Распред-2

"Как надену портупею, так тупею и тупею"
(Горькая военная истина)

Стоять на вахте в базе распредом - это как клеймо, знак прокаженного и безысходности. Или диагноз заразной, неизлечимой болезни, сопровождаемой поносом и другими неприятными осложнениями. Слабонервный не выдерживает. И коли заступил один раз, другой, третий, и тебя не сняли ни разу - все, ты в трясине. Другие вахты тебе уже не светят. Забудь о теплом, милом корабле, дежурстве по ГЭУ, каюте и подушке. Только штаб! Тебе не хочется, опостылела прокуренная дежурка, надоел кипятильник в стакане, опротивела обязательная фуражка в любое время года, но нет... Оправдал доверие - служи и не рыпайся. В такое чертово колесо поначалу влетел и я. Мало по малу распредство засосало меня глубоко и намертво. Качать права не позволял срок службы, стоять на вахте плохо не позволяло воспитание. Попытки отбрыкаться к успеху не привели, я сломался и принял положение вещей как должное. Опыт приходит со временем: истина непреложная. Я уже отлично знал, кого бояться, кого нет. Кто "сладкое гавно", кто суровый добряк. И естественно, стал понемногу позволять себе на вахте гораздо больше, чем раньше. Казалось, фуражку и повязку распреда присобачили к моему телу всерьез и надолго. Но тут и случилось происшествие, навсегда избавившее высокочтимый штаб от меня до конца моей службы.
Все всегда происходит в выходные дни. Это закон военной жизни. Суббота, а особенно воскресенье для моряка - взрывоопасный фактор. Расслабился и все! Труба. В субботу вечером (любили лейтенантов по молодости на выходные ставить) я бодренько провел развод, быстро принял оружие и отпустил сменившегося распреда домой. Самым внимательным образом выслушал традиционные наставления дежурного по дивизии каперанга Погорелова о бдительности и внимательности. Враг не дремлет! Погорелов говорил долго и убедительно, потом дал телефон, по которому его искать (проверил - телефон домашний) и убыл до утра "проверять корабли" на своем автомобиле. Само собой, дождавшись отъезда комдива. Наш тогдашний адмирал человеком был очень приличным, кричал редко, матом ругался тоже нечасто (не в пример другим). Вместе с тем вздуть мог так, что жить не хотелось. Настоящий флотский интиллигент. Хотя откровенно, я этому не верил. Флотская организация плющит всех, даже личности высокоинтеллектуальные с рождения. Но внешне адмирал держался молодцом.
Выходные (смотреть выше) обещали быть спокойными для вахты. В море и из морей никто не уходил и не возвращался. Матросы в те времена еще не научились дезиртировать, а офицеры и мичмана пили ради удовольствия, а не чтобы забыться. Комдив тоже очень подробно проинструктировал Погорелова, пожал руку мне и сказал, что будет дома, у него гости и по пустякам не беспокоить. Сел на "Уазик" и умчался. За ним след в след умчался на "проверку" и Погорелов. Через пять минут, поднимая пыль столбом, умчался весь штаб, включая вневременного СПНШ. Немного погодя, пошарахавшись без дела по ПКЗ, дежурный по политотделу каперанг Балагуров забрел в дежурку, поковырял в носу и очень важно сообщил о крайней необходимости своего присутствия в ДОФе (а это поселок). Мол, там сегодня вечером поет хор матросского состава на вечеринке первоклассников, посвященной 72 годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Поковырял в носу еще, и дал телефон ДОФа (проверил - и у него домашний). После быстро испарился. В штабе стало тихо и пусто. Я с дежурным по штабу и два вахтенных. Один на улице у трапа, другой со мной - рассыльный. Тишь и благодать.
