Гауптлаг-4
Найда.

Лето 1973 года, с. Огоньки Крымской области.

Мама попросила меня вынести ведро с помоями с формулировкой:
- Подальше...
То есть - за дорогу, в бурьян. Так в нашем селе решались вопросы канализации. Я шёл и тихо обалдевал. Не привык ещё к Крыму. Всё здесь было какое-то, не знаю, не наше, что ли, непривычное. Ожившие легенды и предания. Скифские курганы, разнесённые взрывами фугасных снарядов в Великую Отечественную. Мрачные бетонные доты заброшенных береговых батарей возле моря. Высохшее солёное озеро Тобечикское, покрытое розовой коркой соли. Добротный большой дом немецкого помещика, сбежавшего после Гражданской войны. Остатки дороги из каменных плит, выложенной ещё римлянами-греками. Скала Корабли, о которой писал ещё Житков в своей сказке-легенде. Подземные штольни-каменоломни со следами боёв. Все годы, что жил в Крыму, меня не покидало ощущение прикосновения к легенде.
От размышлений меня оторвало громкое "Гав!" над ухом. Я повернулся и вздрогнул: прямо напротив меня стоял огромный соседский пёс Пират, немецкая овчарка. Отпустили его хозяева побегать, не всё же ему бедному на цепи сидеть, даже цепным надо размяться. Отпустили и не подумали об окружающих. Дескать: "Не бойтесь, он, когда не на цепи, не кусается". Это они сами так считали. Только вот Пират, похоже, не знал об этом. Пират присел на задние ноги, прижал уши, и шестым чувством я понял, что сейчас он прыгнет на меня. И в момент его готовности к прыжку я плеснул ему из ведра помоев точно в нос. Сам не знаю, как у меня такое решение созрело, как-то само собой вышло. Пёс заскулил, поджал хвост и побежал к своему дому.
С тех пор я собак не боюсь. Одна проблема только - они меня тоже не боятся, иногда и кусают.

Зима 1980 года. Северная Карелия, гарнизонная гауптвахта в пос. Новый Софпорог.

