Буква «В»

Советская военная техника, как правило, не ломалась, а если что-то и выходило из строя, то отказы были привычными, хорошо знакомыми, и ремонт трудностей не создавал. Но эту главную военную тайну Советской Армии двухъягодичникам не доверяли, а мне досталась РЛС, которая отказывала часто и изобретательно. Станция была уже почти без ресурса и доживала последние месяцы перед отправкой на полигон в качестве мишени для противорадиолокационных ракет.
Казалось, в ней не осталось ни одного надёжного узла. Когерентные гетеродины не держали частоту, запросчик жёг дорогущие маячковые лампы, как спички, а приёмники подслеповато пялились в небо. Даже реечные домкраты механизма качания ночью подло замерзали, и их приходилось отогревать паяльной лампой, а керамические резисторы в передатчике релейки иногда взрывались прямо у меня над ухом с пистолетным щёлканьем.
Каждый раз, когда я подавал на станцию питание, она, казалось, издавала протяжный стон: «Блядь, когда же я сдохну?!» Для того чтобы привести старушку в чувство, требовалось как минимум два часа беготни между приёмо-передающей кабиной, индикаторной машиной и прицепом N8. Я страстно мечтал, чтобы мерзкий механизм сломался окончательно и бесповоротно, так, чтобы мне дали другую станцию, ну, или хотя бы сняли с НЗ что-нибудь поновее.
И вот однажды локаторный бог услышал мои молитвы. Перед началом полётов из ППК повалил густой дым. Я вырубил питание и поскакал на бугор, но войти в кабину было невозможно. Пришлось вручную выключать приёмо-передающую аппаратуру и запускать могучие вентиляторы, которые я по зимнему времени держал выключенными - у старушки от холода выбивало защиту.
Из вентиляционных люков немедленно повалил густой дым, но огня, вроде, было не видно. Когда дым рассеялся, я забрался в кабину и стал определять, что, собственно, сгорело. Приёмо-передатчики, шкаф управления и стойка опознавания были целыми и невредимыми, а больше в станции гореть было нечему. Приглядевшись, я заметил, что дым сочится из-под пола. Откинув фальшпанель, я получил в лицо последний клуб жирного, вонючего дыма.
Ну, так и есть... Сгорел двигатель вращения кабины. Такого просто не могло быть! Могучее поделие советской электротехнической промышленности можно было вывести из строя только атомной бомбой, да и то разве что прямым попаданием. Но факт оставался фактом: покойный ещё дымился, а клеммная колодка была изрядно закопчённой.
Устранить такой дефект самостоятельно я, конечно, не мог. Пришлось докладывать на КП полка, где я услышал от оперативного, что я фашист, что у меня руки по локоть в крови, и когда я приду на КП обедать, он меня лично расстреляет из ракетницы для распугивания ворон.
На аэродроме было две радиолокационных позиции: одна полковая (соседей), а другая дивизионная (наша). Обычно мы работали по очереди, но теперь работать предстояло всё время коллегам, и как они этому были рады, объяснять не надо.
Наорав ни за что на дежурного сержанта, я стал вызванивать шефа, старого, лысого и сильно пьющего майора. Дело это было непростое: о мобилах тогда ещё никто не слышал, а шеф мог быть где угодно, и хорошо, если трезвый. Наконец, я его нашёл и доложил ситуацию.
Шеф понимал, что орать на чайника бессмысленно, поэтому горько вздохнул и сказал, что сейчас приедет.
Я надеялся, что уж теперь-то станция пойдёт под списание, но шеф бодро заявил, что станция ещё ого-го, и после замены движка ещё послужит!
На складе после долгих хождений между стеллажами мы наконец-то нашли нужный мотор в заводской укупорке, которая почему-то была вскрыта. Но тогда нас это не насторожило...
Тяжеленный мотор отвезли на точку, кое-как затащили на бугор, и четверо самых здоровых солдат подняли его в кабину.
