Рекс. (История рассказанная начальником заставы)

О том, что через две заставы от моей у начальника заставы имеется эта собака, я знал, но не видел его до этого никогда. Говорили, что собаку эту он привёз с собой с прежнего места службы. Породу собаки никто точно назвать не мог, так как она была смешанной. Говорили, что это смесь костромской гончей с одной стороны и восточно-европейской овчарки с волком с другой стороны. Характер у собаки был своеобразный и не походил ни на волчий, ни на других своих сородичей, но с качествами всех этих пород сразу. Масть имел в целом тёмно-жёлтую, но с чепраком от овчарки и серостью от волка. О его охотничьих качествах тоже ходили легенды, которые я слышал от навещавших меня время от времени охотников. Охотникам, а тем более, когда они после удачной охоты за рюмочкой крепкого чая начнут рассказывать были-небылицы, верить трудно, но это подтверждали и наши офицеры, бывавшие на той заставе и видевшие там Рекса.

Я охотой не увлекался, хотя всё необходимое для этого имел. Должность начальника заставы не та должность, на которой можно заниматься охотой, но при случае, если надо было пополнить запасы мяса на заставе, я мог добыть зверя. Зверья в округе было достаточно, с егерем Геннадием Ивановичем у нас были доверительные отношения, можно назвать их и дружескими, но за стаканом мы не сидели никогда, хотя сам Геннадий Иванович любил принять немного на грудь, когда к нему на кордон приезжали гости поохотиться. За своим хозяйством егерь смотрел исправно, знал, где и в какое время можно встретить того или иного зверя. Бывало, что одновременно к нему и ко мне приезжали коллективы охотников. В таких случаях мы с ним разделяли районы охоты, чтоб одни охотники не мешали другим. Разделение было очень простым, и никто никогда не оказывался в зоне охоты другого коллектива. Они даже и не предполагали, что в округе кто-то ещё охотится, кроме них. Почти к самой заставе вела асфальтированная дорога от ближайшего населённого пункта, куда я каждое утро отправлял своих детей в школу. Протяжённость этой дороги была шестнадцать километров, и она нигде не пересекалась с другими дорогами. Вот эта дорога и была тем разделом, за который охотники не должны были заходить. Одни охотились справа от дороги, другие охотились слева. А уж кто оказывался справа или слева, мы с Геннадием Ивановичем договаривались всегда полюбовно. Ограничением по глубине для охотников служила наша контрольная система со своим высоким забором. За системой охотиться никто никогда и не просился, эта зона оставлялась для нужд заставы. Нужды эти возникали крайне редко, так как на заставе было крепкое подсобное хозяйство в составе нескольких дойных и молодых коров, нескольких телят и свиного поголовья, которого в разное время было больше или меньше. Для мяса мы использовали свиней и подросших бычков, было много молока и производных от него продуктов, поэтому ущерба природе мы не наносили, а если и брали что-то от неё, то не часто. Егерь знал, что мы не хулиганим, и дорожил тем, что благодаря такой нашей слаженности на его участке не браконьерничали, а нам тоже было хорошо, так как если появлялся кто-нибудь чужой в округе, то мы об этом немедленно узнавали от него.

