─ Сука, сука, сука... поднасрал таки!.. - Димка стоял в семейных трусах и драных кроссовках в коридоре Хмельницкого областного военкомата и разглядывал картонную обложку своего личного дела. В правом верхнем углу были четко видны сакральные слова: «Команда 50 ВМФ». В правом нижнем углу стоял кривой фиолетовый штамп «годен к строевой».

─ ПРИЗЫВНИКИ-И-И! Быстренько все оделись - и в двадцать третий кабинет! Кто последний - попадёт на Северный флот!
По слухам, в двадцать третьем кабинете окончательно решались судьбы будущих защитников Родины на ближайшие два-три года. Человек семьдесят разномастных пацанов отчаянно загудели и быстро начали натягивать брюки. Рубашки большинство надевало уже на ходу. Димка никуда не спешил - похоже, судьба в лице майора Уточкина уже определила его «место прохождения службы».

Кавалер ордена Красной Звезды майор Уточкин перед призывниками характеризовал себя так: «Не спорь со мной, пацан - я в Афганистане контуженый! Ёбну тебя молотком по башке - и мне ничего не будет!» Он на самом деле был контужен в Афганистане и отправлен дослуживать до нескорой ещё пенсии на тёплое местечко. В Н-ский райвоенкомат. Военкомом. А молоток с треснувшей ручкой, обмотанной синей изолентой, лежал на видном месте его служебного стола.
В воспитательных целях.

Димка же был личностью трудновоспитуемой. Во второй раз отчисленный из института из-за идиосинкразии к инженерной графике (да-да - к обычному черчению!), он заявился в райвоенкомат уже через неделю после возвращения домой, в конце апреля.
─ Чего тебе? - спросил его скучающий дежурный, профессионально наклоняя голову. Одним глазом он смотрел в газету «Советский Спорт», другим - на Димку. Стакан с чаем из рук при этом прапорщик не выпустил.
─ В армию хочу, - тоскливо сказал Димка. ─ Когда приходить с вещами?
Дежурный чуть не поперхнулся чаем.
─ Нормалёк! - весело сказал прапор, ставя стакан. - Это что, как у Макаревича: «Мне форму новую дадут, научат бить из автомата»?..

Димка хмуро молчал. За те две недели, что прошли с момента его возвращения в родительское гнездо, он дошел до отчаяния. Уход в армию казался самым быстрым выходом. Мать пилила его за то, что он опять вылетел после первой же сессии. Отец ничего не говорил, но его взгляд был выразительнее любых слов. Мужики из ЖЭКа, куда Димка устроился на третий день по приезду дорожным рабочим, откровенно ржали: «Ну что, студент прохладной жизни? Иди, служи - там тебе дурь из башки выбьют». Свою злость на их поучения и на самого себя Димка выплескивал в размашистые удары кувалдой, забивая в землю металлические заборчики, огораживающие газоны. Ажурные заборчики жалобно звенели и изгибались лаокооновыми змеями. Из окна за этим наблюдали бабушка и мать - первая линия заборов вставала под окнами родного дома, в центре города. Населения в городе было аж сорок тысяч человек, почти все знали друг друга в лицо - и новая спецовка с надписью «Дирекция УС Хмельницкой АЭС» в городе еще не примелькалась.

─ Топай во второй кабинет, - сказал дежурный, открывая тамбур. ─ Там скажут, когда.
Димка потопал во второй кабинет. Тётеньки из второго кабинета выслушали его, одна из них порылась в картотеке и достала картонную папку - видимо, Димкино личное дело.
─ Ну, парень... ты с Уточкиным разговаривал?
─ Разговаривал.
─ И что он тебе сказал?
─ Да ничего особенного...
Тут Димка соврал. Год назад, когда его отчислили в первый раз, военком, брезгливо швырнув на стол Димкино личное дело (тот вставал на учет) и поглаживая рукоятку молотка, произнес речь о том, что хватит уже косить, страна нуждается в солдатах, а не в студентах.
Когда же Димка, поступив в тот же вуз повторно, пришел сниматься с учета, Уточкин, судорожно схватив молоток, кричал, что косильщики его уже достали своими отсрочками, и что пора отдавать долг Родине. Молоток выписывал замысловатые траектории в руке майора, и Димка приблизился к пониманию того, как трудно уклоняться шаолиньским монахам от нунчак и тому подобного оружия. Особенно, если их владелец является адептом «школы пьяного кулака».

