Альпинист и камикадзе

Тополиный пух властвовал на территории училища. Он кучами лежал под столетними деревьями, покрыл газоны и облепил кусты, забивался в забранные сетками форточки и неосторожно открытые рты, подобно декабрьскому снегу летел и летел, гонимый легким и даже на ощупь горячим ветерком. Дождливое прохладное лето как-то сразу обернулось этаким вот зноем, с безоблачного неба жарило совершенно немилосердно, а тополя решили взять реванш за не растраченное ранее. Солдатик во взмокшем хэбэ отгребал метлой целые ворохи тополиного пуха от ворот склада, дабы избежать возгорания - пацаны из городка по своему боролись с летней напастью.
Заниматься ежедневной гимнастикой в тридцатиградусную жару казалось совершенно излишним; воспринимаемая в молодости как способ прогнать утреннюю сонливость, по мере увеличения количества звезд на погонах, она стала суровой необходимостью в борьбе с лишним весом, а воцарившаяся уже с неделю жара вытапливала сало вместе с потом. Вот и сейчас капитан смотрел на улицу сквозь затянутое марлей окно и морщился, словно стоя у доменной печи. Есть совершенно не хотелось, и оставленные супругой макароны с сарделькой он отнес в холодильник. Там он наткнулся на бидон с остатками вчерашнего кваса. О, сладость первых обжигающе-холодных глотков кисловатой пахучей влаги! Остатки он вылил в стакан, который сразу же покрылся каплями конденсата. Этот стакан он пил медленными глотками, растягивая удовольствие. Идея возникла, когда показалось дно стакана с выпуклым клеймом стекольного завода. А поскольку день был ну совершенно выходной и причин откладывать не было никаких, то, приняв решение, капитан сразу же приступил к выполнению.
Выйдя из подъезда, он сразу же ощутил всю силу небесного светила. Стали ощутимо нагреваться даже погоны на летней форменной рубашке. Стараясь не выходить из короткой тени от забора, капитан кружным путем прошел к КПП. Самая сложная часть маршрута была впереди - вдоль ряда чахлых от жары кленов и елок вдоль улицы до ресторана «Чайка», перейти на другую сторону и, укрывшись в тени проходных дворов, мимо общежитий, выйти к «железке». Там, на склоне, притулилось ветхое строение, крашеное облезлой синей краской с корявой фанерной вывеской «Пиво-Воды». Там бил неиссякающим ключом вожделенный источник волшебной влаги, которая, если ее охладить, поможет скоротать день до вечера, когда вернется жена. Супруга капитана отсутствовала по уважительной причине - уехала за дочкой в пионерлагерь. Смена пролетела нечувствительно быстро, только-только успели переклеить обои в квартирке, да полы подновить.
Уфф... Платок вымок насквозь после повторного вытирания лба и фуражки. Ботинки стали явно тесны, будто ссохлись от жары... Капитан, вытираясь, присел на оградку детского садика и стал похож на иллюстрацию с импортной банки пива «Туборг», которое пивал он в период службы в ЗГВ. Уфф... Ну да вон уже меж домов видны провода над путями.
Очередь у окошка конечно была, как же без нее, но куцая и тоже будто ссохшаяся. Дородная тетка в мокром от пота некогда белом халате колдовала с двумя кранами, наливая желающим кому пива, кому квас. Халат был маловат продавщице, и ее «прелести» проступали сквозь него чересчур отчетливо, но это отнюдь не возбуждало - и не жара тому виной. Капитан встал в очередь за неряшливо одетым парнем в стройотрядовской кепке. Продавщица работала споро, очередь продвигалась быстро, и вот уже капитан отошел в тень дерева, держа на весу наполненный бидон. Наполненный пивом. Ибо здраво рассудил, что от кваса проку и удовольствия будет гораздо меньше.
Пиво было свежее и не слишком даже теплое. Капитан размеренно и не торопясь отпил прямо из бидона. На душе полегчало. Как давным-давно заметил товарищ Платон, человек, в сущности своей, алчет простых удовольствий для тела и сложных - для души. Или это был Конфуций? Но, несомненно, оба не отказались бы выпить в знойный день почти прохладного свежего пива с эдакой легкой горчинкой и вознесли бы хвалу Анастасу Микояну за рецептуру и всеобщую доступность сего напитка.