Откровенно говоря, мне очень хотелось, чтобы все побыстрее убрались. Причина была крамольная, но простая и даже детская. В 23.00 по телевизору впервые в СССР должны были показать документальный фильм о Битлз. Посмотреть хотелось до жжения в одном месте, полузапрещенная рок-н-рольная молодость еще давала о себе знать. План просмотра я разработал загодя, а то что у комдива гости, здорово играло мне на руки. Да еще как! Единственный доступный телевизор в штабе стоял у комдива в кабинете, на верхней палубе. Большинство флагманских запирало свои каюты на ночь, но комдив по традиции свою оставлял открытой. Вот в его-то каюте я и собирался окунуться в историю ливерпульской четверки. Мичман, дежурный по штабу, менял меня в два часа ночи. Штаб пуст. На телефоны я сажал рассыльного, он отвечал на звонки, представляясь мичманом, и в случае опасности вызывал меня прямой связью из кабинета адмирала. Верхний вахтенный бдил за автотранспортом, заезжающим на пирс или проезжающим в непосредственной близости от него. Схема действий: по пирсу идет офицер (которых в ночь с субботы на воскресенье никак не ожидалось) или на пирс въезжает "Уазик" - верхний вахтенный открывает дверь и кричит рассыльному. Тот поднимает трубку прямого телефона, и через 30 секунд я на месте. Грамотный, оперативный, по военному четкий план.
В 23.00 я так и сделал, акцентировав парой подзатыльников внимание укутанного в тулуп, засыпающего верхнего вахтенного за обстановкой на пирсе. Начало было приятным. Усевшись на мягкий комдивовский диван, я включил телевизор, откинулся и приготовился смотреть. Явно чего-то не хватало. Сбегав в дежурку, я забрал из портфеля походный кипятильник, чашку и весь комплект бутербродов. Приготовить чашку кофе было секундным делом, и я уселся перед телевизором с горячим напитком и домашними заготовками жены. Не спеша, подкрепился. Кофе и сигаретный дым - понятия неразделимые. Подтащив журнальный столик с пепельницей, я закурил. Легкие опасения затерялись в подкорке головного мозга с первыми аккордами битлов. Я окончательно расслабился. Захотелось уюта. Первым делом в угол дивана полетела фуражка и ремень с портупеей. После второй чашки кофе стало жарковато и я расстегнул тужурку. Ботинки тоже изрядно мешали и жали ноги. Я уже совершенно раскис, скинул хромачи, и задрав черные флотские караси на журнальный столик, окаменел перед экраном в позе отдыхающего ковбоя. Фильм был интересный, песни великолепные, диван мягок и удобен. Я даже начал поклевывать носом, несмотря на поглощенное кофе. Кабинет стал каким то родным, уютным, и я постепенно погружался в состояние нирваны.
По иронии судьбы, под звуки "Yellou submarine" я задним местом почувствовал присутствие в кабинете постороннего. Ощущение опасности было таким отчетливо- тревожным, что я прямо в карасях спрыгнул на палубу и повернулся к входной двери. На пороге стоял комдив. Адмирал, правда, был в штатской одежде, что было совершенно незаметно при взгляде на его лицо. Все подробности его внешнего вида блекли и терялись на фоне гаммы чувств, пробегавших по суровому лицу флотоводца. По-моему, он еще сомневался, в свой ли кабинет заглянул или ошибся. Или он вообще не в своем штабе? Но то, что босой, полобнаженный старлей, сжимая в руке дымящуюся сигарету, доложился по уставу, убедило его в обратном.
- Товарищ адмирал! Во время несения службы замечаний не было. Распорядительный дежурный старший лейтенант Белов.
Я докладывал громко, чеканя слова, как на параде, одновременно пытаясь попасть ногами в ботинки. Адмирал ошалело продолжал безмолвствовать.
- Прошу разрешения...
Сигарета в руке мешала действовать. Я машинально сунул ее в рот и начал облачаться в амуницию. Вот эта сигарета во рту и взорвала адмирала, как фугасную бомбу.
- Да ты... Ты.... Пацан, мальчишка, что себе позволяешь!!! Наглец! Я тебя...!!!!
Слов адмиралу явно не хватало. Напялив фуражку, я приложил руку к козырьку и произнес "волшебные" военные слова:
- Прошу разрешения...
- Вынь соску изо рта!!!
- Есть! Я наконец сообразил и выдернул окурок. У военных есть четыре фразы, палочки-выручалочки на все случаи жизни: прошу разрешения, так точно, есть, виноват. Главное на все отвечать только ими и ты выкрутишься из под любого обвала.
- Прошу разрешения идти?
Адмирал впервые сдвинулся с места и сделал два шага ко мне.
- Пять! Нет, семь суток ареста! В понедельник на губу!
- Виноват!
От адмирала пахло хорошим коньяком. Наверно, неплохо с гостями погулял, невольно подумалось мне.
- Ты снят! Звоните СПНШ, поднимайте его, вызывайте дежурного, чтоб вас сейчас же заменили. И на губу!!! На губу!!! Вы скоро баб в мой кабинет водить начнете! Вон отсюда!!!