В понедельник с утра на УАЗике я повёз детей в школу, попутно с нами поехали моя жена и жена лесничего, мимо хозяйства которого мы проезжали. Пока дети отправились в школу, женщины посетили почту и магазин, сделали покупки, и мы отправились в обратный путь. Сзади спокойно разговаривали женщины, а мы с водителем наблюдали за дорогой. Проезжая мимо остановки автобуса, которая была с другой стороны дороги у перекрёстка, ведущего к охотничьему хозяйству, я заметил лежащую там собаку. Несмотря на то, что собака лежала, видно было, что она была довольно крупной, такой я в наших местах не встречал. Остановились, стоим, а собака никак не реагирует на наше присутствие. Жена лесничего мне сказала, что эту собаку тоже раньше не встречала, да и не слышала, чтоб такие были у кого-то из ближайших посёлков. Выйдя из машины, я подошёл к собаке ближе и увидел, что она лежит в луже крови, натёкшей из ран на голове и груди собаки. Собака никак не реагировала на моё приближение, но она была действительно очень крупной, и я с опаской остановился метрах в трёх-четырёх перед ней. Откуда здесь могла взяться эта собака? В голове промелькнула мысль о том, не тот ли это Рекс, о котором я слышал. Я знал, что того начальника заставы срочно перевели в другой отряд и предположил, что собака осталась на заставе, но не прижилась, вот её и решили вывезти подальше в лес. А нам действительно по дороге в село встретилась отрядная хлебовозка, развозившая хлеб по заставам. Могли собаку на этой машине и вывезти с глаз долой, чтоб не убивать. Сделав пару осторожных шагов к собаке, я позвал: - Рекс! Собака открыла глаза и посмотрела на меня, но головы не подняла. Видя, что собака реагирует на кличку, я подошёл ещё ближе, но остановился и попросил водителя, чтобы он из озера, которое было рядом, принёс воды. Женщины дали водителю целлофановый пакет и в нём он принёс воду. Взяв пакет в руки, я ещё приблизился и поднёс пакет к голове собаки так, чтоб Рексу было можно попить. Пёс похлебал немного воды и смотрел на меня, но не вставал. Решив его забрать с собой, я дал ему команду: - К машине! На наше удивление, он с трудом поднялся и направился к машине. Открыв заднюю дверцу и попросив женщин подвинуться, я жестом и голосом дал собаке команду «Место!», показав при этом на пространство в ногах у женщин. Видя, что Рексу тяжело самому выполнить эту команду, я помог ему забраться в салон машины и мы поехали. Высадив по дороге жену лесничего возле её дома, мы приехали на заставу и остановились возле домика, в котором жили семьи офицеров. Вышли из машины, а Рекс лежит и не выходит, видимо, сил уже нет, настрадался, бедняга. Вынимать его на руках было страшновато, поэтому я дал команду, чтоб инструктор привёл свою собаку, у которой как раз в это время была течка. Привели эту Пальму и открыли двери машины с двух сторон. Я был прав, когда подумал, что если пёс не умер, то за течкующей сучкой пойдёт обязательно. Так оно и случилось. Пальма резво забралась по команде инструктора в машину в одну дверь и выскочила через другую. Направление движения этой целительницы было от хвоста лежащего пластом Рекса через его туловище и к голове, которая свешивалась с другой стороны машины. Рекс заворочался и поднялся, выполз из машины и поковылял за инструктором, уводящим свою собаку. Я был рад этому, так как если пёс побежал за сучкой, то умирать ему ещё очень рано. Проводив Пальму до питомника, где инструктор запер её в своём