Находясь в несколько даже блаженном состоянии, капитан поверх пенной шапки наблюдал за метаниями у ларька довольно прилично одетого мужичка, поочередно подходившего к людям из очереди, к сидевшим с пакетами и банками на траве в тени под деревьями, редким прохожим, даже к девушкам. У всех он спрашивал что-то, показывал содержимое сумки-авоськи и просительно заглядывал в глаза. Поймав взгляд офицера, он прямиком направился к нему.
Капитан испытывал к людям, стрелявшим на пиво-водку-сигареты, сложный букет чувств и мысленно приготовился грубо отшить в случае такой попытки, но приблизившийся к нему мужчина обезоружил его своей почти детской улыбкой и, протягивая обеими руками раскрытую сумку, произнес:
- Посмотрите, разве они не чудо?
В авоське помещалась трехлитровая банка, на дне которой копошились мохнатые пестрые комочки.
- Хомячки, - пояснил мужчина. И рассказал, что разводит их для продажи на рынке, а сегодня ввиду жары спрос был плохой, всех распродать не успел. Выкидывать оставшихся жалко, а нести в банке... в общем, тару требуется освободить. И он готов уступить их любому желающему даром.
Не подумайте чего, отнюдь не жадность двигала офицером! И даже не чувство вины перед женой и дочкой, что не смог нынче поехать. Просто наложились друг на друга остатки того чувства умиротворенности и единения с природой, что он испытал сидя под деревом среди вдумчиво употребляющих янтарный напиток, чувство неловкости перед человеком, которому он собирался, может статься, нахамить. Да много чего наложилось и совпало! Выходной, жара, окончание ремонта. Да и дочка будет, несомненно, рада. И этот человек с глазами ребенка, уверяет, что хомячки просто чудесно уживаются в любой квартире и совершенно не приносят хлопот.
В обмен на мятый влажный рубль, врученный с некоторым даже трудом этому милому человеку, капитан оказался владельцем целого выводка симпатичных и, несмотря на жару, очень бодрых и активных животных, похожих на разноцветных бесхвостых мышей. От мысли упаковать их в валявшийся рядом дырявый полиэтиленовый пакет пришлось отказаться, ввиду того, что пока он ловил очередного юркого зверька среди пыльной травы, его собратья в пакете либо умудрялись протиснуться наружу через не такую уж маленькую дырку, либо начинали грызть пакет, либо заворачивались в него и начинали задыхаться. Пересчитать их никак не удавалось, тем более поймать. Парень в стройотрядовской кепке, уже допивший свой пакет, помог в отлове, складывая «добычу» в ту самую кепку, но пара штук наверняка скрылась, по-пластунски передвигаясь в траве. Отловленных пришлось ссыпать в фуражку за неимением другой свободной емкости. Их было не менее десятка, и капитан с легкостью презентовал парню парочку. Оставшиеся были слишком увлечены исследованием внутренностей фуражки, чтобы заметить исчезновение сородичей. Этого занятия им хватило примерно до угла ближайшего дома. Именно там один из оставшихся, как альпинист влез на скользкий козырек, оттуда перебрался на руку офицера и, цепляясь за обильную волосяную поросль полез вверх по руке. Движение руки, которое стряхнуло «альпиниста» обратно в фуражку одновременно подбросило из нее пару других, которые упали на асфальт, полсекунды обнюхивали новую для себя среду, а затем рванули в противоположных направлениях. Пришлось поставить бидон с пивом и опять ловить шуструю парочку. Процесс отнял несколько минут, в течение которых неустойчиво поставленный бидон накренился и часть пива вылилась в дорожную пыль. Обратная дорога к дому отняла вдвое больше времени, ибо постоянно приходилось отвлекаться на копошащуюся в фуражке живность.