Казалось бы, что сложного в замене электромотора? Угу. Приёмо-передающая кабина стояла на лафете от зенитной пушки, а мотор был спрятан в узкой нише в полу кабины, да ещё соединялся с приводом вращения муфтой предельного момента. Мы, как стадо сумасшедших павианов, стояли в ППК, пихаясь задранными кверху задницами и пытаясь найти такое положение мотора, когда две половинки муфты совпадут. Забыл сказать, что двигатель можно было сдвинуть только ломами, что придавало нашей работе настоящую радиоэлектронную тонкость и изящество.
Когда, наконец, муфту собрали и открыли крышку клеммной колодки, выяснилось, что клеммы в новом двигателе расположены не так, как в старом. И клемм было много, поскольку скорость вращения регулировалась подключением или отключением специальных обмоток.
Я, представив очередную замену мотора, подобно Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову, засмеялся крысиным смешком, но шеф цыкнул на меня и сказал, что разберётся. Мы притащили ему альбом схем и от греха вылезли из кабины.
Шеф скребся и гулко матерился там минут сорок, наконец, вылез и заявил, что всё готово и можно включать.
Включать решили автономно, со щита.
Двигатель взвыл, кабина дёрнулась, но вращение не пошло.
- Толкайте! - приказал шеф.
Мы взялись за антенну, ухнули, вспомнили Максвелла и всю кротость его, и толкнули. Антенна пошла, но как-то вяло, как у заслуженного, а может быть, даже народного импотента Советского Союза.
- Стой! - буркнул шеф.
- Раз-два! - добавил неунывающий старлей Юра, тоже чайник, но после МЭИ.
- Наверное, с кроссировкой напутал, - заявил шеф, - сейчас проверю.
Оказалось, что кроссировка в порядке.
- Нич-чего не понимаю! - голосом мультяшного персонажа сказал шеф. - Неужели в новом движке обмотки битые? Да не может такого быть!
Стали вызванивать обмотки и тоже ничего не поняли. Обмотки звонились как-то неправильно.
- Ну, точно, движок неисправный, - угрюмо заявил шеф. - Пойду зампотеху звонить.
Через полчаса к точке подкатил УАЗик зампотеха.
Зампотех, ещё более старый, ещё более лысый, но относительно непьющий подполковник молча пожал нам руки, сунул мне свою фуражку и полез в станцию.
Пробыл он там недолго. Вытирая снегом руки, зампотех выпрыгнул из ППК, подошёл к нам и жизнерадостно сказал:
- Мудаки вы, товарищи офицеры!
Я служил уже второй год и знал, что в дискуссии на морально-этические темы со старшими начальниками вступать не надо, поэтому промолчал, а шеф обиделся.
- Ну, ты это, Толяныч, чего уж так сразу-то?
- А того! Ты шильдик на движке читал?
- Читал...
- И что там написано?
- Н-ну... Известно что, марка движка...
- Сообража-и-ишь, - ядовито, как египетская кобра прошипел зампотех. - И какая же?
Шеф назвал марку.
- А после марки что?
- Тире...
- Не зли меня, военный! После тире что?
- Буква...
- Какая?
- Ну, «В»...
- И что она означает?
- «Всеклиматический»? - рискнул шеф.
- Н-е-ет, блядь! Хрена лысого! Не угадал! Высотомерный!
- Ёбтыть... - охнул шеф, - как же я... У него же характеристики скольжения другие! Понятно теперь, почему оно не крутится...
- Вот именно! Вот что. Дураков, то есть вас, учить надо. Снимайте эту мондову со станции, я вам сейчас другую привезу. К вечеру чтобы крутилось!
Зампотех хлопнул дверцей УАЗика и уехал.
***
Поздним вечером мы сидели с шефом в домике дежурной смены и пили чай с печеньем из солдатских кружек, сжимая их исцарапанными и сведёнными от холода пальцами. Мы ухайдокались настолько, что сама мысль о том, чтобы съездить на ротном «Урале» в сельмаг за водкой, вызывала отвращение.
Шеф затянулся явской «Явой» и, зажмурив от дыма правый глаз, так что казалось, будто он мне подмигивает, задумчиво сказал:
- А знаешь, в этом паскудном деле есть один момент, который хоть как-то примиряет меня с жизнью.
- Какой, Виталий Владимирович?
- Ну, как какой? Что укупорка движка была нарушена.
- Не понял...
- Эх ты, студент! Да ведь это означает, что какие-то мудаки, служившие до нас, уже один раз пытались поставить этот движок на дальномер!