вольере, Рекс, не торопясь, прошёлся вокруг территории заставы, постоял немного у подсобного хозяйства и вернулся ко мне. Похвалив его, я попросил жену принести еды для Рекса, чтоб покормить его и дать мне перекись водорода, чтоб обработать его раны. Немного поев, Рекс нехотя позволил мне осмотреть его раны. В ходе осмотра выяснилось, что было две раны на лбу, рана на затылке и рана в районе правой лопатки. Полив раны перекисью водорода, я показал Рексу место, где он мог поспать и поставив перед ним миски с едой и водой, я попросил жену понаблюдать за ним, а сам отправился на заставу по своим делам.
В положенное время привезли из школы наших детей и я решил их познакомить с Рексом, чтоб они не испугались незнакомой собаки. Я стоял, приобняв руками детей, когда Рекс вышел из сарая и подошёл к нам. Все молча ждали, как себя поведёт Рекс, увидев детей. Немного подумав, он спокойно подошёл к нам и начал своим корпусом и хвостом оттирать детей от меня, чтоб самому стать рядом со мной. При этом он не ворчал, а что-то бурчал на своем собачьем языке, но без агрессии. Я его тоже прижал поближе к себе и он довольно повилял хвостом, как бы соглашаясь с таким положением. Моя жена подошла к нам и мы так спокойно постояли все вместе, чтоб Рекс привык немного к ним и к своему положению среди нас. После этого знакомства Рекс всегда старался быть рядом со мной. Если я его когда-либо не брал с собой, он отправлялся к дому и там ждал моего возвращения. Со временем он спокойно игрался с моими детьми, принимал ласку и от моей жены, признав в ней хозяйку. Со всеми остальными он тоже вскоре познакомился, прижился в нашем небольшом коллективе.
Когда приехал приглашённый мною ветеринар из колхоза, чтоб осмотреть и при необходимости вылечить собаку, Рекс его к себе не подпустил и нам пришлось ограничиться визуальным осмотром, после которого ветеринар успокоил меня, что раны собаки не тяжёлые. Дав рекомендации по уходу за собакой, ветеринар оставил мне мази для обработки ран и сказал, что со временем раны начнут заживать, тогда можно будет попытаться вытащить картечь из них, если это будет нужно. Действительно, раны заживали быстро, а картечь из них я полегоньку выдавил, когда поглаживал Рекса.
Мне было интересно, как Рекс оказался на автобусной остановке и потихоньку картина прояснилась. Его бывшего начальника за упущения в работе срочно перевели в другой отряд, Собаку он взять с собой не мог и оставил его на заставе, попросив старшину найти для Рекса нового хозяина. Рекс к себе никого, кроме солдат, допускать не стал, и его решили вывезти в лес, а там - как повезёт. Посадили его в кабину хлебовозки и прапорщик, который развозил хлеб, высадил Рекса на том месте, где я его и увидел. Машина уехала, Рекс стоял и видимо, раздумывал, что ему делать, когда от егеря начали разъезжаться охотники. Геннадий Иванович в добром расположении духа и в крепком подпитии проводил их до асфальта, а там увидел стоящего в раздумье пса. Сочтя такого бездомного здорового пса за угрозу для всего живого в его заведовании, егерь взял у охотников ружьё и выстрелил картечью в Рекса, который сразу упал. Охотники посоветовали Геннадию Ивановичу добить собаку, но тот не захотел этого делать, сказав, что после его выстрела ни один зверь не выживет. После этого охотники уехали, а егерь ушёл домой, оставив подстреленную собаку у дороги. Рекс добрался до автобусной остановки и лег в тенёчке, ожидая своей участи. Там я его и увидел.

