на скоростях от 3-4 махов (1 мах - скорость звука), поэтому при подвеске его даже на сверх-скоростноый истребитель, его планер будет буквально разрушен за несколько минут, или даже секунд полета на такой скорости, даже если комбинированный двигатель сможет его разогнать. Я слегка интересовался тогда такими вещами и его высказывание звучало как шутка. Я еле досидел до перемены и поспорил со своими сокурсниками на пиво, что сейчас этот деятель повести прямоточник на Руслан (второй по грузоподъемности самолет в мире), а может даже и на Мрию(первый!). Представьте хохот в аудитории, когда он его все же подвесил на Мрию!!!