802й
Ч -1.10 Мы сидим на парашютных сумках за оранжевым самолетным контейнером, который прикрывает нас от холодного февральского ветерка, и ждем. Ждем наш борт, с которого мы должны прыгать второй на сегодня ночной прыжок.
Действующие лица и исполнители:
Ваш Покорный Слуга - в то время прапорщик ВТА, МС СССР, с несколькими сотнями прыгов, и двумя бойцами, с которыми я должен прыгнуть.
Альберт Эттывикет, сержант, погоняло «Чукча», 80 с чем-то прыгов, (думал сначала что его так дразнят, но когда относил военные билеты бойцов на оформление допусков, посмотрел и увидел - действительно, чернилами по военному билету написано: национальность - чукча). Конечно, анекдотов о тупости чукчей у нас - просто немеряно, но он был, видимо, исключением из правила, мне бы таких бойцов в расчет побольше, я бы горя не знал. Парень грамотный (забрали со второго курса института), крепкий (1-й разряд по борьбе), добросовестный, если что ему поручил - проверять не нужно, сделает. Я как то поинтересовался таким интересным сочетанием имени и фамилии, и он мне рассказал что до 16 лет он был просто Эттывикетом, а когда пошел получать паспорт, то поселковая паспортистка впервые в его жизни спросила имя-отчество, о которых он понятия не имел. Опытная в таких делах паспортистка просто дала ему книгу-справочник русских имен и сказала выбирать что ему понравится, вот так он и стал Альбертом Романовичем с чукчанской (чукчейской?) фамилией.
Юрик Вишневский, рядовой, 70 с чем-то прыгов, погоняло «Молдован», хотя он этого жутко не любит и бия себя в грудь так, что х\б на спине лопалось, орет что он гагауз. Но тупил он временами просто уникально, так что за ним нужен глаз да глаз (вот, кстати, не забыть проверить как он протафаретил ящики с новой радиостанцией, ну там - «ответственный» и пр.). Пришлось потратить с ним немало времени в классе и на городке, но руководствуясь старым принципом «Если зайца долго 3,14здить - он научится спички зажигать» парашютные знания были вбиты в него на уровне спиномозговых рефлексов, сейчас можно поднять его среди ночи, и он без запинки тебе расскажет и покажет все действия в особых и неособых случаях.
В полку же имют место быть сборы молодых экипажей, это когда молодых летчиков и штурманов, свежеприбывших из училищ, «вводят в строй», они должны напрактиковаться летать на ИЛ-76, а так-же получить нужные допуски, один из которых - десантирование войск, одна из основных задач ВТА в то время. Что-бы получить этот допуск, экипаж должен произвести зачетную выброску только с реальными парашютистами, которых изображаем мы. Эти прыжки мы не любим, ибо, невзирая на присутствие за спиной у каждого молодого штурмана опытного инструктора, прокиды бывают - «мама не горюй!», если промахнут не больше чем на 3 км. - считай повезло.
Бойцы курят, а я, сидя у торца контейнера, наблюдаю за дежурным по старту, который стоит около рулежки в освещенном прожекторами пространстве, и жду когда он покажет что наш борт приближается. Первая группа улетела минут 10 назад, два прапора и двое бойцов, но там бойцы неопытные, за ними нужно постоянно бдить, а у меня - два дембеля, которым летом домой, с ними можно особо не напрягаться.