- Выходи.
Интересно, куда? На работу, поди, освобождение пока не светит. Только бы не на погрузку брёвен в вагоны. Брёвна были очень тяжёлые, а носить их надо было бегом. Это губа, а не санаторий.
- Пойдёшь на уборку территории. Шинель возьми на вешалке.
С этими словами губарь вручил мне фонерную лопату. Ну и ладно, снег кидать - не с брёвнами бегать.
Двор гауптваты, разделённый заборами на несколько секций, был обширный, так что если умело проволынить, не торопясь, можно целый день проваландаться. А то ещё какую-нибудь работу подкинут, потяжелее. Главное, чтобы губарь, что будет пасти меня, не сволочью оказался. Я пригляделся к нему. Из старослужащих, вроде, дембель. Это хорошо, даже отлично. На губе всё было не как в казарме. Забыл сказать, что охранял нас специальный комендантский взвод, так сказать - профессиональные конвоиры.
Если попадётся тебе конвоир из молодых - всё ты пропал. Будешь бедный, бледный и больной. Загоняет, зачморит, будешь ползать по снегу и жрать его, чтобы остановить кровь из дёсен выбитых зубов и держаться за переломанные прикладом рёбра. Мне самому, к счастью не перепадало, но приведённые примеры - не выдумка. Так вот, самые свирепые конвоиры - это салаги. Дали детям оружие и власть. Ближе к концу службы губари вдруг начинают задумываться о дембеле. Как не стараются они скрыть этот радостный момент от военных строителей, но выписывать документы всё равно к нам в штаб придут. А уж писарь, сам стройбатовец, непременно сообщит кому надо. Ох, как же их бьют, этих дембелей-губарей! Иногда, впрочем, обходится без побоев, проще. Одного губаря, что поехал домой в отпуск, нашли в туалете станции Лоухи повешенным. Было следствие, списали на самоубийство, совесть, дескать, замучила. Хотя в отпуск он ехал радостным, не похоже, чтобы он терзался. Отпуск ему дали за то, что пристрелил арестованного "ваенава строитэла" из солнечной республики "при попытке к бегству". А тот азер всего лишь отошёл метров на десять в сторону, попросить курева у земляка. Поэтому, если твой конвоир уже готовит парадку на дембель, то гонять он тебя не будет, а если рядом никого нет, то отдохнуть разрешит.
Сам я попал на губу очень интересно. В отряде, к которому был прикомандирован вместе с самосвалом, успешно боролись за дисциплину. В частности, чтобы в гараж и обратно ходили только строем. В помощь на ремонт мне дали Михаила, с Подмосковья, вместе ставили коробку передач на мой МАЗ. Провозились и не успели пристроиться в колонну, ушедшую на обед. Но не оставаться же голодными, побежали догонять их. А бежать надо было мимо комендатуры. В их казарме открылась форточка и откормленная рожа губаря крикнула нам:
- Эй, воины! А ну сюда, бегом!
Когда мы вошли в комендатуру, он так строго, но безразлично спросил:
- Почему без строя?
- Опоздали, не успели...
- А меня не ебёт!
Вполне закономерный ответ, мы другого и не ожидали.
- По пять суток каждому, от имени начальника комендатуры.
Блин, допрыгались. Впрочем, всё к этому шло, мы и не удивились. Первым делом нас должны были постричь, это обязательный ритуал для арестованных. Но машинка оказалась сломанной.
- А чего их тогда сажать, раз постричь нельзя? - спросил один губарь у другого.
- Да пошли они на хуй, вот привезут другую машинку, тогда и сажать будем.
И губарь повернулся к нам:
- А ну вон отсюда, шементом!
Повторять нам не пришлось, мы тут же выскочили на улицу. От каких, в сущности, пустяков, зависят вопросы ареста солдат в армии.
Выскочили мы и тут же нарвались на начальника губы старлея Медведчука. Офицер он был уникальный. Не из военного училища, не из пиджаков. А из прапорщиков, пересдал экзамены на офицера. Медведчук нас тут же завернул обратно и приказал губарям выбрить наши головы, раз уж машинка сломана. Так что на губу мы всё ж попали. Михаил в общую камеру, а я, из-за нехватки мест, опять в одиночку.
Итак, я схватил лопату и начал убирать снег. В закрытом дворе для прогулок слышался топот, словно бегало стадо слонов. Мельком я взглянул в приоткрытую дверь. По углам дворика были поставлены четыре ведра, и по периметру двора бегали пять арестантов. В центре стоял губарь и следил, чтобы бегуны не срезали углы, огибали вёдра. Вчера губу посетил проверяющий из кандалакшской военной прокураторы. Он прошёлся по камерам и спросил сидельцев, есть ли жалобы. Некоторые пожаловались, что их не выводят на вечернюю прогулку. Вот сейчас они и бегали вокруг расставленных по углам ведер, вечернюю прогулку им организовали.
Губарь, стороживший меня, сказал мне:
- Ну, ты эта... сам, короче, давай. Если спросят, скажешь - меня к телефону позвали. Да смотри, чтоб Медведчук тебя неработающим не застал. А если кто другой захочет тебя припахать - отправляй ко мне, я в казарме буду. Понял?
Я кивнул головой.
- Курить хочешь?
Снова кивнул головой, уже отрицательно.
- Не ссы, это не подстава, отвечаю.
- Спасибо, я просто не курю.
- Ну, как знаешь, - и он ушёл в казарму.
Его понять можно, морозец за тридцать, я хоть лопатой машу, греюсь, а ему просто так стоять с автоматом намного холоднее, вот и пошёл греться. Через полчаса я присел на сугроб отдохнуть, подложив под зад фанерную лопату, чтоб не так холодно было. И тут откуда-то из за угла выскочила комендатурская овчарка Найда. Псина огромная и страшная. Одним своим грозным хрипением из оскаленной пасти с жёлтыми клыками вводила в трепет любого. При случае и разорвать бы могла, как тузик грелку. Но если честно, такого за ней никто не помнил, ей достаточно было просто зарычать. Уважали её очень.