─ Повестку тебе, сынок, пришлют домой, - сказала военкоматовская тётенька. ─ Ты потерпи немножко, девятнадцатого июня тебя забирают.
─ А куда? - спросил Димка. ─ Уже известно?
─ Куда Родина прикажет! - засмеялась женщина. ─ Ничего, все нормальные мужики отслужили!

Две недели назад, вставая на учет, Димка опять столкнулся с майором. Уточкин радостно осклабился. Диалог получился скоротечным и ошеломляющим, как встречный бой.
─ Кого я вижу! Что, опять выгнали тебя, раздолбая?!
─ Так точно, тащ майор...
─ Это правильно! Где ты там у нас учился?
─ В Обнинском институте атомной энергетики.
─ На атомных подлодках тоже реакторы есть, ты в курсе?!
Сказать, что Димка опешил - ничего не сказать.
─ Тащ майор, я же на факультете Кибернетики учился! Программист я! Какие реакторы?!
─ Ну так вот, на ближайшие три года твоей основной программой будет не потерять свинцовые трусы подо льдами Северного Ледовитого! - заржал Уточкин. ─ Советую прихватить запасной комплект из дома! Да, ты девок-то не пропускай - потом уже не пригодятся! А сейчас, - майор понизил голос, - хочу дать тебе хороший совет. Запомни его накрепко, сынок! Главное в армии - не искать себе на жопу приключений! И всё тогда у тебя будет хорошо!

И вот сейчас, девятнадцатого июня одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, стриженный под машинку Димка натягивал футболку в коридоре Хмельницкого облвоенкомата, Украина, СССР.

Мысли... мысли-мысли-мысли... Скачут хромыми лошадьми, не ухватиться.
И всё же - два года служить, или три?
В свинцовых трусах, или в каске?
В Арктике? Или в местах покомфортнее?..

С ведром и шваброй в руках по военкоматовскому коридору шаркала бабулька-уборщица. В коридоре уже почти никого не было - народ ломился в 23-й кабинет. На Северный Флот не хотелось никому.

Бабулька вытирала мокрой тряпкой подоконник.
Димка озирался в поисках последнего шанса.
Он проводил взглядом одевавшегося рядом пацана.
Задумался на пару секунд.
Облизнул губы.
─ Доброе утро, бабушка! - сказал он уважительно. ─ Можно один вопрос?..

Четвертого марта одна тысяча девятьсот девяносто первого года Димка снова вошел в тамбур Н-ского райвоенкомата и остановился перед окошечком дежурного.
─ Товарищ прапорщик, мне на временный учет встать, на время отпуска!
─ Четвертый кабинет, - дежурный открыл дверь тамбура, пропуская. ─ Военком лично с отпускниками беседует - воспитывает, чтобы в отпуске не хворали, в часть вовремя возвращались.

Раз-два-левой!
Напра-во!
Четвертый кабинет.
Военком.
Тук-тук.
─ Разрешите войти, тащ полковник! Младший сержант К. прибыл для постановки на учет на время краткосрочного отпуска!
Подполковник Уточкин поднял глаза на вошедшего.
─ Ааааа, студент наш недоученный явился! Постой... ты что - в авиации служишь?! Тебя же на Северный флот распределили... на лодки... Я тебя так быстро встретить не рассчитывал!
─ Нет, тащ полковник! ВВС! Зона особого внимания!..