Я метнулся к двери и выскочил в коридор, чуть не снеся косяк.
В дежурке сидел рассыльный с виноватым лицом. Боец был из моего дивизиона и искренне переживал за оплошность.
- Тащ, он пронесся, я не понял кто. Не успел тащ... Простите?
Я молчал. Было так тошно, что даже ругаться не хотелось. Пару минут сидели в тишине. Потом спустился комдив.
- Я домой. И молча вышел на улицу.
Как оказалось, произошел случай из серии непредвиденных. Комдив гулял дома с гостями, и под занавес вечера обнаружилось, что адмирал обещал кому-то интересную книгу, а она осталась в кабинете. Адмиралы, особенно подводники, ребята решительные. Вызывать машину не стали, дабы не пугать водителя запахом, к тому же один из гостей не пил и был за рулем. Оперативно погрузились и помчались в зону. Адмирала все знали в лицо, и "Жигули" с ним на борту останавливать ночью никто на КПП не решился. А на пирсе заинструктированный мной вахтенный поступил по-военному тупо. Насчет "Жигулей" его не предупреждали, и сигнал тревоги он не поднял. Въехала так въехала. А когда узнал поднимающегося по трапу комдива, было уже поздно. Дальнейшее известно.
Военный я исполнительный, сразу позвонил Погорелову. Тот зевал в трубку, как заведенный, кряхтел, сопел и приказал не теребить людей до утра. Мол, разберемся утром. Я с его доводами полностью согласился, и больше никаких шагов не предпринимал. Утром в штаб кроме Погорелова не прибыл никто. Даже СПНШ. Сам же я замены не искал. Подставлять такого же горемыку как я было бы просто свинством. Погорелову тоже было до лампочки мое снятие.
- Не мне тебе замену искать. Звони СПНШ сам - пусть меняет.
СПНШ дома не было, и я тихо-мирно достоял вахту до победного конца. Комдив не появился, видимо, после нанесенной мною обиды продолжил застолье, заливая оскорбление нанесенное разнузданным старшим лейтенантом. А скорее всего, просто здорово погулял. Адмиралы тоже люди.
Воскресный вечер прошел в сборах. Я готовился к губе. Соседка меня постригла. Сосед, ссылаясь на богатый опыт, засыпал дельными советами по арестантской части. Собрал портфель, немного выпил под ужин и внутренне готовый упал спать.
В понедельник, вернувшись с утреннего доклада, командир сразу вызвал меня.
- Белов. Комдив только шипел при твоей фамилии. Приказано посадить сегодня же. Во сколько там принимают?
- После 14.00, товарищ командир.
- Печатай записку об аресте на семь суток, принесешь- подпишу. За что- придумай сам. Ты, Белов, охренел, конечно, такое отчебучить на вахте. Ступай.
Записку я напечатал. "Семь суток ареста с содержанием на гауптвахте за нетактичное поведение с командиром дивизии подводных лодок". Покурил с мужиками, послонялся по казарме. И двинул к командиру визировать документ. Командира не было. Дневальный сказал, что его вызвали в штаб. Через полчаса он вернулся, и сразу же снова вызвал меня.
- Готов к посадке?
Я кивнул.
- Х... тебе! Сядешь, но в другое место. В 15.00 на 12 пирс к Водограю. Идешь на КШУ на две недели. Отсидишь потом. Доволен?
- Так точно!
На губе в ноябре месяце делать нечего. Холодно и сыро. Море куда лучше. И мой командир прекрасно это понимал. Так вместо ареста я ушел в море. Потом сесть снова не получилось, снова подвернулось море. Потом еще. Потом автономка. Постепенно все забылось. Только вот штабная вахта стала для меня табу на всю оставшуюся службу, чему я был, естественно, безумно рад. А на ясные очи контр- адмирала я еще долго не попадался и старался теряться в толпе при его появлениях на построениях. Да и командир старался меня на люди сильно не выставлять, проявляя непонятную для меня доброжелательность. Только где-то через год он вышел с нами в море и случайно столкнулся со мной в курилке.
- А, наглец! Отсидел?
Я судьбу искушать не стал и соврал не покраснев.
- Так точно товарищ адмирал! Семь суток как с куста и в полном объеме!
- То-то, Белов. Веди себя прилично, не наглей. Распорядительным я приказал тебя больше никогда, слышишь, никогда не ставить! Понял?
И не дожидаясь ответа, вышел из курилки. Так штаб лишился моих услуг, о чем ни я ни он не жалеем. Каждому свое.