Найда служила раньше в дисбате вместе с другими служебными овчарками. Когда пёс становился старым, конвоир уводил его за забор. При этом говорил ласковые слова, мяса давал или сахару. Эх, люди! Считаете себя царями природы, а не понимаете, что обмануть собаку невозможно. Псу сразу становилось всё ясно, его пристрелят. Одни при этом выли и бились на поводке, другие шли на смерть молча, без истерик. Кому-то в Москве стукнуло в голову и дисбат под Ленинградом расформировали, организовали другой, в Архангельской области, на острове. А собаки, ну куда их? Вызывать ветиринара и усыплять - в копеечку влетит. Кого-то, как Найду, раздали по разным частям и частникам. Да только взрослых собак не очень-то брали, щенков - другое дело. Остальных просто расстреляли из автомата, прямо в питомнике. (Реальный случай. - Стр.)
Я посмотрел прямо в глаза Найде. Будь она помоложе, разорвала бы меня не задумываясь. Но она была в летах и давно поняла службу: не выказывай рвение, если в этом нет нужды. Продолжая глядеть в её глаза, я спокойно стал говорить ей:
- Спокойно, я тебе не враг, и ничего не замышляю против тебя. Зачем тебе кусать меня? Это глупо, налетать на арестованного военного строителя.
Найда подошла ко мне, спокойно обнюхала, села рядом. Я осторожно протянул руку и погладил её, почесал за ухом. Всё-таки у меня был опыт общения с собаками, до армии жил в деревне. Она вдруг сунула голову мне под мышку и тихонько заскулила. Я понимал её. Служба - она везде нелегка, что у сторожевой собаки, что у арестованного стройбатовца. И сам вдруг остро ощутил подмерзающие ноги в сырых валенках, ноющие болячки на сбитых руках, незажившие обмороженные подушечки пальцев. Эх, собачья наша жизнь, Найда, что твоя, что моя. У меня хоть дембель где-то маячит, а у тебя... даже думать не хочется.
- Эй, воин, ты чо! Обурел в корягу? Чего сидим?
Я обернулся. На пороге комендатурской казармы стоял какой-то губарь из свирепых первогодков, самый последний призыв.
Найда, вытащила головы из моей подмышки, обиженно взвизгнув. Потом как-то недобро оскалила клыки, тихо зарычав. А потом:
- Гав! - и ринулась на губаря, тот едва успел заскочить обратно за дверь...
Вечером, когда я уже сидел в одиночке, солдат, что принёс мне ужин в камеру, рассказал потрясающую новость. Найда очень ловко ловила пастью на лету куски еды, что губари бросали ей. Так вот, кто-то бросил ей пустую бутылку из-под водки. Найда хлопнула пастью и раздавила бутылку! Осколки стекла тут же порезали ей челюсти.
На следующее утро, когда нас, арестованных выводили на работу, я мельком взглянул на Найду, в углу у забора. Она лежала на снегу, держа голову над передними лапами. Из пасти её свисали какие-то кровавые ошмётки, стекал гной. Наверное, не выживет. Это какая ж сволочь с ней так поступила? Я просто боялся встретиться с ней глазами. Впервые мне стало стыдно, что я человек.
Через месяц, когда уже вернулся на Хуаппу со своим МАЗом, с губы приехал один дагестанец с нашей роты.
- Руслан, как там Найда? - спросил его, не надеясь на хорошие новости.
- Найда? Здоровая, сучка, ещё злее прежнего стала! А что ей сделается...

История одного знакомства.
М. Глинка (с сайта submarine.ru)

... Замполит вдруг потянулся сладко и сказал:
- Имею рассказать вам береговую байку. Как ты на это смотришь, Афанасьевич?
- Это ты о чем? - спросил механик.
- Да так. Об истории одного знакомства.