─ ...Да нет, мама, так и написали - «Команда 50 ВМФ». Два года заплатить за свою дурость - ещё куда ни шло, но три, да на подлодке, да на Северном Флоте... в общем, попросил я у бабушки-уборщицы в военкомате резинку, да простой карандаш попросил. Понимаешь, со мной рядом пацан одевался - у него тоже карандашом простым было на папке написано: «Команда 30 ВВС». Всего-то ничего исправить пришлось...

Разбередили душу «биглерианские» рассказы. Заставили отчетливо вспомнить то, что, казалось, давно уже погребено под грузом нужных и ненужных знаний, вчерашних и сегодняшних забот, новых встреч и знакомств. По полночи лежу без сна, а в памяти всплывают эпизоды службы на БПК «Достойный». Цельной картины, с привязкой по дням или месяцам нет и в помине. Поэтому назвал серию своих опусов на тему военно-морской жизни:

ОСКОЛКИ «ДОСТОЙНОЙ» ЖИЗНИ

А Я ВЕСЬ В БЕЛОМ

Не знаю, как сейчас, а в середине 70-х на КСФ форма N 2 (белая форменка, черные брюки) была не в ходу. Обычно форменки без движения лежали в рундуках, дожидаясь проверки аттестата при сдаче К-1. Или ДМБ владельца - среди «годков» была сильна традиция: вырезать из форменки гюйс, на белой подкладке изобразить силуэт родного корабля, указать годы службы и какой-нибудь, говоря современным языком, слоган. Типа:
«Кто видел море, корабли не на конфетных фантиках,
Кого е#ут, как нас е#ли, - тому не до романтики».
И сойти с корабля, надев вместо «уставного» гюйса «памятный».
А в обрезанных форменках потом ходили «гарсуны», обслуживавшие офицерскую и мичманскую кают-компании.
Я надевал форменку всего один раз.
В том году июль был очень жарким, и накануне Дня флота была объявлена форма N 2. Помню, построились мы на юте. Как писала газета «На страже Заполярья», «застыли в праздничном строю корабли и их экипажи». Красота! Солнышко светит, на голубом небе белые облачка. Мы в белых форменках и в бескозырках с белыми чехлами. Командующий флотом на белом катере начал объезд эскадры. Минут сорок ждать, пока он подойдет, чтобы с праздником поздравить.
Вдруг небо как-то в один момент потемнело. И пошел снег. Крупными белыми хлопьями.
...Прапорщик Козлов, гнида военкоматовская, записывая нас в корабельные электрики, звиздил, как Троцкий:
- Будете сопровождать наши караваны в Средиземном море. Морским воздухом подышите, загорите. Мир увидите. Завидую вам, ребята!..
Чудак беспросветный. На букву «М».

«НАВЕРХ ВЫ, ТОВАРИЩИ...»

БПК «Достойный» готовится к сдаче «К-1». По этому случаю в вечерний распорядок добавлен новый элемент - строевая прогулка с песней. Поем «Варяга». Поем слаженно, с большим чувством. Хоть сейчас на рейд Чемульпо. Запросто перетопим половину вражеской эскадры и уйдем на дно непобежденными. «...Пощады никто не желает!»
Одна беда - поем только первые два куплета. Остальных слов никто не знает. Из-за этого от старпома требуется определенного рода искусство: скомандовать: «Песню запевай!» на строго определенном расстоянии от причала. Чтобы закончить пение прямо перед трапом.
Пара-тройка вечерних спевок, и можно строем на сцену. Хоть два куплета, да наши! Ансамбль Северного флота отдыхает. Соседи по причалу - «Бойкий» и «Зоркий» - тоже. Воют, убогие, вроде бурлаков на Волге. Что-то там про флот, который не подведет.
В последний момент вмешался Зам. Велел петь новую песню, рекомендованную политотделом. По кубрикам раздали текст для разучивания.
Вечером, скрепя сердце, заголосили: «...И тогда любой из нас не против хоть всю жизнь служить в военном флоте».
...Не очень-то и хотелось в этот ваш Чемульпо.