ЗЫ: Вот оно, моё сокровище: http://img11.nnm.ru/b/4/b/4/4/678b5c48ccdc031cc559e86d4d5.jpg
Это приёмо-передающая кабина.
А вот высотомер:
http://www.x-libri.ru/elib/innet004/innet004.jpg
Хорошо видно, что ППК и лафеты у них одинаковые, хотя П-37 делали в Москве, а ПРВ-11 - в Запорожье. Унификация - страшная сила!
ЗЗЫ: Через несколько месяцев я убыл к новому месту службы, передав станцию прибывшему из Афгана заменщику. Как сложилась её дальнейшая судьба, не знаю, но не удивлюсь, если станцию так и не списали...

Рассказы и байки старшины командирского катера

Про продавщицу Валю

На палубе шкафута, по левому борту, царило оживление. В кои-то веки на крейсер, одиноко стоявший посередине Кольского залива на бочке, прибыла выездная флотская лавка. За отсутствием ходовых баркасов, она была доставлена на командирском катере, в лице продавщицы Вали, и массы картонных коробок с карамелью, печеньем. Были у морской маркитантки, симпатичной дамы лет 35, и другие товары типа носков, курева, тельняшек, маек и дешевой парфюмерии. Все это разместили на импровизированном прилавке из складных корабельных баков*, установили весы, и торговля понеслась. Толпились моряки, раскупая простые товары. И каждый старался подольше задержаться возле соблазнительной Вали, стараясь кроме покупаемого товара получить хоть кусочек внимания от молодой женщины. Хоть один взгляд ее зеленых глаз. Истосковались парни по земле, по гражданке, по женской ласке. Иным и покупать было нечего, просто постоять, посмотреть на живую женщину. А шаловливый морской ветерок колыхал подол легкого платья Вали, нет-нет, да и задирая его выше колен. И сотни голодных матросских глаз впивались в полуобнаженные женские ноги. Валя не стеснялась, слишком долго прожила она во флотском окружении. Хи-хи да ха-ха, лишь бы товар побыстрей продать.
Кончился товар, словно чудесный фильм закончился. Морской люд, не спеша, расходился по кубрикам, делясь впечатлениями и вспоминая своих подруг, оставленных на гражданке. Собраны и унесены в кубрики баки, погружены весы на катер. И аккуратно, держа под руку матроса-крючкового, по трапу ступила на катер и продавщица Валя. Настроение выше некуда. Раскупили все.
Для команды командирского катера фильм не закончился.
-А покатайте меня, мальчики. Да так, чтобы дух захватило!
Ну, захватило, так захватило. Старшина катера дал полный газ, мощный мотор взревел, как раненый зверь. И катер, задрав нос, понесся по волнам залива, выписывая такие пируэты на воде, которым бы позавидовала любая фигуристка. Валя, держа развевающийся платок в поднятой руке, громко напевая «...а ну-ка песню нам пропой веселый ветер...», была в полном восторге. Но недолго... Ее начало тошнить. Очень быстро и очень сильно. Настроение упало до минусовой отметки, и появились угрожающие требования немедленно доставить ее к причалу. Ну и доставили ее, выгрузив на твердь причала, и с трудом отобрав небольшой обрез*, который, словно родного, Валя прижала к груди.
А в знак благодарности - угроза сообщить начальству за хулиганские действия команды катера.
И ведь быстро сообщили. Не успел катер пришвартоваться по выстрел, как по трансляции раздалось:
-Старшине катера N 1 к помощнику командира корабля!
Пом. ком. корабля случайно в иллюминатор видел глиссирующий командирский катер.
- Пять суток губы, - заочно вынес он приговор старшине катера.
- Нет, десять,- сказал он вслух через несколько минут, глядя в иллюминатор.
Тут и звоночек с берега подоспел.
Чудесный фильм продолжился...
- Пятнадцати суток хватит? - задал он вопрос вошедшему в каюту старшине.
- Так точно!- последовал бодрый ответ моряка.
На губу, так на губу.
Не все так просто в ВМФ. Одно дело наказать сколько-то сутками, другое дело посадить.
Прогулка по Североморску в качестве арестанта, неспешный подъем по крутой лестнице... И вот гауптвахта. И условие коменданта. Бочка тиковой краски в обмен на камеру для арестованного. И красноречивый жест сопровождающего. Согнутая в локте рука. Комендант не знал крейсерского главного боцмана.
Развернувшись, старшина катера, неудавшийся арестант, и сопровождающий его мичман не спеша побрели в сторону причала. По дороге выпив по бутылке пива, благополучно вернулись на крейсер.
- Ну, и хрен с вами,- сказал помощник командира, выслушав доклад мичмана. И добавил:
- Бабы на корабле к несчастью.
А ВЕДЬ И ВЕРНО...

Бак - раскладной обеденный стол, убирающийся после приема пищи в специальную нишу.
Обрез - ведро.