Ч -1.05 Дежурный вдруг начинает вертеть головой, пытаясь увидеть нас, но из освещенного пространства ему это не удается, поэтому он начинает наугад махать руками, мол «Давай сюда, борт идет!». Взваливаем парашютные сумки на плечи (а бойцы, кроме того, что-бы служба медом не казалась, еще и ГК-30) и движемся к дежурному. Когда входим в освещенное пространство, темнота вокруг сразу становиться гуще, но огни самолета, движущегося по рулежке в нашу сторону видны хорошо. На всякий случай переспрашиваю дежурного (а то бывали случаи что садились не на тот борт), он утвердительно кивает, и мы выдвигаемся ближе к рулежке. По мере приближения самолета звук турбин становится все громче, и к тому моменту когда бело-голубая туша ИЛ-76 вползает на освещеный участок рулежки, этот нестерпимо-пронзительный звенящий вой заполняет весь звуковой спектр настолько плотно, что в нем не остается ни малейшей щелочки, ты его уже даже не слышишь, а ощущаешь эту пронзительную вибрацию пространства уже не на уровне слуха, а на уровне осязания. Говорить что-то бесполезно, ибо ты не слышишь даже себя самого, даже если попытаешся что-то сказать. Самолет грузно кивнув носом вниз-вверх останавливается, визг турбин заметно снижается, и тут-же под самолетом растекается группа ползущих как черные беременные тараканы технарей, которые осматривают его на предмет усушки, утруски, угара или даже утечки (беременых из-за количества одетых шмоток), мы же просто идем к двери самолета. Дверь вскоре открывается и АДОшник (инжинер по авиационно-десантнму оборудованию) опускает для нас оранжевую стремянку. Лентяй он, однако, даже не потрудился опустится на карачки что-бы установить лестницу в специальные пазы на борту, просто воткнул ее в бетонку и придавил второй конец ногой, типа «и так сойдет». Выпендриваться нет ни сил, ни желания, поэтому просто забрасываю с разворота оба ГК-30 мимо АДОшника в салон, предварительно показав ему - «В сторону» ( благо в контейнерах нет ничего более хрупкого чем обрезаные по размеру куски шпал, гордо именуемые «обьемно-весовыми макетами»), и показываю бойцам - «вперед!». Вы пробовали забираться по практически вертикальной, скользкой, шаткой лестнице на высоту 3 метра с сумкой весом 25 кило за плечами? Занятие то еще, тут нужен опыт и сноровка, а так-же страховка, именно поэтому я стою внизу и страхую моих бойцов, карабкающихся по этой лестнице, ибо сорваться и воткнутся головой в бетон с высоты 3-х метров - удовольствия мало. В конце-концов мы все оказываемся на борту самолета, обмениваемся кивками с АДОшником (это мой старый знакомый, у него одной выслуги - больше чем я прожил в календарном исчислении), и АДОшник, затащив внутрь стремянку, закрывает дверь, вой турбин как будто отсекает гильотиной и наконец-то можно номально говорить, а не орать во всю глотку. АДОшник сообщает нам что взлетаем через 10 минут и уходит в кабину экипажа. В грузовом салоне царит полумрак (горит только пара плафонов на потолке, да тусклые лампочки под сидениями), после яркого света прожекторов на старте кажется темновато, но я знаю что просто требуется время для адаптации зрения.
Сбросив сумку с плеч, первым делом направляюсь к рампе, выпускающий все-таки.Света не так уж много, но достаточно что-бы проверить то что мне нужно, щитки-отражатели-троса-каретки-стопоры, все путем. Когда я возвращаюсь обратно, нахожу моих бойцов лежащих на откидных сидениях, накрытых собственными меховыми куртками и шапками надвинутыми на глаза, с запасками под головой, и это правильно, пока суть да дело - можно полчасика покемарить. В салоне тепло, поэтому снимаю с себя куртку, откидываю несколько сидений, вытаскиваю из сумки запаску и тоже принимаю горизонтальное положение. Хотя горит всего лишь пара плафонов, даже этот неяркий свет нахально просачивается под закрытые веки, поэтому надвигаю шапку на глаза, и сразу становится темно и уютно.
Лежа с закрытыми глазами особенно четко начинаешь ощущать все запахи, хотя здесь этот запах всегда один, это тот особый запах который ощущаешь только в самолете - сложная смесь авиалака, теплого аллюминия, нагретой изоляции, смазки, гидросмеси, выхлопа турбин и чего-то еще, что трудно определить. Не могу назвать этот запах слишком приятным, но я люблю его, он меня успокаивает, ибо этот запах - запах ЖИВОГО самолета, самолета который летает, если самолет ставят на прикол - этот запах становится почти незаметным, и когда он перестает летать - запах умирает совсем. Но пока самолет летает, этот запах неистребим, на старых самолетах где было немного пластика - он намного сильнее, на современных слабее, но даже на пассажирских лайнерах он хотя и слабо, но все-же пробивается сквозь запах просиженых кресел и пыльного ковролина.