Значит, было это, лет двадцать тому назад. Идет курсант по Невскому. И палаш на боку. Лето, август, поздний вечер. Ну часов одиннадцать, скажем, а то, может быть, и начало двенадцатого. Идет, значит, наш знакомый по Невскому и думает только об одном... Народу все меньше, девушки если и попадаются, то сугубо деловитые - спешат, смотрят в землю. Время позднее. Полное фиаско. А палаш, знаете ли, по ноге брякает, раздражает. Вроде напоминания о собстренной ненужности. Мол, вот я совсем ни к чему. Как и ты. Бредет он, адреса вспоминает. Здесь одна раньше жила, в том доме и сейчас живет, но там мама по вечерам дома, а те все на дачу уехали. Одним словом, худо, хоть иди в Адмиралтейство обратно на радость отцам-командирам. Невский пустеет на глазах. Обеднел город. Жители есть кое-какие еще, но все не те, ненужные. А палаш бряк-бряк, мол, зря ты меня из пирамиды вытянул да еще зачем-то вытер от смазки и снова намазал. К чему это, интересно, мы с тобой готовились? А настроение с каждым шагом у него все мрачней и дошло до такой степени, что и встреться ему сейчас подходящая девушка, если она глянет ему в глаза, то убежит, хотя, прямо скажем, собой он вовсе недурен.
- И видит он вдруг, что в телефонной будке стоит девушка, кружочек вертит, а сама глазами ищет что-то на улице. По нему скользнула глазами, чуть притормозила, но особенно разглядывать его не стала... И кажется ему почему-то, что не просто так она глянула. А девушка хороша. Светлые волосы, в крупных кольцах, гибкая, загорелая... Подожду, думает, поблизости, черт ее знает, что она там по телефону выяснит, может быть, ничего и не выяснит и у нее возникнут дополнительные вопросы... Так и случилось. По телефону девушка не дозвонилась, вышла из будки, и на лице у нее какое-то сомнение, назовем его мимолетным... Что же мне, мол, делать? Наш герой с саблей на боку тут как тут. "Извините, - говорит. - Не знаю, чем вы опечалены, но не могу ли я помочь?" - "Нет, не можете".. Первая тема на корню иссякла. Думал, думал наш герой и придумал. "Тогда, - говорит,-давайте познакомимся".- "Зачем?" - "По-моему, это необходимо",--"Почему же?" - спрашивает девушка. А что он может ответить? Потому, что он на корабле месяц просидел? Честнее всего, конечно, было бы так и ответить, но он, хоть и выглядел мужественным, палаш, знаете все же, на поверку таким не оказался. "А потому... - говорит, - потому..." И ничего сказать не может. Она улыбнулась. "Хорошо, - говорит, - вы пока думайте, а я пойду". - "Куда?" - очень умно спрашивает он. "Если вы не против, то домой". - "Нет, - говорит он, - я совсем не против".
- "Домой, - говорит, - пойду". - "Хорошо, - разрешает он, - но и я тоже с вами". - "Ко мне домой?"- оживившись, спрашивает девушка. Тут бы ему как настоящему мужчине и сказать: "Да, угадали". - Так нет, опять испугался. "Что вы, - говорит,-как можно такое подумать? Только провожу". Смерила она его взглядом - полагаю, что уничтожающим, - и говорит: "Ну что с вами делать: Проводите". Он и пошел рядом. Кто она?--думает. Пианистка? Пальцы очень развитые - когда она по телефону звонила, он заметил, как они вьются. А может, модельерша? Те вот так же ходят - ногу несут вперед и немного вовнутрь. О чем бы нам с ней потолковать? "Вы, - говорит,- читали "Капитальный ремонт"?" Поразить решил. "Нет, - она отвечает.- Я вообще к производственным романам с опаской".-"Да нет, - говорит, - это не производственный". - "А какой же?" - "Так, трудно сразу, сказать в одном предложении". - "Ничего, вы в нескольких".. - "И в нескольких,--говорит, - трудно". Она, бедняжка, растерялась, ей, видно, впервые такой ученый человек попался. "А тогда как же, - говорит, - можно о его содержании узнать?" - "Очень просто, - отвечает, - я вам его целиком могу пересказать".-"Всю книгу?" - "Да, -говорит,- всю книгу". И, не ожидая, когда она его попросит, принялся. Но, чтобы удобнее рассказывать, за локоть ее взял. Она человек воспитанный, прерывать его рассказа не стала, но локоток подергала, подергала и высвободила. Так ей, вероятно, удобней было. - Под ручку, значит, не вышло... Двигаемся, "Капитальный ремонт" рассказываем. На Владимирский повернули. На Владимирском еще темнее. "Знаете,!