Неудачный День.

День у Саши, курсанта третьего курса Калининградского высшего морского училища, не задался с самого утра. Все валилось из рук. Ничего глобального: то четыре карандаша подряд сломались, то сосед по кубрику по ошибке выкурил все сашины сигареты... В общем, все по мелочам. Но к пяти часам вечера этих мелочей накопилось достаточно, чтобы Саша впал в перманентное раздражение. А в шесть часов - защита курсового по ДМ (деталям машин). Саша собрал все чертежи, скатал их в рулон, запихал в тубус и отправился в учебный корпус, по пути оборвав хлястик шинели об дверную ручку.

Противный прибалтийский февраль. Недавно был мороз, а потом - оттепель. На тротуарах - лед и лужи. Скользко и мокро. И в ста метрах от учебного корпуса сашины ноги разъехались, и он шлепнулся кормой в лужу. Хуже всего было то, что при падении тубус с чертежами вырвался из рук и ушел в свободный полет. Саша завороженно смотрел, как тубус хряпается об лед, с него слетает крышка и он неудержимо скользит к луже... и останавливается в сантиметре от грязной воды. Не успел Саша перевести дух, как рядом с ним шлепнулся, подскользнувшись, курсант-одногруппник Миша и задел сашин тубус ногой.
- Бульк, - сказал тубус и начал срочное погружение.
- Ииёёё! - заорал Саша, прыгнул Мишке на спину и схватил тубус за донышко.
Репутация чертежей была безнадежно подмочена. Но выхода не было, и Саша поплелся на защиту, думая про себя: "Не мой сегодня день... нет, не мой". Рядом семенил Мишка и утешающе бормотал:
- Я сегодня попозже к тебе зайду... Пива принесу.
- Не сегодня, Миха. Я сегодня тебя вряд ли захочу увидеть.
- Ну, завтра зайду. Не обижайся, я же не специально...

Доцент кафедры инженерной механики Петухов с сомнением выслушивал жалкие оправдания курсанта и с неудовольствием смотрел, как под курсантом натекает небольшая лужа. Сашина репутация на этой кафедре была несколько сомнительна после того, как он сдал чертеж какого-то агрегата с нанесенной на квадратный фланец резьбой. Остальные курсанты (кроме Миши) слушали сашины оправдания с удовольствием и в открытую радовались некоторому разнообразию в скучном процессе защиты курсовых по ДМ.

- Все равно... Покажите ваши чертежи, - пресек дальнейшую волокиту Петухов.

Саша открыл тубус, пролив немного воды под преподавательский стол. Чертежи намокли и разбухли. Саше пришлось применить грубую физическую силу. Чертежи подчинились и стали вылезть. С трудом. По кусочкам. По очень маленьким кусочкам. Можно даже сказать, по клочкам. Аудитория веселилась. Доцент ржал в голос. Наконец, Петухов решил, что объем бумажных клочков на его столе соответствует необходимому минимуму и обессиленно махнул рукой:
- Довольно... Удовля... удобле... Трояка хватит?
И тут Сашу замкнуло:
- Андрей Николаевич, это несправедливо! Вы ведь даже еще не просмотрели всех моих чертежей, - и Саша протянул доценту еще горсть смятых мокрых клочков.

Петухов от неожиданности хлопнул ладонью по груде подсохших бумажных кусочков, лежавших перед ним на столе. Лоскутки чертежей взмыли в воздух и, медленно кружась, стали опускаться на пол. Аудитория взорвалась.
Петухов всхлипывал:
- Убе... Уберите его от меня! Четыре! Четыре, и чтобы я тебя больше здесь не видел!

Саша схватил тубус и выскочил из класса, хлопнув дверью. И тут по нелепому совпадению во всем учебном корпусе погас свет: пробки вылетели. В классе в истерике бились как курсанты, так и преподаватель. Саша в кромешной темноте несся вниз по трапу со скоростью два этажа в секунду. И вдруг на него кто-то с сопением упал и стал цепляться за ремень, пытаясь подняться. Сашины нервы не выдержали:
- Ты!!! Нетрадиционно воспитанное животное! Не смей меня трогать! Щас как дам больно!