Так состоялось наше знакомство, переросшее в крепкую дружбу.

Рекс полюбил меня и, если позволяла обстановка, находился всегда рядом. Очень ему нравилось, когда я его брал с собой, выходя на проверку линии границы. Он всегда бежал немного впереди, постоянно оглядываясь на меня, чтоб не оторваться далеко. Когда чуял зверя или находил его след, давал мне знать об этом, ждал только моей команды, но команды долго не было. В один раз я взял рабочую группу и с ними отправился проверить КСП и систему, попутно прокашивая необходимые участки и пропаивая скрутки, которые частенько попадались. В группе было два человека с автоматами и радиостанцией, у остальных были только рабочие инструменты. Работая на одном из участков, я заметил за КСП стоящего метрах в двухстах лося. Решив, что надо пополнить запасы мяса, я взял автомат и выстрелил, стараясь попасть лосю в шею. Попасть в шею зверя не всегда удаётся, поэтому лось дернулся, но убежал. Будучи уверенным, что я попал в него, немного подождал и с двумя солдатами пошли проверить то место, где стоял лось. В случае хорошего попадания лось не должен был далеко уйти, в крайнем случае он мог залечь где-то, не в силах уйти дальше, поэтому мы не торопились. На месте, где стоял лось, оказались капли крови и Рекс сразу взял след. Идя вслед за ним, мы вскоре увидели лежащего лося, а возле него стоял Рекс и ждал нас. Солдаты бросились к лосю, но я остановил их, так как надо было убедиться, что лось убит и не сможет никого ударить. Лось не двигался и солдаты стали подходить к нему, но Рекс зарычал и дал понять, что он их не подпустит. Зная о том, что некоторые собаки приучены подпускать к зверю только хозяина, я подошёл один. Рекс подпустил меня к лосю, но не отходит, а солдаты боятся подходить. Надрезав шею лосю, я набрал в пригошни лосиной крови и поднёс её Рексу. Он несколько раз хлебнул из моих рук языком, а потом отошёл в сторонку и лёг, тем самым дав понять, что теперь всё сделано правильно и его заслуги нами учтены. Пока солдаты готовили тушу к транспортировке, я вызвал машину, потом отправили лося на заставу, а сами доделали свою работу. Такие эпизоды с охотой случались и в дальнейшем, но наградить Рекса всегда надо было обязательно. Бывало, что и другие просили дать им Рекса поохотиться, но всегда Рекс подпускал к убитому зверю только того, кому я его давал, получив при этом своё вознаграждение, а потом и всех остальных.
Канцелярия заставы была довольно большая, там стояли мой стол, стол зама и стол старшины, под стенкой стоял диванчик, на котором мы отдыхали между выпусками нарядов ночью. От двери до моего стола, стоящего напротив двери, было метров шесть или семь. Когда я сидел за своим столом, Рекс обычно ложился рядом со столом и контролировал дверь. Если в дверь кто-либо заходил, Рекс поднимался и вопросительно смотрел на меня, как бы спрашивая, пускать вошедшего ко мне или нет. Если я приглашал вошедшего подойти, Рекс садился рядом со мной и ждал окончания разговора, после которого провожал уходящего до двери. Так было всегда, если я не спал или не лежал на диване. В таких случаях Рекс вставал на ноги и легонько рычал на вошедшего до тех пор, пока я не встану с дивана и не разрешу ему войти. После этого он снова спокойно ждал окончания разговора, провожал уходящего до двери и только тогда ложился снова. Зная это, дежурные ночью старались сначала позвонить с дежурки в канцелярию, а когда я снимал трубку, заходили для доклада. Если я находился дома, то Рекс отдыхал на своём месте, которое я ему показал в первый раз. Бывало, что среди ночи он приходил к часовому заставы и они несли службу вместе, но часовой ходил по двору заставы, а Рекс сидел на крыльце или ходил вместе с часовым, чутко реагируя на звуки ночи. Прибывающие наряды Рекс встречал у калитки, провожал их до места проверки оружия и снова продолжал службу с часовым. Если кто-то выходил с казармы по нужде, которая бывает в ночное время, Рекс встречал выходящего, провожал его до туалета, а потом вдвоём возвращались обратно. Всем было хорошо, все были довольны, пока не случилось на заставу приехать замполиту комендатуры. И человек он был вроде не вредный, и с Рексом уже давно был знаком, а вот на нём всё и застопорилось.
В тот раз замполит ночевал на заставе в комнате приезжих, и среди ночи решил справить малую нужду. На улице уже было прохладно, но одеваться не хотелось, поэтому замполит засунул ноги в сапоги, накинул на себя полушубок, которым укрывался поверх одеяла, и вышел на крыльцо. Там в это время сидел Рекс, который потянулся носом проверить, что за чудо вышло в таком наряде. Рука замполита почувствовала холодный нос собаки и от неожиданности рука дёрнулась в сторону. А какова реакция собаки, если что-то резко двигается? Правильно, надо хватать! Вот Рекс и схватил эту руку, а замполит ещё резче её выхватил, при этом задев за зубы Рекса. Укуса не было, получился удар рукой по клыкам собаки, но последствия этого были паршивыми. Утром этот случай мне рассказал вначале часовой, потом дежурный, а в конце всего я услышал страшный рассказ замполита комендатуры, на которого якобы набросилась собака начальника заставы. Успокаивать истеричного политработника было бесполезно, тем более, что Рекса он и на прежней заставе побаивался, а может быть, и с его нелёгкой подачи были злоключения у нормального пса.
После отъезда замполита было несколько звонков от коменданта, начальника политотдела, только начальник отряда отнёсся к этому случаю спокойно, видимо, он знал о странностях истеричного политработника. Суд да дело, настаивают на том, чтоб я собаку держал у себя дома на привязи или они пришлют кого-нибудь, чтоб собаку застрелили. Начались у нас с Рексом чёрные дни. Пока никого чужих не было, всё шло так, как к этому мы все привыкли, а если приезжал кто-нибудь из вредных особ, Рексу приходилось находиться у меня в квартире, так как к ошейнику он не был приучен, а тем более, к сидению на цепи.