- говорит, - вам бы не споткнуться тут". И снова берет ее под локоть. А у нее глазищи огромные, смешливые. Остановилась, уперлась в него этими глазами и говорит: "Ну Что ж, только сами потом не жалейте!"- "Я?! - говорит. - Жалеть?!" - "Да, вы". И локтем его руку к талии прижала. "Пошли", - говорит. "Капитальный ремонт" на время засох. В горле какое-то першенье. Потому что походка у нее --мать честная! Раньше-то он только видел это, а теперь своей рукой чувствует. Рука отдельно живет у него теперь. К Владимирской площади подходим. Вдруг она у него спрашивает: "Вы торопитесь сейчас?" Он заблеял что-то. А девушка волосы головой назад, на спину швырнула и опять своими глазищами уперлась в него. То ли смеется, то ли всерьез. И на одной ножке качается. "Пойдемте,-говорит, - ко мне". Он молчит. Борется со стихийным, так сказать, целомудрием. Только дышать стал, как турбина, "Вы одна живете?" -говорит. "А вы как думаете?" Как он-думает? В половине двенадцатого ночи в гости зовет. Ясно, одна. Но догадливости своей ходу не дал. Как всякий, заметим, умный человек. Стоят около лестницы. "Пойдемте", - говорит она. Но ему все еще мало. "Как, - спрашивает,- вас зовут?" А она посмотрела на него и говорит: "Это-то вам зачем? Не все ли равно?" Он подумал немного и, видно, решил, что она права. По лестнице стали подниматься. У него нет-нет, да палаш и громыхнет. "Тише, - говорит она. - Мне с соседями не очень повезло". Идут, значит, по лестнице. Пришли к двери. "Снимите ботинки",- шепчет девушка. А он, вы его знаете, человек гордый. "Зачем?" - говорит. Как-то не совсем ему кажется гармонично- палаш, погоны, то да се, а ботинки в руках. Но девушка - чудо просто - загорелая, гибкая, лукавая. И еще - вполоборота к нему стоит и на пальчике ключик вертит. Не снимешь ботинки - стой здесь. Что делать? Стал снимать. А ножны по кафелю скребут, да еще шнурки на одном ботинке запутались. Он их, как настоящий мужчина в минуту страсти, рванул -и в пролет, вот, мол, смотри, какой у меня характер.
- Шнурки, значит, разрушил, ботинки в руках - сам стоит на цыпочках. Ваше, мол, слово. Она опять улыбнулась и шепчет: "Постойте минутку, я сейчас", - и тихонько ускользает в дверь. Но еще минуты не прошло, выскальзывает обратно. "Все, - шепчет, - в порядке! Пойдемте! Только тихо!" Бредут на цыпочках по длинному коридору. Задели за что-то палашом, состояние нашего героя не объяснить. Но ничего, никто не выскакивает. Дошли до двери в комнату. Она нажимает на ручку, вводит его на середину комнаты и шепчет: "Постойте тут!" - а сама отходит почему-то. Шторы глухие на окнах, какие-то зеркала поблескивают. И вдруг он понимает, что в комнате есть еще люди, да не один, не два, а много -и они везде, со всех сторон. Слышит, как кто-то, не она, прикрывает сзади дверь. И кто-то шаркает ногой впереди. И кто-то что-то шепчет... Что бы вы тут сделали, если вы настоящий мужчина? Не знаете? А он швырнул на пол ботинки и рванул из ножен палаш. И тут зажегся свет.... Длинный стол, углом. За столом человек двадцать пять... А на пустом паркете посередине - пятикурсник Высшего инженерного училища имени Дзержинского, в носках, на цыпочках и почему-то над головой палаш в желтой смазке... Стоит он, родимый, и руку не опускает. Как натурщик в Академии художеств. А в комнате хохочут, со стульев просто падают от хохота. О чем наш герой думает? О ботинках. Один-то рядом, а второй он куда-то сам зашылыгнул...
- А дальше? - Что дальше? Дальше выходит девушка на середину и говорит: "Дядя Юра, выиграла я наше пари или нет?" И все гости орут: "Выиграла, выиграла!" А наш герой, хоть и занят поиском ботинка, видит, что между гостями сидит контр-адмирал. И контр-адмирал вместе со всеми хохочет. Оказывается, это дядя, и племянница с ним полчаса назад поспорила- сейчас, говорит, пойду, подхвачу на улице первого попавшегося моряка, и он сделает все, что я захочу. Ну адмирал - то ли забыл молодость, то ли не видел, что у него за племянница, то ли, напротив, шутник - и скажи ей: "Слабо! Не приведешь". Вот и все.
- Как все? Как все?
Нашел ботинок. Положил палаш на паркет, обулся. Завязал обрывки шнурка. Все. - Адмирал говорит: "Обулись, товарищ старшина первой статьи? Идите-ка сюда, присаживайтесь".