Войдя в квартиру, капитан в видимым облегчением вывалил их всех в стальную кухонную раковину. Пока он переодевался-умывался хомяки отчаянно пытались покинуть свое узилище, но отвесные высокие (для хомяков) стенки были серьезным препятствием. Но пестрая ватага не растерялась и к тому моменту, когда капитан вернулся на кухню, в раковине суетились только две особи. Задние лапы третьей торчали из отверстия стока, оказавшегося достаточно проходимым для хомяков. Если бы не сифон слива, который хомяки забили своими телами, ушли бы все!
Судорожное откручивание пластикового сифона (они ж захлебнутся!) привело к тому, что из сломанной пластикой трубы вместе с потоком сгнивших очисток и гадостной слизи вывалились семь испачканных, осклизлых от грязи грызунов. Восьмого, застрявшего в трубе, пришлось выдувать. Силы легких офицера оказалось достаточно и застрявший хомячок с отчетливым хлопком вылетел из трубы и улетел через приоткрытую дверь в комнату, где и приземлился с легким всплеском. Этот звук озадачил и насторожил хозяина. В ходе недолгого поиска хомячок был обнаружен в пластиковом ведерке с остатками обойного клея.
Холодная вода из-под крана плохо отмывает обойный клей. Хомячок, находящийся в состоянии глубокого шока, безропотно сносил водные процедуры и только мелко дрожал. Капитан решил, что он замерз, и решил согреть его феном. Положив пациента в стоящую на столе вазу, он направил на него струю горячего воздуха. Хомячок со слипшейся от клея и лишь частично отмытой шкуркой под струей дующего ему в морду воздуха был похож на парашютиста, какими их показывают по телевизору при исполнении затяжных прыжков. Он сощурил свои глаза-бусинки, судорожно сжал лапки на краю вазы и смотрел на офицера вызывающе презрительно. Этим выражением мордочки он был похож на японского летчика-камикадзе в момент атаки. Хомякадзе, блин! Внезапно хомякадзе разжал лапы и подхваченный мощным воздушным потоком кувыркнулся в воздухе, перелетел стол и сгинул в груде обойных обрезков.
Брошенный фен обиженно выл на столе, пока капитан рылся в ворохе обойных листов. Он перерыл его несколько раз, прежде чем обнаружил хомячка приклеившимся к одному крупному куску. Решив не испытывать судьбу еще раз, он аккуратно оторвал кусок приклеившихся к спине хомяка дефицитных рельефных обоев и вместе с ним отнес «хомякадзе» к его собратьям.
Те, оставленные без присмотра в той же раковине, время зря не теряли и почти растеребили тряпку, которой человек заткнул сток, на отдельные нити. Рыжий «альпинист» уже предпринял попытку протиснуться в образовавшийся просвет и застрял, отчаянно свирища. Вызволение его легче было производить снизу. Когда человек извлек рыжего из отверстия слива и встал, он успел заметить, как последний из оставшихся в раковине хомяков карабкается по спине «хомякадзе» по приклеенному листу обоев, перебирается на край раковины, оттуда на край стола и исчезает за резной хлебницей.
Ловлей хомяков капитан «развлекался» до самого приезда жены и дочери. И даже с их помощью этот процесс занял их до позднего вечера.
Опустилась душная летняя ночь. В марлю на окне билась какая-то летучая насекомая живность. Из развороченного и кое-как наспех скрученного двумя лентами лейкопластыря стока кухонной раковины мерно капала вода в подставленный тазик. Семья офицера сидела за кухонным столом и смотрела, как в коробке из-под обуви копошится десяток пестрых глазастых зверьков, частью покрытых паутиной (найден за шкафом), испачканных в муке (найден в шкафу), краске (найден в банке с краской), с приклеенным на спине огрызком обоев... и только один рыжий «альпинист» мирно спал на ворохе измельченных газет, ибо его выловили полузахлебнувшимся из стакана с пивом.
Про то, что утром капитан обнаружил в своей фуражке я рассказывать не буду. А коробку хомяки к утру прогрызли и их ловили уже по всему ДОСу.