И Саша, вспомнив армейские занятия по рукопашному бою, нанес удар краем тубуса во что-то мягкое, а потом штыковым ударом пригвоздил неизвестного тубусом к стене. Внезапно зажегся свет. Со стены на Сашу с изумлением взирал начальник строевого отдела. Саша опустил свое оружие и капитан второго ранга сполз на ступеньку.
У Саши подогнулись ноги и он сел рядом. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга; наконец, Саша шепотом спросил:
- Разрешите идти, тащ второго ранга?
- Идите, - тоже шепотом ответил начальник строевого отдела.
И они расползлись.

В этот вечер общага судомехов гудела. Небывалое дело: на защите курсового по ДМ не было ни одной двойки. Доцент Петухов ставил тройки всем желающим. Предъявившие чертежи получали четыре. Для пятерки Петухов требовал защиты, но смелых не нашлось. Вечером каждый курсант считал своим долгом зайти в кубрик к Саше и выпить вместе. К десяти вечера Саша не выдержал, запер дверь изнутри и продолжал пить в компании курсантов Вовки и Сереги. На стук в дверь он всех посылал в деканат. Вове и Сергею Саша обьяснил:
- Не мой сегодня день. Нет, не мой. А он, день этот, еще не закончился. Сейчас ротный придет... Или декан, например.
Постепенно рота успокаивалась. В сашином кубрике вторая бутылка под четвертинку кислого черного хлеба подходила к концу, когда в дверь кто-то тяжело забарабанил. Крепко так, ногами.
- Дежурный по училищу, наверное... - меланхолично заметил Саша и поплелся открывать, в то время как Вовчик и Серега торопливо прятали улики.
Саша распахнул дверь. На пороге стоял курсант Мишка с двумя трехлитровыми банками пива и улыбался во весь рот.
Саша машинально посмотрел на часы. 12:02. Неудачный день закончился, начинались новые сутки.

Почетный караул

История не моя, рассказал приятель.

В поселке, возле которого была расположена наша часть, умер уважаемый человек. Генерал-майор в отставке, орденоносец, ветеран войны. Когда-то командовал нашим полком, да так и остался жить по последнему месту службы, хоть и был поселок совсем маленьким и, честно говоря, провинциально-зачуханным. Однако же чем-то он приглянулся генералу, да и что делать пожилому одинокому человеку в столицах? То ли дело маленький городишко, где все как родные, все тебя знают и уважают.
Но уважали генерала и в столицах. На похороны собралась уйма народу, большинство из которых при больших звездах, в орденах и медалях. Я за три месяца службы первый раз увидел столько генералов. Собственно, я их и не видел до того, командира части - полковника - и то раз в день на разводе, а уж генералов у нас и вовсе не водилось.
Для прощания с покойным гроб поставили в доме офицеров или попросту в клубе, на втором этаже. На первом, у входа поставили стол с портретом, где генерал-майор еще совсем молодой, улыбающийся. Рядом - почетный караул. Звучит громко, а на самом деле всего один солдат с карабином. Мне тоже выпало счастье постоять в этом карауле. Когда заступал в полночь, народу в клубе было еще много, но все уже расходились. Вскоре почти все ушли, только наверху кто-то еще оставался, ходил туда-сюда, скрипя половицами. Клуб-то весь деревянный, старый, в тишине каждый шаг слышен. По шагам чувствуется - старик. Видно кто-то из старых друзей-однополчан; родственников, как говорили, у покойного не было. Через некоторое время заскрипела лестница - стал спускаться и он. Я посмотрел на лестницу и увидел пожилого генерал-майора в парадной форме с внушительной коллекцией орденских планок. Я от волнения даже забыл как отдается честь с оружием. Одно дело, когда их много и все ходят туда-сюда, и совсем другое вот так, один на один. Генерал спустился и улыбнулся: «Расслабься, сынок. Давно служишь?» Я ответил, мы обменялись еще какими-то ничего не значащими словами, и он вышел. А минут через десять и меня сменили.
Похороны были утром. Нас построили возле клуба, и генерал отправился в свой последний путь. Сначала вынесли пирамидку с портретом, тем же, что стоял на первом этаже, затем награды. Наград было много, жизнь старик прожил явно не зря. А затем из дверей клуба на руках офицеров выплыл гроб. В нем лежал покойный генерал. Тот самый, с которым я разговаривал ночью. Тогда я и не заметил сходства с портретом многолетней давности, а теперь оно казалось очевидным.
Гроб погрузили в машину, и для нас все закончилось. Я шел на негнущихся деревянных ногах, поминутно озираясь. Меня толкали в спину, сержант ругался, а я с трудом воспринимал окружающий мир.
Мне, естественно, никто не поверил, да я и не ожидал этого. Теперь, спустя двадцать лет, мне кажется - может я просто заснул на посту, и мне все привиделось? Или...