Ч -1.00 Вой турбин тем временем усиливается и самолет, медленно тронувшись с места, катится по рулежке, вздрагивая на стыках плит. Про себя я невольно представляю наш путь - вот проходим крайний поворот на рулежке, вот притормаживаем перед крайним поворотом на взлетке, поворот на 90 градусов - мы в торце взлетки, исполнительный, самолет останавливается, экипаж «выполняет карту», - «Я борт ..., карту выполнил, к взлету готов!» - «Борт ..., взлет разрешаю!» - «Я борт ..., вас понял, взлетаю!» Вой турбин нарастает, быстро переходя в грохот взлетного режима, самолет какое-то время стоит на месте сдерживаемый лишь тормозами, дрожжа всем громадным фюзеляжем в нетерпении, и наконец сначала медленно, затем все быстрее и быстрее начинает разбег, отстукивая колесами швы на бетонке. Из-за ускорения начинаешь скользить по скользкому дермантину сидения назад, к хвосту, но мы народ ученый - одна нога уже упирается в торец неоткинутой сидушки, фиксируя тело на сидениях. Стук шасси на стыках становится все быстрее и быстрее, отрывается передняя стойка, сиденья наклоняются под углом градусов 30 к хвосту, приходится упираться ногой сильнее, дабы не слететь на пол, наконец стук шасси прекращается, мы в воздухе. Через пару минут самолет выравнивается, шум двигателей переходит в негромкий вой, вот теперь можно и расслабится, до площадки выброски лететь 50 минут. Плавный ход мыслей начинает рваться, зрительные образы переплетаются в причудливых комбинациях, и вскоре гаснут совсем...
Ч -0.15 Вываливаюсь из состояния дремы из-за того что начинает медленно закладывать уши, значит уходим с эшелона и снижаемся на высоту выброски, соответственно меняется давление в салоне, пора начинать готовится. Встаю, вижу АДОшника направляющегося к нам, показываю ему «Все ОК!» и поднимаю бойцов. Показываю им «Одеваться!», а сам подхожу к иллюминатору и прикрывшись от света из кабины ладонями, смотрю вниз. За окном - непроглядная темнота зимней ночи с проплывающими в ней редкими цепочками уличных фонарей в селах, но облачности вроде не видать, ну и то хорошо. Вытаскиваю из сумки свой Д-6 (выброска зачетная, пришлось взять круглый купол вместо своего ПО-9) и начинаю его надевать, что не так просто когда на тебе меховая летная куртка и «ползунки».
Ч -0.10 Парашюты надеты, проверяю бойцов, карабины-замки-шпильки-контровки-кольца-пломбы-приборы, все в ажуре, показываю им на контейнера - «Пристегнуть», а сам направляюсь к штурману узнать как там на площадке. В штурманской кабине обнаруживаю взмыленого молодого лейтенанта-штурмана разрывающегося между БЦВК, картой и радаром, в процессе этих метаний машущего штурманской линейкой как Д’Артанньян шпагой, и стоящего за его спиной непрошибаемо-спокойного инструктора, штурмана эскадрильи, который и сообщает мне что на площадке все нормально, ветер 2-3 метра, чистое небо и -10, т.е. для прыгов - вполне нормально. Вернувшись в грузовую кабину нахожу своих бойцов сидящими на пристегнутых контейнерах, проверяю как они их пристегнули, довожу до них обстановку на площадке, по отечески им напоминаю о том что сломать ноги - ума много не надо, ум нужен что-бы их не сломать, а поелику дополнительного освещения в виде луны сегодня нет - на призимлении быть особо внимательным, бдить за лучом фонаря, будя фонарь помрет - слушать ГК-30 (как бумкнет об землю - у тебя есть чуть больше секунды для подготовки к приземлению, для опытного человека вполне достаточно). Бойцы кивают в ответ, они это и так знают, но напомнить лишний раз не помешает. АДОшник уже спустился из кабины и занял свое кресло в грузовой кабине, и хотя он и пристегнулся к креслу, но так-же натянул на себя подвесную спасательного парашюта (Таки все двери будут нараспашку!). Слышать я его не слышу, но вижу боковым зрением что он машет мне рукой, обернувшись вижу что он показывает пять пальцев - «Пять минут до выброски!»