ОЗИМЫЕ

База готовилась к приезду Главкома. Все, что можно и нельзя, моряки мыли, скоблили, красили. В общем, не мне вам рассказывать.
Только этот праздник военно-морского труда достиг кульминации - Папа, обозрев ход процесса, начал непрямой массаж простаты старпома и подвернувшихся командиров боевых частей, как «свальных грех» был прерван звонком из штаба.
В одночасье экипаж строят по «Большому сбору» на причале, и старпом ведет нас... совсем недалеко. Площадка перед КПП обрамлена газонами. На них уже разложены куски дерна с молоденькой изумрудно-зеленой травкой. Англичане сдохли бы от зависти, увидев такую флору. А месяц, должен заметить, июль. В окружающей природе трава давно вымахала и начала желтеть.
Дружно утаптываем мы дерн и гадаем: где же штабные достали этот «английский газон»? Неужели в какой-нибудь теплице специально выращивали?
Секрет осенью раскрылся. Заколосился газон - оказался посевами овса. Мы еще ждали, что его скосят и вместо сечки начнут давать "поридж".
А Главкому что - он к тому времени на другой флот поехал или в Москву. А там свои газоны. Скороспелые.

ЗАПИСКИ НЕГОДЯЯ
(продолжение)

НИКТО НЕ ХОТЕЛ ВЫПИВАТЬ

В стране полным ходом шла ваучеризация. Свой ваучер сторож уже успел продать за сорок рублей перед самым Новым годом и обеспечить пусть маленький, но праздник - либерализация свирепствовала вовсю, зарплату уже задерживали. Лишившись возможности вложить свой ваучер в производство, сторож вместе с тем лишился и многих тревог - его уже не волновали перспективы стать пайщиком какой-нибудь энергетической компании, а значит, не было причин торопить время. Он спокойно дежурил, писал, и ждал ответов из редакций.
Однажды в воскресенье, когда сторож был дома, вдруг зазвонил телефон. Телефоны вообще источник беспокойства - хоть бы раз сообщили что-нибудь приятное! Ну, например, задыхающийся голос, назвав по имени-отчеству, сказал бы: мы читали ваши рассказы всей редакцией, мы в восхищении, мы публикуем немедленно, шлите еще!..
Сторож с надеждой снял трубку. Задыхающийся голос сказал:
- Брат, ты дома, что ли? - это был Камиль. - А кто дежурит, Шамиль? Слушай, позвони ему, попроси пустить нас переночевать. Ко мне двое ребят из района приехали, мы тут ваучеры скупаем, а сегодня выходной, у меня сам знаешь, негде...
- А как же мед, Камиль? - раздраженно спросил сторож.
- Ну а я про что? Возьму свою долю, куплю пасеку, присмотрел в Бурзянском районе, - там настоящие вековые липы! Я хочу возродить бортевое пчеловодство, туристы за валюту повалят, я им за отдельные бабки разрешу на деревья лазить, борти проверять...
- Ну да, - буркнул сторож, - фирма «Пух и компания». Возьми меня Пятачком, буду под деревом с зонтиком и с ружьем ходить... Ладно, сейчас позвоню, - только не хулиганьте там, завтра понедельник.
- Да мы придем, и сразу спать ляжем, нам вставать рано.
Шамиль долго упирался:
- Такой хороший вечер, я уже чаек заварил, лежу, придумываю шикарный ресторан, - представь, здание стоит на водопаде - ну будто ноги расставило по двум берегам, - но это только главное здание, а еще много-много отдельных кабинок круглых, светящихся как фонари, разбросаны над озером, которое сливается водопадом. Представь ночь, смотри, как они отражаются в воде, а еще и водопад подсвечен... Видишь? А ты мне Камиля с двумя районными уродами подсовываешь... Ваучеры они скупают, сволочи!.. Ну ладно, пусть идут, только скажи им, что здесь пить нельзя. Скажи, что я непьющий и даже запаха не выношу! Я еле оклемался после Нового года.