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора

4 КУРС И ВЫПУСК

(продолжение)

Пережили в училище наш крайний Новый Год (в авиации, напомню, «последний» не говорят). Вообще-то он всегда проходил весело, даже на 1 курсе нас в ДО выпустили. А на втором я как ротный художник-стенгазетчик был откомандирован в спецгруппу по подготовке. Рулили третьекурсники из соседовского (т.е. полковника Соседова), «военно-строительного», батальона. Надо было оформить зал. Бригада артистов готовилась отдельно. У нас же кругом были разбросаны краски, кисти, ватман, пачки старых газет, пустые алюминиевые бачки из столовой с присохшей к ним какой-то дрянью, проволока, доски, инструмент. В углу стояло здоровенное чучело Деда Мороза, пьяненького, в короткой шубейке в виде обрезанной шинели с опушкой, из-под которой торчали волосатые ноги в стоптанных сапогах. Снегурочка тоже была в солдатских сапогах, только крашеных крупными мазками красной краской, длинными, еле прикрытыми ногами и нескромных размеров грудью с выпирающими сквозь шубку чудовищными сосками размером с рычаг галетного переключателя. Нос красный, коса белокурая. Ага, типаж дискотечной «охотницы за женихами». Постукал по фигурам пальцем, они отозвались звуком пустоты. Попробовал приподнять - да легко. Оказались из папье-маше. Несколько фигур мерзопакостных пауков находились вокруг в разной стадии готовности, позволяющих понять технологию. Сначала делался проволочный каркас в стиле Шуховской башни, который потом обклеивался в несколько слоев полосками газетной бумаги. Каждый слой высушивался, последний слой был из белой бумаги, которая потом окрашивалась красками.
Меня мигом взяли в оборот.
- Рисовать умеешь?
- С «нуля» не очень, лучше срисовывать, людей вообще тяжело.
- Ясно, бездарей и так полно, фигуру сможешь слепить?
- Паука?
- Почему паука? Свою. Любую. Только веселую и тематическую.
- Попробую.
- Давай, срока - три дня. Проволока, газеты, инструмент - у Паши. Он старший у скульпторов.
Я взял клок ватмана и побрел в дальний угол - творить. И нарисовался у меня под воздействием пустотелой парочки на входе олень. Тупой, с толстыми волосатыми губами, глаза в кучу, нос синюшный, ноги - заплетшиеся винтом. Показал Паше. «Задние ноги расплети и расставь пошире, а то фигура стоять не будет», - посоветовал он. «И давай в темпе, скоро клейстер из столовой принесут». Со скелетом я все равно с непривычки провозился два вечера. При том, что мужики помогали. Было весело, шумно, курили прямо в зале, пахло мокрой бумагой и краской, а в углу скапливались всякие фантасмагорические звери. Лепили кто во что горазд, и бухие зайчики соседствовали со стильными драконами и волосатыми глазастыми пауками.
И так повторялось каждый год. Старые фигуры почти все уничтожались, кроме самых «новогодних». Вчерашние минуса перенимали технологии и становились учителями, самые заметные «артисты» обрастали поклонницами с первого курса. Был у нас и хор (в который половину минусов загоняли силком), я в нем тоже подрал глотку, был оркестр и ансамбль, исполнявший преимущественно «русский рок» и песни «голубых беретов». Гоша Новиков, с которым я потом попал служить на Чукотку, занимался в ансамбле плясунов.
Иногда Новый Год проводился в два потока. Основной - в ДО, а какому-то из курсов в 1 батальоне доставался солдатский клуб, расположенный на 1 этаже их казармы. Неизменно было одно - высокий конкурс на эти вечеринки среди приглашенных лиц. Ибо вход был по пригласительным билетам, которые в ограниченном количестве распространялись среди курсантов. Обычно не более 2 на одно рыло. И, как ни странно, но новогодних проблем с местными я не припомню. То ли они «укушивались» так, что им не до разборок было, то ли действовало негласное «водяное перемирие», не знаю.
***
В общем, об учебе на 4 курсе рассказать практически нечего. Не отложилось. Да и мы привыкли к учебе настолько, что скажи нам: «завтра сдаете экзамен по китайскому», вопрос будет только один: «А какая форма одежды на экзамен?» Так и уехали мы, кто-то на стажировку во «взрослые» части, а большинство осталось здесь, в Балашове, в учебном полку. Попал я в эскадрилью майора Мортикова в экипаж славного Спартака Молчанова. Теперь по утрам мы как взрослые пилоты усталой походкой, звеня застежками на летных ботинках, забирались в пропыленные ЗиЛы, чтобы ехать на учебный училищный аэродром на 217-м километре трассы Саратов - Балашов. Или просто на «двестисемнадцатый».
Уже вовсю шли самостоятельные полеты, всем летным эскадрильям было тесно на одном аэродроме, и как только мы дошли до полетов в зону и по маршруту, летные смены по очереди стали проходить на аэродроме подскока - Поворино. Мы прилетали, выгружали из самолета часть курсантов, стартовый наряд организовывал рабочую обстановку (столовая, помощь группе руководства, оцепление). Радиотехнические средства к нашему прилету готовили местные (точнее, откомандированные из Балашова) бойцы батальона РТО. По окончании смены манатки собирались, вся орава грузилась в самолеты и убывала обратно в Балашов. Этот аэродром был нам знаком еще по 3-му курсу, и все знали, что за лесополосой, укрывающей ВПП, был расположен сад с какой-то гибридной помесью смородины с крыжовником. Туда иногда и откомандировывались свободные от полетов и стартового наряда курсанты для заготовок на весь экипаж. Наш экипаж был ответственным за столовую и стартовый завтрак. Называлось это «помощник дежурного по старту». Самая неприятная обязанность в стартовом наряде. Самая хлопотная и опасная в плане получения «похвалов» - собственно «дежурный по старту», ибо он отвечает за работу всего стартового наряда: помощника, планшетистов, наблюдающих за посадкой, оцепления и пр. А самая «беговая» - оцепление, которое коротало время вдали от людей в торце ВПП, отпугивая на предпосадочной прямой любопытных селян и нахальных ворон выстрелами из ракетницы.
И вот однажды полеты закончились, старт свернули, все погрузились по самолетам и улетели. Вот уже и остатки группы руководства полетами идут к борту, а наших гонцов за смородиной все нет. Увлеклись, блин. Шеф убежал подальше от самолета в степь, симулируя расстройство желудка, а ГРПшники уже начали громко выражать недовольство этой задержкой, когда появились запыхавшиеся сборщики. Начальство толком ничего не поняло, а вот «опоздунам» Спартак по прилету устроил такую выволочку, что симулировать медвежью болезнь тем уже не пришлось.
***
К слову, оччень мне на Ан-26 кнопка стояночного тормоза нДравилась. Чтобы поставить на стояночный, надо было с командирского места нажать тормозные педальки, потянуть кнопку на себя, отпустить педальки, отпустить кнопку. Чтобы снять со стояночного, достаточно было просто еще раз на педальки нажать и кнопочка со щелчком втягивалась. Но это преамбула. Перехожу к ссути. Надпись на этом кнопаре (здоровый, падла) гласила: "ТОРМОЗ. Нажми педали, потяни кнопку, сними ноги с педалей". И только присмотревшись, можно было понять, что слову ТОРМОЗ предшествуют написанные по кругу слова ТОЛЬКО СТОЯНОЧНЫЙ.