Так закончился период нашей дружбы, настал черёд прощания, которого никто из нас не хотел.

Истязать собаку, привыкшую жить вольготно, сидением на цепи было для меня кощунством, поэтому я стал искать возможность пристроить Рекса в хорошие руки. Вспомнил, что как-то прапорщик, который был начальником полигона танковой дивизии, страстный охотник, с завистью посматривал на моего Рекса, когда мы встречались с ним по каким-то делам. Позвонил я ему, а он с радостью согласился принять Рекса, обещая ему всяческие блага. Зная о том, что на полигоне Рексу действительно должно быть лучше, чем иметь гонения у нас, я и отвёз к нему своего друга. Рекс там прижился, все им были довольны. Прапорщик позванивал мне периодически, рассказывая о новых подвига Рекса, а вскоре и мне самому подвернулась оказия, и я уехал принимать заставу на морском участке недалеко от города, чтоб удобней было учиться детям.
P.S.
На этой грустной ноте история не закончилась. Через два года на сборах начальников застав я услышал трагический финал всего этого. Рекс жил на полигоне припеваючи, никто его не обижал. Будучи частенько задействованным в охоте, он там иначе, как Профессором не назывался, а соответственно этому были ему и почести. А вот последний случай был из ряда вон выходящим. Во время охоты Рекс загнал крупного кабана и, подоспевшим охотникам оставалось только добить секача выстрелом из ружья, что они и сделали. На радостях от такого трофея, один из охотников в чине полковника, будучи в изрядном подпитии и забыв о предупреждении, что первым должен подходить хозяин, подбежал к сидящему возле убитого кабана Рексу, схватил его за уши и попытался поцеловать того в нос. Рекс такой фамильярности не ожидал и вцепился этому полковнику в нос. Полковник этого не стерпел и застрелил Рекса. Так закончилась жизнь замечательной собаки.

Взято с Пограничник.ру

История перепечатана из журнала "Окна" (приложение к газете "Вести") за 22/02/2007.
Автор: Владимир Ханелис

Весной, тридцать шесть лет назад, меня, 24-летнего "переростка", наконец-то призвали в армию (вечерний институт, переезд из Одессы в Ригу оттянули это событие).
Везли нас, естественно, по секретному маршруту, который мне так же естественно, за "трешку", выдала проводница. Везли нас в Калининград, в "девичестве" Кенигсберг, по-солдатски "Кениг". Я и сейчас на вопрос, где служил в Советской армии, отвечаю - в "Кениге". А в "Кениге" попал я за речку Преголя, в 1-ю Гвардейскую мотострелковую Пролетарскую. Московско-Минскую, ордена Ленина, дважды Краснознамённую, орденов Суворова 2-й степени и Кутузова 2-й степени дивизию.
Это длинное название я выучил быстро и на всю жизнь. Спустя много-много лет, году примерно в девяносто пятом, ехал я в поезде Москва - Санкт-Петербург. В купе со мной были два капитана первого ранга в отставке и контр-адмирал, тоже в отставке. Ехали они на празднование 300-летия российского флота.
Вагон тронулся, "поехали" и мы... После первых пяти-шести стопок, чтобы понять "ху из кто", контр-адмирал спросил: "Служили?" "Так точно, товарищ контр-адмирал!" - по-солдатски рубанул я. "Где?" И тут я выдал по полной программе: "Первая гвардейская Пролетарская..." - и пошёл, и пошёл. У контр-адмирала блеснула слеза...
Но история на этом не окончилась. Чтобы окончательно расставить точки над "ху из кто", а дело было после выборов Ельцин - Зюганов, контр-адмирал спросил: "За кого голосовали?" "За Нетаньяху, товарищ контр-адмирал!" - четко произнёс я и немедленно выпил.

ЗАПИСКИ НЕГОДЯЯ

Часть первая.

СТОРОЖ, БРАТ МОЙ.