***
- Ты что, не понял? - спросил он. - Это ж зам рассказывал, как Петр со своей женой будущей познакомился.
- Ну да?
- Вот тебе и "ну да". Четверо детей у них. И все девчонки.
- А что, правда, хороша?
- Не то слово, - сказал Игорь. - Первая дама Заполярья была. Тут ничего зам не прибавил.
- А откуда он в таких подробностях эту историю знает?
- Да он ближайший Петькин друг, и семьи у них дружат. Наверняка Елена сама же десять раз все и рассказала, и наверняка при Петьке. Ну, Иваныч, конечно, наплел слегка, но в общем так, наверно, и было...

БАЙКИ ПРОКУРОРСКИЕ (очередные)

Навеяло историей, рассказанной еще в прошлом году BIG SPY. Это было еще до того, как я попал в военную прокуратуру на Дальний Восток (об этом писал зело давно). Но и гражданская прокуратура была по сути своей организацией военнизированной. Только вместо погон - петлицы. И без оружия. Все остальные прелести - выше крыши. Это вступление.

А по существу, я крайне молодой, но оччченнно ответственный следователь районной прокуратуры Риги. Опыта - ни фига. Умения - ..., ну тоже почти ни фига. До фига желания все понять и сделать правильно. Времена - середина 80-х. Броня крепка и все тому подобное. Вечером домой звонок и милого мальчика из под заботливого маминого крыла увозит в холодную зимнюю ночь милицейская машина. Не жди меня, мама, хо..., ну ладно. Приезжаем "на район", т.е в Московский форштадт (есть такой райончик в Риге, хуже - только Питерские комуналки. Мне, по крайней мере, ничего круче встретить в жизни не пришлось) Фабула. Трое азебрайджанцев (как говорил один известный человек с большой буквы Г) сняли в этом форштадте (ччерт, как он там правильно пишется) комнату в трехкомнатной квартире. Привели туда то ли с базара то ли с рынка некую телку и отодрали ее совершенно зверским образом. Телка, хоть и последняя девушка легкого поведения, но даже и она такого не выдержала. Заява. Изнасилование. Проверяем - ну точно изнасилование. Девка вся в крови и синяках. Виновники торжества - какие-то невнятные Миша, Алик и все тому прочее. Ни тебе фамилий, ни тебе ни хрена. Приметы у всех одинаковые, да и какие, на фиг приметы, когда у девки глаза как блюдца. Ладно. По такому случаю осмотр места происшествия - первое дело. Приезжаем. Там полный караул вместе м полундрой. Перед квартирой весь коридор в кровище, а отхожие и прочие общие месте в коридоре снаружи квартиры. Ну, в общем все это в протоколе, если вдумчиво, полночи описывать. Делать нечего, остаюсь, участковый добывает двух понятых в состоянии полного анабиоза. Приступаю к осмотру, как водится, с начала. Начало у нас - перед квартирой, следы крови. Старших товаристчей нет, начальства нет, умений и навыков - см. выше. Да, и оружия, кроме ручки и бумаги - тоже нет, что существенно. Со мной оставляют двух ментов, типа "засада". Надежд поймать кого-либо - почти 0, кто ж после такого обратно вернется. Но положено. Менты с одной стороны осознают бесполезность своего присутствия, с другой стороны в плане осмотра места происшествия от них вреда больше чем пользы (затаптывают и уничтожают следы. Не по злобе, а от еще большего, чем у меня неумения). Поэтому прогнаны в третью и последнюю из проходных комнат квартиры, усажены в место, где по мнению "следователя" следов быть не может с наказом с места не сходить. Через пару часов "засада" уже мирно режется в карты, я продвинулся уже в коридор квартиры и колупаюсь где-то в начале кухни с бесконечными описаниями грязных тряпок, одежды, посуды, следов на них и их месторасположения во всем этом бомжатнике. Время - за полночь. Соседи уже перестали дивиться фигуре с папкой и бумагой в руках. Все спокойно. Пишу. В коридоре - топот. Внимание уже притуплено. Бдительность утеряна. В кухню входят трое. Как тогда показалось, под 2 м все трое. Хотя и сам не лилипут, но в тот момент показалось, что все трое скребут макушками потолок. Усатые, волосы черные, в дубленках, зубы золотые. Классика. Подозрительно так на меня смотрят и спрашивают что-то типа, А что это ты тут делаешь, а, дарагой?. Менты, ясный пень, почти уже ничего не слышат. Понятые растворились по квартирам. В общстчем и целом, один я, сиротинушка. И осознаю, медленно и величаво, что это скорее всего те самые Алик, Миша и т.п. А они так это пододвигаются. Вижу краем глаза, один сбоку заходит, второй вокруг стола. И все силятся понять, кто это я такой. Ну и чего. Рассказывать? Собственно, страшно было не то, что они со мной что-то сделают. В это не верилось, как вообще никогда по молодости в подобные вещи не веришь. Самая страшная мысль, кторая грызла неокрепший мозг молодного, но оччченнноо отвественного следователя, это то, что вот уйдут, а потом ищи их. Еще посетила вполне идиотская мысль задержать хоть одного. Причем ничего умнее, как просто схватить и держать не придумал. Хорошо, хоть в жизнь не воплотил. Поэтому от страха стал выдавать текст типа того, что мы тут к вам с ребятами зашли, а вас нет, ну мы решили подождать, там принесли, то се. И сам бочком-бочком, в сторону третьей комнаты. Мол, ребята мои - там. Похоже, что это был единственный случай в жизни, когда пожалел, что пистолет нам не давали. Потом понял, что с пистолетом то все бы похуже вышло. Короче, насильники-потаскуны не врубаясь в происходящее и с идиотским недоумением на лицах, двигаются вслед за мной. Картина маслом - крысолов играет на дудочке. За ним идут три здоровых азебрайджанских дяди. Осознаю, что как только я перестану говорить - они остановятся. Потому что по русски они понимают не очень, следовательно, пока я говорю, часть ресурсов они тратят на перевод и осмысление произносимого мной текста.
Предводительствуя такую вот чудную стайку вплываю в комнату, где сидит "засада", которая продолжает мирно резаться в карты. Посколько дальше я понимаю, что мне остается только реплика в стиле "кушать подано", ее и произношу. От сильных переживаний и за давностью времени дословно не воспроизведу. Однако, что то вроде "а вот и ребята подошли" я все ж произнес. Надо сказать, что от такого являения следователя ментам последние тоже не сразу в себя пришли и поначалу стали бурчать что-то вроде "ну и хрена ли они сюда приперлись". Пока наконец не сопоставили внешность моих сопровождающих с приметами из сводки-ориентировки. В общем, пока Алик, да Миша пытались вспомнить, что это за ребята к ним в гости пожаловали, наручники были уже на них.
Это было первое в моей жизни задержание. И хотя меня этому никогда и нигде не учили, эту операцию мне приходилось в жизни проводить еще сильно неоднократно.