Вообще с характером самолетик - Ан-26. Неопытному летчику - сплошные супризы. Например, стопорение рулей. В нормальном состоянии РВ стоит почти нейтрально - весовая компенсация не дает ему "поникнуть". При стопорении рулей надо толкнуть штурвал от себя до упора с недетским усилием, а потом нагнуться и поднять справа от кресла командира ручку типа стояночного тормоза на автомобиле, из нее почти также кнопочка выскакивает. Ага. Так вот при обратной операции - расстопоривании рулей чувак обычно нагибается, утапливает правой кнопку и толкает ручку вниз, еще сильнее нагибаясь. И тут же получает прямо в лоб центром освобожденного штурвала. Дня два все желающие могут ознакомится с маркой осваиваемого самолета прямо на лбу новичка (в центре штурвала гордая надпись Ан имеется, видимо, как раз для этого случая). Только в зеркальном изображении.
Еще суприз - вентиляторы, висящие перед пилотами. Включаются они на торце верхней панели упраления (находящейся над головой у борттехника). Для включения надо закинуть правую (праваку левую) руку далеко за голову и нащупать у бортача за левым (правым) ухом заветный АЗС. В училище про такую фигню нам забыли рассказать. Подумаешь, вентилятор.
Так был случай. Летели 2 курсанта, правак скучал, от скуки долбанул разок по вентилятору, висящему перед физиономией. Скучающий сзади бортач незаметно щелкнул АЗСом. Вентилятор запустился. Курсант в недоумении схватил его рукой, чтобы остановить (лопасти резиновые). Бортач щелкнул обратно, курсант убрал руку - вентилятор стоит. Автоматика, ети её, телемеханика. Еще раз по лопастям стукнул - снова заработал (бортач еще не устал прикалываться), схватил, снова стоит. Прошло пару дней... Летит тот же кадр (правак) уже слева, борется с самолетом и воздушной средой, потеет. Перед лицом - неподвижный вентилятор. Инструктор подсказывает: "Что мучаешься, включи вентилятор". И тот давай лихорадочно по лопастям лупить! Инструктор в ауте, бортач чуть шею не свернул - с седушки своей от смеха свалился.