Ч -0.05 Самолет начинает сбрасывать скорость выпуская механизацию громадных крыльев, одновременно с этим усиливается вой турбин, летчики прибавляют газу что-бы удержать самолет на малой скорости . Мы подходим к началу рампы которая пока что стоит под углом к полу и ждем, держась за сетку на борту. Быстро проверяю бойцов еще раз, все в порядке, вот только лица изменились, стали серьезными и сосредоточенными. Чуствую что начинает опять закладывать уши, на этот раз гораздо сильнее и быстрее, это разгеметизирую салон, значит сейчас начнут открывать рампу. Перехожу на другую сторону кабины и берусь за сетку, на всякий случай.
Ч -0.03 Внезапно загораются два ряда красных плафонов под потолком и «светофоры», но светлее от этого не становится, это просто говорит о том что начинается процесс открытия рампы. Хотя этого и не видно, я знаю что первыми открываются боковые створки (самолет начинает слегка побалтывать), затем медленно поднимается вверх длинная центральная створка (виден ее короткий аллюминиевый отблеск в иллюминаторе гермопереборки), затем раздается астматически-натужное сипение гидравлики, и вся рампа начинает медленно, будто нехотя, опускаться вниз, принимая горизонтальное положение, и тут же в теплый салон врываются струи колкого морозного ветра, чистого до хруста. Как только рампа доходит до нижней точки, гермопереборка с неожиданной легкостью взмывает вверх, затем по тросам медленно выезжают возвратные каретки. Вот и все, теперь перед нами распахнутый в ночное небо квадрат рампы размером 4х4 метра, за обрезом которой стоит глубокая непроницаемая темнота.
Ч -0.01 Подходим к обрезу рампы, бойцы у своего борта, я у своего, зажигаю свой фонарик, они следуют моему примеру, показываю - «Приготовится!». Вообще я должен их персонально держать за плечо и лично выпроваживать каждого за борт во избежание, но с опытными людьми в этом нет особой необходимости, а бойцам это дает дополнительный стимул, если тебе доверяют самостоятельно отделятся - значит ты чего-то стоишь.Оборачиваюсь к АДОшнику, ибо только он может дать мне знать если что поменялось в самый последний момент. Тот смотрит на нас с выражением лица, с которым наверное смотрят на неполноценных, но все еще любимых детишек, однако на мой вопросительный кивок показывает «Все в порядке!». Ну чтож, в порядке так в порядке, поворачиваюсь обратно к бойцам, которые смотрят на меня.
Ч Как ты не ждешь сирену, ее астматический пронзительный рев всегда застает тебя врасплох, так что ты неволно вздрагиваешь, одновременно с сиреной загораются зеленые фонари на «светофорах». Показываю «Первый - пошел!» и Чукча, сгуппировавшись как учили, ныряет темноту. Про себя автоматом отсчитываю «двести двадцать один!» и показываю Молдовану - «Пошел!», тот следует за Чукчей и его слизыват темнота. «Двести двадцать два!» - по привычке командую сам себе «Пошел!» и ныряю в холодную непроницаемую тьму. В первый момент ты просто валишься вниз, почти ослепший после перехода из освещеного салона в полную темноту, затем вдруг словно гигантская рука грубо встряхивает тебя за воротник - это открылась стабилизация, и ты продолжаешь падать в темноту слыша ставший привычным шум ветра в ушах. За кольцо на всякий случай держусь, но дергать его лениво (нафига же приборы стоят на парашютах, он железный - вот пускай и работает) Внезапно рука, державшая твой воротник, разжимается (сработал прибор, стабилизация отцепилась), падение, и без того быстрое, еще больше ускоряется, но не надолго, тебя опять встряхивает(открылся основной) и наступает тишина, в которой слышны лишь турбины удаляющегося Ила. Так, теперь быстро - фонарь, осмотреть купол, головой на 360 градусов, где там мои бойцы, ага, вот один фонарь чуть ниже меня, а вот и второй, примерно на моем уровне, все в ажуре. Усаживаюсь поудобнее в подвеске и осматриваюсь по сторонам.