...Утром едва уснувшего сторожа разбудил телефон. Он долго не брал трубку, но телефон звонил не переставая.
- Кто? - сонно буркнул он в трубку.
С главврачом поликлиники (она же - мама сторожа У.) была истерика: уже три часа как не могут проникнуть в стационар, никто не отвечает на звонки, не открывают на стук, лаборатория не может работу начать - что могло случиться, к нему вчера кто-нибудь приходил на дежурство?
- Друзья, кажется... - сказал сторож, пугаясь.
Кажется ему... А кого там привел Камиль? Может они и не друзья вовсе, может у Камиля деньги с собой были, а Шамиля заодно, как свидетеля...
Он бежал, представляя стены, забрызганные кровью, чьи-то скрюченные пальцы... Примчался к стационару в надежде, что все уже благополучно разрешилось. Мельком увидел молчаливую застывшую толпу, полукольцом окружившую крыльцо - пациенты вперемешку с медперсоналом. Нижняя часть запертой изнутри двери была густо покрыта черными метками от сапог и ботинок - ее долго и с остервенением пинали разные ноги. Он поднял голову и посмотрел на окно ординаторской, в которой сейчас, если был жив, должен спать Шамиль. Форточка была открыта.
- И стучали, и орали, и звонили, - шепнула лаборантка. - Уже с семи часов тут торчим. А сейчас милицию вызвали...
Сторож зачерпнул снег, слепил снежок и, прицелившись, метнул в форточку. Попал с третьего раза. Зная траекторию, рассчитал, что снежок разобьется о стенку как раз над головой спящего. Больше ничего нельзя было придумать. Никто больше не пинал дверь и не кричал. Все ждали милицию и слесаря с фомкой.
...И вдруг в окне мелькнула тень. Через минуту дверь дернулась, звякнула изнутри навесным замком и открылась. На заснеженное крыльцо шагнул сторож У.
Толпа ахнула и отшатнулась.
Лицо сторожа было сосредоточенным и напряженным. По степени опухания и пожелтения оно приближалось к лицам китайских императоров, или к первому лицу тогдашней России. Волосы его стояли дыбом. Брюки были надеты задом наперед и наизнанку одновременно. Он был в одном носке, но босая нога крепко стояла на снегу.
Глаза его были закрыты.
Так выглядел Будда на выходе из нирваны, - подумал сторож Х., восхищенно.
Сторож У. постоял так, покачиваясь, потом приоткрыл один глаз, прищуренно обвел им толпу, открыл рот и сказал:
- Хе...
Подумал, вздохнул, развернулся, взялся за оба косяка, и шагнул в коридор. Через отвороты не застегнутой сзади ширинки снежно белели плавки...

Вечером, уже поправивший здоровье сторож У., навестил сторожа Х.
- Не знаю, как мы живы остались, - сказал он. - Эти уроды принесли с собой «Стругураш»! Я думал, выпью рюмочку этой гадости за компанию и спать пойду. А дальше как обычно... Помню, как ночью трещала голова, помню, как блевал в раковину. А еще, - кто меня дернул в их комнату заглянуть именно в тот момент? Захожу, а Камиль лежит на спине и булькает как гейзер! Бу, бу... Я подбежал, перевернул, - еще минута, и этот пчеловод-ваучеризатор захлебнулся бы! Теперь жизнью мне обязан. А ты видел, этим двум жлобам хоть бы хны? Встали и ушли...
- А что ты хотел сказать на крыльце? - спросил сторож Х. - Что это за «Хе»? Хер с вами, заходите? Ты это хотел сказать им, выйдя в штанах задом наперед и в одном носке?
- Какой там хер! Ты что, не видел, как они стояли? Открываю глаза, а передо мной толпа. Анализы же сдавать пришли. Стоят полукругом, злые как собаки, клыки щерят, а в руках баночки с мочой и калом. Но у меня-то во рту у меня - то же самое! Как будто все это съел и выпил. Ну, я и засмеялся...
(продолжение следует)