Посылаю материал в "Текущий выпуск", потому что это - реальный случай, произошедший с реальным человеком.
Первая часть - несколько затянутый эпиграф из опуса моего лейтенантского друга Шуры Александрова. А далее сама история о том, как лейтенант прибыл на службу, где его встретил суровый отец-кадровик.
Всех Героев-Подводников с ПРАЗДНИКОМ!!!

СПЕШИЛ В БРИГАДУ ЛЕЙТЕНАНТ.

Мрачен воды свинец,
Рант у туфлей скрипит.
Это - пути конец,
Это - глухой тупик.
Мимо проходит жизнь.
Наши дела - табак.
Что ж, лейтенант, держись!
Путь нас ведёт в кабак.
Помнишь, как были здесь
Месяца два назад?
Так же гремел оркестр,
Так же смеялся зал.
Две золотых слезы
Капнули на погон.
Осень дождём косым
Гасит в груди огонь.
Что ж, наливай бокал.
Не подведёт коньяк!
Чтобы костёр пылал,
Словно в ночи маяк.
Чтоб на его огонь
Снова пришли друзья.
Снова - ладонь в ладонь,-
Иначе нам нельзя.
Пусть мы умрём с тобой
Рядом на чёрном дне.
Ну, а сегодня пой
Песню прошедших дней!
( А. Александров, 1973 г.)


И я орал, расширив рот,
Совсем косея:
- Да здравствует Подводный Флот!
Виват, Расея!

Затихли в зале шум и гам,
И не плясали.
Все леди падали к ногам
И... вверх бросали.

Затем такси зелёный глаз,
Кулак огромный.
Затем бюстгальтер, бёдра, таз...
Затем - не помню...

А может, было и не так,
И врать не надо.
Спешил под утро лейтенант
К себе в бригаду.

В кармане не было ни "рэ" -
Такое званье!
С собою вёз он лишь амбре
И предписанье.

- Скорее бы найти свою
Мне субмарину.
Я там пивка чуть-чуть попью
И - на перину.

Затем приму контрастный душ,
Расслаблю тело.
Ну, а затем, конечно уж,
В отсек, за дело.

Стою, в руках докУмент мну.
В глазах - отвага.
- Ты, лейтенант, на лодку?
- Ну! -
- Молчать, салага!

Да я тебя сейчас назад
Отправлю почтой.
Ты же моряк, а не солдат!
- ПонЯл! Так точно!

- Вот так-то лучше. Хорошо.
- Я рад стараться!
- Так, ты куда служить пришёл?
- "Бэ-112".

- Да ты бы лучше помолчал,
Какая сука!
Знай, к "бэ" ты ходишь по ночам,
А лодка - "буки".*

Не понимать таких вещей,
Ефрейтор, - скверно.
Ну, лейтенант, ты, мля, вообще,
С ТОВВМУ, наверно?

- С ТОВВМУ!
- А, в общем, почему
Я так завёлся?
Я сам, дружище, из ТОВВМУ.
Не ссы, прорвёмся!
_________________________________________________________________________ * - ТОВВМУ - Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С.О. Макарова.
* - в Военно-морском Флоте все буквенные обозначения произносятся в соответствии с кириллицей. Любой, даже случайный, отход от этой традиции - повод для жёстких подколок и розыгрышей.

ЗАПИСКИ НЕГОДЯЯ
(продолжение)