(продолжение следует)

За кормой тонуло в море солнце. Над кипящим кильватером зависли распятые на фоне светила чайки.

Лодка шла из полигона. Не спеша чапала себе в надводном положении по Маркизовой луже в родную базу. Тупой нос взрыхлял серо-зелёную воду, и та в панике разбегалась во все стороны.

Над верхним краем ограждения рубки справа от ветроотбойного стекла торчала голова командира. Командиру было благостно. Все задачи лодка отработала и сдала на "ять". И при этом никого не убило и никто не утоп... Запахнувшись в канадку, командир молчал и сам себе улыбался. Палуба под ногами ощутимо дрожала от мощи работающих механизмов, йодистый запах моря мешался с вонью дизельного выхлопа, но всё это ощущения тихой радости не портило.

Наверху было тесно. В шаге позади командира у обреза люка спешно смолила свои бычки группа подвахтенных курильщиков. Внизу своей очереди "курнуть" дожидалась ещё куча народа, поэтому движения у личного состава были суетливые, а глаза бегающие. Как у воров. В общей группе давящихся никотином заметно выделялся один "карась", в первый раз попавший в море. Фамилия "карася" была Михеев. Михееву вокруг всё ещё было интересно и непонятно. Он и наверх-то выполз не папироску запалить, а по сторонам поглазеть и свежим воздухом подышать. Среди умудрённых службой товарищей "карась" выделялся так же, как выделяется выпускница института благородных девиц среди сплочённой группы бордельных шлюх. Короче, эта молодь была невинна и непорочна. Данное обстоятельство заставляло окружающих заранее ждать от Михеева самых непредвиденных поступков. И они, эти поступки, воспоследовали. В виде внезапно выстрелившей из "карася" фразы: "Тарьщ капитан третьего ранга, разрешите обратиться?.."

Командир с неудовольствием выплыл из своей нирваны и медленно, величественно, как линкоровская башня главного калибра, повернулся:
- Ээээ... Обращайтесь.
- Товарищ капитан третьего ранга, разрешите вопрос личного характера?... Я вот подумал... У нас же тут, на Балтике, всего две лодки. Много ли ими, если что, навоюешь?

Курильщики подавились бычками. Все на железе знали, что вопросы геополитического характера их крайне практичный "батя" относил к тематической категории "обсос куйни". И время, а также мозги на них тратить не любил.

Тем временем командир прищурился, сразу став похожим на кого-то из ковбойских персонажей Клинта Иствуда:
- Михеев, а что вы имеете в виду под словами "много ли ими навоюешь"?
- Ну, товарищ капитан третьего ранга, мы ж тут, на Балтике, в сплошном окружении НАТОвцев. Зажмут со всех сторон - только пузыри от нас остануться.
- Михеев, вы кажется к нам в гости из ВУЗа попали?..
- Да, - "карась" потупился. - Был отчислен со второго курса филфака.
- Ага, - сказал командир и тут же сделал веский вывод. - Гуманитарий, значит.
- Я...
- Не знаю, чему вас, Михеев, там в вашем гуманитарном факе учили... Но тут, на железе, вы находитесь не просто так, а в силу долга перед Родиной. И она, эта Родина, ждёт от вас не странных вопросов, а готовности и умения. Готовности в любую минуту пустить пузыри и умения этого не допустить, попутно причинив неприятелю максимальное кол-во ущерба. И не надо нас считать КАМИКАДЗЯМИ какими... У нас это называется иначе - "отличник боевой и политической подготовки"! Ещё вопросы есть?

Вопросов у Михеева больше не было. До самого конца срочной.