Было это лет 6-7 назад.
Занимался Мэй-тай. Забавное восточное боевое искусство, не признающее правил.
Но речь не о нем. С нами в группу входил курсант одной из многочисленных питеских учебок.
Боксер, который решил заняться чем-то еще. Три раза в неделю, если не на дежурстве ходил на тренировки.
Как-то рассказал забавную историю которая произошла с ним на соревнованиях.
Расскажу от его лица:

Ежегодно проводятся соревнования между училищами по разным видам спорта.
От нашего училища представлять бокс выставили несколько человек, в их числе и меня.
Соревнования проходили в спортивном зале. Естесственно, зрителей было немного, причем основную их часть составляли участники соревнований и представители училищ.
Выиграл три боя. Соперники были намного ниже уровнем. И добираюсь до "одной восьмой". Против меня выходит плеяда титулов: вице-чемпион прошлого года и т.п., народ на трибунах оживляется, отвлекается от своих дел.
Объявляют меня, первый разряд... и все... Народ улыбается.
Гонг!
Первый раунд мы примеривались друг к другу. Он попал мне по корпусу, я неплохо съездил ему по "морде лица".
Гонг! Разошлись.
Вижу, в начале второго раунда он начнет резко пробовать все бреши, которые нащупал.Моя задача не дать ему это провернуть.
Гонг!
Он срывается с места и несется торпедой. В последний момент успеваю заметить правый крюк. Ухожу влево. И тут время замирает. На развороте у него открывается челюсть. Всю силу вкладываю в единственный удар, понимая, что второго такого шанса может не быть. Вздох по всему залу. И бесконечные пять секунд, в течении которых оседает его тело.
Глубокий нокаут. Сразу после чего мне объявляют дисквалификацию... за неспортивное поведение и удар противника ногой.