СНЫ СТОРОЖА

Если уж заговорили про непробудный сон, продолжим тему. Заголовок выглядит преступным - какие сны могут быть у сторожа Х., если он поставлен бдить и бодрствовать? Но сегодня не его дежурство, и поэтому он крепко и спокойно спит. Впрочем, «спокойно» - не совсем правильно, - ему снится тревожный сон...
Он видит стационар в темных тонах. Стационар огромен, коридоры его бесконечны, где-то в очень дальних кабинетах мерцают огни, на стенах колеблются тени, словно и не электрический свет, а костры горят в этих кабинетах. В коридорах бродят звуки - кто-то воет, хохочет, плачет... Сторожу страшно. Он ищет Шамиля, но его нигде нет. Сторож выходит на улицу, но и здесь непривычный беспорядок - какая-то каша снега с глиной, ямы, тьма... Сторож мечется в поисках, и сталкивается с Шамилем. Он только что вышел из подвала. Он в длинном плаще с капюшоном, закрывающем глаза, в руках - лопата наперевес. А на штыке - кровь и клочья шерсти.:
- Собачку вот зарубил, - говорит Шамиль. - Выла, спать мешала...
И улыбается так, что сторож Х., попятившись, падает в яму и просыпается от ужаса.
Это была ночь с субботы на воскресенье. Утром сторож Х. пришел сменить сторожа У.
У двери стояла та самая лопата.
- Зачем штыковая здесь? - с подозрением спросил сторож Х. - Лед ковырял?
- Да ночью проснулся от жуткого воя, - сказал сторож У. - Спустился в подвал, а там кот - или кошка - уже не поймешь, вся проказная, лысая, в коростах, сидит, воет. Вроде и тихо, но монотонно, утробно. Умирает. Как все-таки животные от нас отличаются. Пришло время умереть, спокойно принимают, истерик не закатывают. В глаза мне смотрела и чревовещала. Решил помочь ей - пошел, взял лопату, спустился. Она уже не воет и не убегает, смотрит на меня. Постоял, постоял, и ушел. Не смог. Больше не выла. Сейчас посмотрел - нет никого, ушла...
- А мне сон сегодня приснился, - сказал сторож Х. - Только там вместо кошки была собака. И ты ее убил. Интересно, кто из вас двоих мне врет - мой вещий сон или ты?