Ч +0.00.20 Осматриваюсь и у меня захватывает дух от великолепия бездонного черного неба, полного крупных звезд. Когда нет луны, ты совершенно не видишь землю, а линия горизонта находится очень низко, поэтому создается полное впечатление что звезды буквально тебя под ногами! Ты как будто находишся в месте где нет никаких координат, а есть только бесконечное черное пространство со всех сторон с рассыпаными по нему звездами. Это ощущение усиливает полная тишина, царящая вокруг, и я смотрю на все это, пытаясь сохранить это непередаваемое ощущениев в памяти....
Ч +0.02 В голове, помимо воли, срабатывает какой-то внутренний счетчик, и я, с трудом оторвавшись от незабываемого зрелища, смотрю на высотомер. Пора начинать готовится к приземлению, 200 метров осталось, чуть менее минуты в переводе на время. Опять кручу головой, пытаясь обнаружить машину дежурного штурмана, нахожу ее, к вящей радости, сравнительно недалеко. Надо же, аттракцион неслыханной щедрости - штурман даже пирофакел зажег! Обычно после каждых полетов пирофакела и патроны для ракетниц списываются, и штурмана забирают их себе, поэтому жгут они их неохотно, а этот чего-то расщедрился. Для нас же пирофакел - хорошее подспорье, он не может конечно осветить всю площадку приземления (3х4 км), но при горении дает много густого белого дыма, который в его-же ярком свете отлично показывает направление ветра, что весьма пользительно знать для приземления. Разворачиваю купол для приземления, так что-бы ветер дул мне в спину, и смотрю на неясное размытое световое пятно от моего фонарика на земле, которое по мере приближения к земле становится все более четким, как будто кто-то медленно и равномерно наводит резкость. Так, как там учили - «Ступни и коленки вместе, ноги полусогнуты, полунапряжены», хотя мне об этом достаточно подумать, ноги сами принимают нужное положение, в ВДВ это вбивают в тебя крепко-накрепко, до конца жизни не забудешь. Земля приближается, снижение очень плавное, кажется что и приземление будет очень мягким, но это только так кажется, сколько на этом народу повредилось! Перед самым касанием земли подтягиваюсь на лямках, что-бы смягчить приземление, и приземляюсь на смерзшийся феральский снег, падаю на бок, но расслабляться еще рано, тут-же вскакиваю что-бы забежать в сторону от купола если будет нужно, дабы по земле не потащило. Но ветра практически нет, купол меденно опадает на землю белой бесформенной медузой, вот теперь можно и расслабиться малость. Вытаскиваю из под резинок запаски фонарик и обмениваюсь условными сигналами с бойцами, у них тоже все в порядке. Вытаскиваю сумку и начинаю засовывать в нее парашют, временами оглядываясь - не идет ли за нами машина? Но машина видать не пришла еще, а посему, чертыхнувшись, взваливаю сумку на плечи и топаю по направлению к костру, который горит возле кунга дежурного штурмана...
Ч +2.15 Сегодня моя очередь закрывать нашу богадельню, поэтому все мужики слазят еще в городе, а я вместе с бойцами еду на аэродром. Закрыв и опечатав класс отправляю бойцов в казарму, а сам решаю перед уходом проверить как Молдаван протрафаретил ящики. Открываю нашу каморку, вижу на столе ящики со свежими надписями на крышках, вроде все нормально, хотя и малость удивительно. Подхожу ближе... и сползаю под стол, держась от смеха за живот! Ну, Молдован! Ну, не истребить того народа! Надпись на крышке гласит буквально следующее: АД СВЕТ СВИНОЙ! При этом он видимо сомневался как это писать, вместе или раздельно, поэтому принял соломоново решение - промежутки между словами оставил, но маленькие, хотя и ясно различимые!
Ч +2.45 Уже засыпая, я, вместо обычной смеси привычных зрительных образов, вдруг снова увидел то бездонное непроницаемо-черное пространство, с рассыпаными по нему крупными холодными алмазами звезд, в средине которого я находился всего пару часов назад. Увидели ли его все те кто прыгал сегодня, так-же как видел это я? Не знаю, ибо смотреть и видеть - разные вещи...
|