Сразу необходимо предварить: автор уже выкладывал на сайте цикл армейских историй. Но в новом цикле речь уже не об армии - этот период жизни оказался, как у большинства, не таким уж и длинным. А ник пришлось сменить, потому что эти истории должны быть если не анонимными, то неизвестного автора, - мало ли кто может узнать о себе или о главном герое нечто новое и адекватно среагировать. Вполне возможно, старожилы сайта узнают автора, а, впрочем, он и не особенно шифруется, хотя, наверное, неправильно делает, потому что рискует (см. название цикла) изменить чье-либо положительное мнение о себе на противоположное по знаку. Но для предотвращения этой опасности есть универсальное средство - просто заявить, что все совпадения (в том числе и главного героя с автором) являются чисто случайными. Однако при всем том автор готов выслушать гневные замечания в свой адрес.
...А началось все совсем недавно - этой затяжной осенью. С лица города (да что там города - с лица Земли!) исчез Дом. Именно так, с большой буквы. Пафос здесь уместен, несмотря на то, что Дом был маленьким двухэтажным особнячком сталинского времени. В нем прошли десять лет жизни нашего героя, там он закончил одно тысячелетие и вступил в новое.
Теперь же, когда Дом снесли, и это место укрыто тонким сырым снегом, а сверху придавлено строительными вагончиками, - пришло время вспоминать. И грусть, которая предваряет, не противоречит веселью, царившему в темных коридорах Дома, в его светлых комнатах, в маленьком дворе - то заснеженном, то усыпанном хрустящими листьями, - грусть по той эпохе, которая, как казалось обитателям и гостям, никогда не закончится... А она и не закончилось, - успокаиваю я всех, кто собрался - даже тех, кого нет уже на Земле, как моего Дома, - она только начинается. Прямо сейчас.