НА КРЫЛЬЯХ НОЧИ

Эта история - переходное звено от внутреннего к внешнему. Если изъясняться языком китайской «Книги Перемен» (тоже не случайный персонаж в нашем повествовании), то это момент превращения верхней черты нижней триграммы в нижнюю черту триграммы верхней (тут смайл для тех, кто намеревается ругаться). Если же вернуться к простым словам, то мы посмотрим, как сон одного героя сочетается с грубым воздействием внешнего мира на голову другого.
...А был апрель, его 17-е число 93-го года. В этот день шесть лет назад с героем Х. произошел случай, который (если бы судьба довела его до логического завершения) стал бы последней историей в жизнеописании. Только писал бы те истории автор уже в ином мире. Но сейчас, в апрельскую ночь, сторож Х. конечно не думал, что находится в той же точке орбиты, однако шесть (полная гексаграмма, возвращение!) витков спустя.
Он шел на дежурство с удачного свидания и улыбался. Вы думаете, что радость на его лице была обусловлена приятными воспоминаниями о только что случившемся? Отчасти, но не в полной мере. В основном радовало то, что была весна, а в запасе - несколько часов ночи, чая, сигарет, стука пишущей машинки. Правда, беспокоила одна маленькая заноза: в особняке сейчас был сторож У., который использовал отсутствие сторожа Х. для своего свидания. Он предупредил, что останется ночевать - мама не любит, когда он приходит поздно и неровно продвигается по коридору к туалету. Хорошо, если он уже проводил девушку и спит, - думал сторож Х., - лишь бы не подмочил мое вдохновение своим нескончаемым крепким чаем...
К ночи подморозило. Он опустил уши своей «финки», поднял воротник уже потертой и местами порванной армейской «шевретки», и ломал шагами хрустальные пластины луж, вдыхая холодный воздух весенней ночи. Он шел, глядя прямо перед собой и наблюдая, как от фонаря к фонарю растет и убывает его тень. Лед под его шагами громко хрустел, и сторож вздрогнул от неожиданности, когда по бокам его тени вдруг выросли еще две.
Что подумал он в тот момент? Здесь память начинает барахлить, но мы еще успеваем услышать: «Обернуться? Нет уж, подумают, что я испугал...».
Тут потеряно «ся», как вы поняли, - оно просто не успело, потому что в этот момент к его макушке что-то тихо прикоснулось. Именно тихо, как будто ребенок пальчиком тронул. Но это был дьявольский ребенок - от его невесомого прикосновения исчез мир и сам сторож. Нет, он еще увидел яркую вспышку, стал маленьким и бесконечно далеким, услышал чей-то далекий крик: «Ааааа!», и ласковый голос: «Тихо-тихо-тихо...», и почувствовал, как его подхватывают под далекие чужие руки, потому что далекие бесчуственные ноги еще бегут, уже заплетаясь, и их медленный бег кому-то нужно направить в нужную сторону...
...Щеке было холодно и мокро. Он открыл глаза и смотрел на льдистую плоскость, уходящую из-под щеки вдаль. Вдали светил синий фонарь. Холод разливался по телу, в голове горела боль. Приподнялся, морщась от боли в макушке. Что-то звякнуло, он посмотрел, - на снегу лежала связка его ключей. Куртки на нем не было. «Идиоты, - подумал отрешенно, - она же старая, рваная уже. Изуродовали добрые люди, но ключи оставили - и то хорошо». Вдруг всплыли чьи-то слова: «Готовченко. Пушку убери, не понадобилась». Встал осторожно, с болью вздохнул, ледяной воздух проник через вязку тонкого свитера.
Шел, ускоряя шаги, потом побежал. Нарастала ярость. Обидно, что лиц не видел. Будут теперь встречать, смеяться про себя. Ну, где вы там, бесы-мстители, раз ангелы-хранители проспали, - устройте этим уродам страшную казнь сию же минуту, я оскорблен! Нет, они должны знать, кто и за что! - поставьте их передо мной, и я порву этих сук голыми руками!
Встречная парочка шарахнулась от бегущего человека в легком свитере. «Трудовые резервы, бля», - подумал он, аллюром вбегая в арку.
Окно в ординаторской светилось, отпугивая грабителей в отсутствие хозяина. Он постучал в дверь громко и требовательно, зная, как крепок сон сторожа У. Ждал, переводя дыхание. Тишина. Стучал снова и снова, потом пинал, потом долбил пяткой, потом орал и кидал в окно снежки. Замирал и прислушивался. С тревогой подумал, что на его шум с улицы прибежит милиция, начнет заламывать руки и бить по почкам. Плюнул и пошел вдоль здания. Проваливаясь по пояс в нетронутый снег, добрался до забора, перелез на территорию трикотажной фабрики, которая примыкала к стационару. «А здесь вохра, запросто могут пристрелить», - подумал равнодушно, дошел до водосточной трубы и полез на второй этаж - окна первого были забраны решетками. «Только бы окно было открыто, - думал, карабкаясь, - а не то разобью нахуй!».
Проснулись ангелы-хранители и открыли шпингалеты (вернее, они там не закрывались, потому что сторожа часто курили в это окно). Сторож Х. толкнул старую деревянную раму, и она открылась.
Это была палата с кроватями. Прямо перед сторожем Х. на второй кровати от окна лежало под одеялом тело сторожа У. Оно храпело.
- Ах ты, скотина глухая! - заорал сторож Х., поднимаясь с колен на подоконнике. - Ты почему здесь спишь?!
Сторож У. поднял голову и с ужасом смотрел на черный силуэт в контражуре света прожектора «трикотажки». Потом крикнул тонким голосом:
- Кто ты?!
- Я те покажу, кто я! - рычал сторож Х, спрыгивая на кровать под окном, взлетая, как на батуте (шапка взмахнула ушами), и с копытным стуком приземляясь возле кровати сторожа У. - Я тебе покажу, как дрыхнуть, когда меня убивают!..
Сторож У., не дожидаясь приземления сторожа Х., отбросил одеяло, вскочил и выбежал в коридор. Он в три прыжка достиг ординаторской и попытался закрыть за собой дверь. Они тянули с двух сторон, и сторож Х. кричал, уже смеясь:
- Успокойся, это же я!
- О господи, это ты? - наконец отпустил дверь сторож У., опознавая. - С ума сошел, что ли? Я ж чуть не умер от страха! Нахрена в окно-то? Ну и шуточки у тебя! В дверь постучать не мог?

(продолжение следует)