ЗАПИСКИ НЕГОДЯЯ
(продолжение)

ВЗГЛЯД ШУРАЛЕ

Набранная в предыдущей истории инерция свирепости нам пригодится. Мы ее используем, сняв с раскрученного маховика, чтобы лишний раз не испытывать пиковых нагрузок. А начиналось так интересно...
Когда она вошла, он вздрогнул от неожиданности - по телефону голос был очень даже мил. Но сейчас в кабинет вошел индейский воин в боевой раскраске. Массажист Х. никогда (подчеркиваю) не видел подобного макияжа. Если всмотреться, то в лице было что-то похожее на Софи Лорен - как и в фигуре - типаж далеко не во вкусе массажиста Х., но, во всяком случае, признанный в мировом масштабе (признанный так же непонятно, как и ее партнер, вечно сонный любовник - с его бровями ему бы нашего генсека сыграть и на этом кануть, но...).
Но - она вошла, и, несмотря на всемирную славу прототипа, массажист Х. все-таки вздрогнул, потому что, если не приглядываться, в этой макияжной маске она была похожа на шамана из «Земли Санникова» или на Шурале - словом, на раскрашенного танцора Эсымбаева. Впрочем, все было не так уж безнадежно. Девушка обладала едким, местами черным, юмором.
- ...И вот я сижу, нервничаю, - продолжала она свой рассказ, пока руки массажиста нежно терзали ее спину, - а муж мой двухметровый как провалился. Ну, договорились же по магазинам пройтись, а он никак из гаража не вернется! Сдох он, что ли? - говорю я в сердцах. И что вы думаете? Именно в это время он упал в подъезде на лестнице и расколол башку. Просто поскользнулся и упал. Пьяный, естественно...
- Да, - говорит массажист. - Язык у вас опасный...
- Он не только опасный, он еще и искусный...
После таких слов отступать было некуда.
Но и в этом, казалось бы, вдоль и поперек исхоженном саду, оказались неведомые массажисту Х. закоулки. Когда он вошел и приготовился доставить владелице сада неизъяснимое удовольствие простыми привычными движениями, она вдруг сказала:
- Стой! Замри вот так...
И, положив руки ему на плечи, начала перебирать пальцами, как делает слепой, ощупывая незнакомый предмет. Он замер в неудобной позе, и от недоумения начал терять возбуждение. Чтобы не обмякнуть совсем, стал тихонько прокачивать, но она остановила его окриком, продолжая исследовать его плечо. И вдруг он почувствовал, как из места их стыковки начинает волной распространяться мелкая зудящая вибрация. Беззвучное трансформаторное гудение охватила все ее тело, пальцы на его плече напряглись, она выдохнула со стоном и обмякла.
- Хорошо, - сказала она через несколько ударов его сердца. - Вот так мне хорошо, чтоб ты знал, а по-другому - нет.
Он слез с нее, как с кушетки врача, - с облегчением и с мыслью - такой хоккей нам больше не нужен. Но проба была полезна: все-таки опыт...
Однако на этом опыте история не закончилась. Через месяц она пришла снова, и не снимая темных очков, сказала:
- Помогите, доктор, ячмени замучили. Один вырежут, на другом глазу выходит. Устала бороться.
- А я чем могу? - удивился он. - Это вам к офтальмологу, к окулисту...
- Ну а вы что можете посоветовать? Я ими периодически со школы мучаюсь. Какие-нибудь народные средства... Может, мочой промывать?
«Калом мазать», - хотел сказать он, ненавидя все эти уринотерапии, но удержался от шуток, поскольку человек пришел с бедой. Сам массажист претерпел ячмень только один раз за жизнь, в школе, и то был избавлен неожиданным плевком в глаз его соседкой по парте.
- Ну, не знаю, - сказал он. - Заговоров много есть народных, на сучок можно заговаривать. Сейчас напишу.
Он достал из ящика стола мамину тетрадку с народными заговорами. Пока писал, она сидела и жаловалась, ощупывая пальцами его колено.
- А может, это на нервной почве? - говорила он. - Я с родителями живу в однокомнатной квартире, прошу их: есть же сбережения, продайте машину, гараж, мне нужна отдельная квартира! Я умру тут с вами! Нет, никаких шагов навстречу единственной дочери. «Глаза твои бесстыжие!» Вот вам и глаза! Это их ненависть выходит. С самого детства...