У КАЖДОГО - СВОЯ ВОЙНА

Однако не лепо, братия, начинать с места в карьер, - нужна же какая-то, пусть и формальная, связка между двумя циклами. Не можем же мы вот так запросто, забыв о преемственности, взять, да и начать с чистого листа.
И то верно. Отложив на день это самое начало, вернемся и заново войдем в дверь, соединяющую и разделяющую две эпохи одного героя.
Сентябрь 1987 года. Перед нами - не по-советски загорелый старший лейтенант Военно-воздушных сил. Он возвращается. Точнее, он уже вернулся, и настоящее открывается дверью самолета, первым глотком забытого воздуха, запахом дождя и листвы, мокрого асфальта, - получи, распишись и пользуйся. Автобус-экспресс поглощает дорожную ленту, впереди разворачивается город на высоком берегу, и встающее солнце бежит, вспыхивая в тысячах его окон, стекает в свинцовую реку, плавит ее, - и сразу за мостом тень домов накрывает тебя...
Как вы заметили, герой пока без имени, - автор уже знает, как обозвать его на новом этапе, но в этой истории он заново родился, и не будем торопиться задавать ему судьбу. Он сам ее найдет - вернувшись туда, откуда ушел два с половиной года назад. Чтобы продолжить.
Добравшись до края города, он поднялся на седьмой этаж и позвонил в дверь. Он ждал, что откроет его друг, уже упомянутый в армейском цикле (назовем его Шамиль У.), - там, если кто помнит, они сидели под высокими тополями и философствовали. Но открыла его мама. После обязательных вскриков и вздохов, она сообщила, что Шамилька вот прямо сейчас выписывается из больницы.
- Из какой? - спросил гость.
- Из такой, - сказала мама, понижая голос. - На Владивостокской. Ты же знаешь: три «академа», так и не закончил, ушел с пятого курса. Вот и пришлось мне его положить, иначе в этот призыв покатился бы по твоим следам, только солдатом... Если сейчас туда пойдешь, как раз на выходе встретитесь...
И герой отправился в психушку.
Шамиль был непривычно лыс и размашист как Маяковский. Он шел так быстро, что его спутнику казалось нонсенсом отсутствие волос - они сейчас должны развеваться как знамя победы, - подумал он и спросил:
- Тебя там побрили, что ли?
- Нет, это признак перестройки в моей отдельно взятой голове. Я же тебе писал в армию, что ушел из института? А перед этим пересдал электротехнику. Мама договорилась с одним знакомым преподом, я для приличия учебник полистал, пришел, сдал на «хорошо», и только дома узнал, что ошибся кабинетом и сдавал совсем не по блату! Ты знаешь, путаниц в моей жизни много, но таких положительных - единицы! Короче, перевели на пятый курс, учись, заканчивай! А потом начался учебный год, и я понял, что не могу больше ходить в этот долбаный институт. Когда перед занятиями выпил два бутылька валерьянки, а потом блеванул, то решил: хватит! И забрал документы. Мама поохала про армию и договорилась с завпсихушкой, ее однокашником, чтобы положил. Вот ты, как тупой военный, скажи: осуждаешь?
- А чего мне осуждать? Каждому свое. Я-то уже отслужил, а ты, наверное, до сих пор маршировать не можешь - помнишь, как на строевой «паровозиком» ходил?
- Ну и я про то. Если уж ты там отупел, то что со мной станет? Ладно, пришли, сели, тетка-психиатр со мной беседует. А я перед этим неделю в библиотеке торчал, литературу изучал про психов. Изображаю буку, мычу под нос, что я ненавижу людей, что считаю себя гением, что пацифист, но всех перестреляю, если что. Тетка смотрит как-то подозрительно - да она сама параноик, сразу видно, - а потом спрашивает, почему я лысый. А лысый я, потому что все лето не стригся, мыл голову хозяйственным мылом, потом натирал волосы полотенцем, чтобы жесткие были, и укладывал. Надоело, решил химку сделать, идиот. Сделал. Посмотрел на себя в зеркало в парикмахерской, а там - синьор Робинзон, Роби-папуас, бля! И сделать ничего нельзя, стоят дыбом! Хорошо, кепку с собой прихватил. Хотя, в кепке вообще как Олег Попов... Огородами прибежал домой, ножницы схватил, обкорнался, а они даже короткие, как пружинки торчат. Потом сестра побрила налысо... Ну а психиатрице сказал, что волосы мне мешали, спать не давали, шептались между собой, - шшшш. Днем еще ничего, а ночью очень даже слышно. Вот тут у нее глазки засветились, начала писать быстро, и направление в психушку выдала... Поместили меня в общую палату на 6 человек. Я думал - час-два там побуду, переведут в отдельную, как главврач маме обещал. Хуюшки! Вечер наступил, никто не приходит. А рядом со мной парень лежит привязанный, головой крутит. Смотрит на окно, говорит: «Хорошие у вас стекла», на тумбочку с газетами: «Хорошие у вас газеты», на меня: «Хороший у тебя халат...». И такая тоска меня схватила, - ну нахуя, думаю, институт бросил? Встал, пошел в туалет курить. Стою, курю. Вдруг врываются два санитара, хватают меня за руки, выкручивают их со словами: «Ах ты, сука, кто тебе курить разрешал?» - и под дых коленом! Я ору - все же курят, я видел! А они: на халат свой посмотри, ты вообще из палаты только под конвоем, буйным не разрешается! Я кричу: я не буйный, главного позовите, это ошибка! - а они меня в позе рака по коридору волокут с подзатыльниками, и говорят: заткнись, сучара, а не то сейчас сульфу вкатим. Бросили на кровать - лежи тихо, если не хочешь, чтобы зафиксировали! В это время сосед совсем разбушевался, орет: «Отвяжите меня, я его зубами порву, у него голова голая, не могу терпеть, дайте ему шапку, холодно мне, скользко, щас упаду!». Потом я узнал, что он на флоте успел три месяца отслужить и двинулся. А, может, притворялся, но не думаю. И еще оказалось, что на меня «буйный» халат по ошибке надели. Но это только через неделю выяснилось. Зато, когда пришли переводить, я отказался. Сколько можно от жизни прятаться. Про тебя вспомнил, - пусть, думаю, эти две недели станут моей войной. Ты можешь не соглашаться, но у каждого - своя война. Что претерпел - потом расскажу. Зато теперь я - психопат по статье 7б, - армия мне уже не грозит. Главное, мы с тобой оба вернулись, - и жизнь только начинается!..

(продолжение следует)