Наконец, взяв бумажку, она ушла, пообещав вернуться.
Через пять минут после ее ухода у массажиста Х. зачесался глаз. «Так я и знал! - подумал он. - Сочувствие - путь к болезням!» Он тут же намазал глаз гидрокортизоновой мазью и произвел необходимые пассы от сглаза. Через час стало хуже. Еще через час зачесался второй глаз. К концу рабочего дня у массажиста Х. были два полноценных ячменя - и ничего не изменили плевки, произведенные из-за угла с неловкой неожиданностью всем коллективом по очереди.
Это были странные ячмени. Они вроде бы зрели, но никак не хотели проходить. Ни гидрокортизон ни альбуцид не помогали. Не помогали, к удивлению и ярости страдальца, и народные заговоры.
- Ячмень, ячмень, - шипел он в зеркало, водя возле глаза игольным ушком, - купи себе топорок, руби себя поперек... Блядь, да что за хуйня, вы исчезнете или нет?! Пошли нахуй с глаз! Ой, ой, стойте, я не то хотел сказать!.. Знаете, милые, а не пошли бы вы обратно к вашей хозяйке? - пробовал он всякие уговоры.
Было жаркое лето, он ходил в черных очках, злой и нервный. Так прошел месяц - окулист поликлиники кроме альбуцида и гидрокортизоновой мази ничего не могла предложить. Он даже проверился у дерматовенеролога, сдал все анализы, но был чист. А однажды к нему на массаж записалась соседка ведьмы по дому. Она-то и открыла ему глаза.
- Кончились у нее ячмени, - сказала соседка. - Как только она по совету какой-то бабки походила по знакомым и пожаловалась, тут же и кончились.
Он рассвирепел. Значит, это была подстава?!
- Ну, все, теперь тебе не поздоровится, самка сименола, - пробормотал он. - И это за все хорошее вот так отплатить? Значит, у меня развязаны руки!
Он взял ржавую иголку, нашептал на нее тетрадную инструкцию по сильному проклятию, и в субботу, когда летний город опустел, пошел по адресу, записанному в журнале пациентов.
Когда он приблизился к ее дому, из подворотни вдруг выскочил маленький черный пудель и со злобным лаем понесся ему навстречу. Кроме массажиста Х. на улице никого не было. «Точно, дьявольщина!» - подумал он, присел и схватил камень. Пудель на бегу развернулся и умчался в подворотню. С камнем наперевес массажист осторожно вошел во двор. Никого. Он поднялся на третий этаж, сверил номер квартиры с запиской, достал из спичечного коробка заговоренную иголку и сунул ее по самое ушко в дерматиновую обивку двери. Пошептал, поводил безымянным пальцем, плюнул три раза и ушел.
Проснувшись на следующее утро, он проморгался и почувствовал, что ячмени пошли на спад. К вечеру от них остались только красные пятнышки.
- Вот что крест животворящий делает! - танцевал массажист Х. перед массажистом У., размахивая черными, уже ненужными очками. - Теперь бы еще узнать, вернулись ли эти гаденыши к своей хозяйке.
Хозяйка пришла через две недели. Без очков и без макияжа, но в черном платке.
- Окулист сказал, что я слишком мажу глаза, - сказала она. - От этого ячмени и были. Но все в этом мире не бесплатно дается. Мама с папой умерли - с промежутком в неделю. Хоть и болели давно, все равно неожиданно...
Массажист Х., держащий фигу в кармане, открыл рот.
- Когда? - спросил он.
- На прошлой неделе. Вот, траур ношу. Но с другой стороны, теперь я богатая невеста, доктор.
- Позд... В смысле, сочувствую, - сказал массажист Х. - Желаю вам найти хорошего мужа. А меня пациент ждет, извините...
- Нихера себе, - сказал массажист У., когда она ушла. - Это получается, ты их убил? Нельзя этим заниматься, если последствия не просчитал.
- Почему я? - заорал массажист Х. - Она сама мечтала об этом! Наверное, рикошетом от нее... И вообще, херня все это, совпадение!
- Не знаю, не знаю, - сказал массажист У. - Но будь с этим осторожнее...

(продолжение следует)