«Зверюга»...

- А не сходить ли нам на озеро искупнуться? - отец отложил в сторону рубанок и вытер мокрое лицо, размазывая пот по щекам. Летний день был в разгаре и столбик термометра уверенно перешагнул отметку в 30 градусов.
- Сейчас, батя, только вот энту хреновину к той заразе прифигачу - молоток уже не держится в руке, а кровь циркулирует по телу тяжелыми упругими толчками...
Кучка стройматериалов на заднем дворе с нашей помощью превращается в новый сарайчик для садового инвентаря, удобрений и прочих полезных в дачном хозяйстве вещей.
- Все, сейчас помру! Хорош мучиться, еще пол-отпуска впереди. Успеешь в свою казарму, курсант! Отдыхать тоже надо...
- Да бегу уже, бегу- выхожу на крыльцо в плавках и шлепанцах. Даю «отмашку» полотенцем. - Вперед, «гвардия»!
Дорога до озера занимает минут десять и проходит мимо обычной пригородной платформы с незатейливой и облезлой табличкой: «Пл. 54 км.». Дачная публика, заслышав шум подъезжающей электрички на Ленинград, уже собирается в кучки, распространяя вокруг себя стойкий запах клубники и цветов, заботливо выращенных на «шести сотках».
Особнячком на платформе стоит отделение солдат-первогодков под командой загорелого крепыша-лейтенанта. Машинально отмечаю, что полевая форма у него совсем новая, погоны не обмятые, не иначе, парень «по первому году» из училища...
Ну, тут все понятно. Между учебкой в Лемболово и стрельбищем в Васкелово всего-то минут сорок ходьбы. Или двадцать пять минут бега. Но если проявить смекалку и знать расписание, то пять минут комфортной езды в тамбуре «пригородной». Выбор очевиден.
Двери зашипели пневматикой, едва не прищемив замешкавшегося лейтенанта, с размаху «утрамбовавшего» своих бойцов, и электричка, коротко хрюкнув гудком , шустро рванула с места...
Машинально провожаю ее взглядом... и застываю статуей Командора.
АВТОМАТ. Новенький АКМ, забытый кем-то из воинов стоит, сиротливо прислонившись к перилам платформы.
Отец следит за моим взглядом, присвистывает от изумления, подходит и берет в руки детище знаменитого оружейника.
- Знатный зверюга... - взгляд становится задумчивым... Рука по-хозяйски поглаживает ствол и как бы невзначай щелкает предохранителем. - Знатный зверюга... (Мечтательно...) А у нас дрозды расплодились, всю клубнику склевали, сволочи... Вороны снова мыло украли... От кротов опять же житья нет...
Представляю отца, ревностно защищающего грядки, стрельбу очередями под вопли соседей и пернатые тушки, валяющиеся по всему участку...
- Батя, не дури. Патронов все равно нет. Да и летехе уже сегодня ж.. на британский флаг порвут. Жалко мужика. За утерю оружия и отклонение от маршрута огребет он, естественно, на полную. И командир его. И командир командира. А об участи бойца-растяпы вообще лучше и не думать.
...Случайный прохожий испуганно шарахается в сторону и ускоряет шаг. Представляю, как мы выглядим со стороны! Два небритых мужика в плавках и с автоматом. Сюр! Захват электрички с последующим угоном в Турцию... Душманы на отдыхе... Прохожий оглядывается еще раз и на всякий случай переходит на бег...
От греха отсоединяю магазин, передергиваю затвор, делаю «контрольный» вверх и заворачиваю «трещотку» в линялое пляжное полотенце. Кончик ствола с мушкой все равно предательски торчит из свертка.
- Пошли лучше расписание смотреть, когда ближайшая на Сосново пойдет... Чует мое сердце, увидимся мы еще с летехой сегодня... И очень скоро...
Злорадно прикидываю про себя: так, вот сейчас выгрузились, строятся, проверяют снаряжение... Опаньки! Чего ищешь, солдат? Автоматик? Всего-то? Вот радость-то в доме! И куда же он подевался? Хомяк сгрыз?
Еще пару секунд на раздумье... Ну что, осознал в полной мере? А чегой-то лицо у тебя, лейтенант, побледнело? И озноб вдруг в такую жару пробрал... И Забайкальский округ перед глазами вдруг замаячил... На всю оставшуюся службу.
Интересно, даст он бойцу в ухо или удержится? Почему-то чувствую, даст. Но очень быстро и только один раз, ибо времени в обрез. Вернее, его просто нет. А стрелка на часах бежит и бежит себе, потихоньку сводя на нет и так невеликие шансы вернуть пропажу.
Расписание ехидно подсказывает: обратная электричка через полчаса. Спокойно сидеть и ждать на платформе - инфаркт через пять минут гарантирован. Значит, побежит. И очень быстро. Бойцов с оружием бросить не может, значит, и их погонит... Не загнал бы только...
Засекаю время, мысленно командую: «На старт... Внимание... Марш!» и почти физически слышу командирское: «За мнооой!!! Бегооом!!! Бегом, я сказал, е..., б...!!!» Вот и голосок «прорезался»! Вперед, орлы! Даешь рекорд! Посрамим все нормативы, они не для таких ситуаций писаны!
Вся карьера мгновенно валится под откос и единственное, что он может сделать, прибавить. До судорог, до рвоты, до белых мух в глазах, подгоняя пинками отстающих и задавая всем бешеный темп.
Три километра. Из них два - по извилистой тропке вдоль насыпи и последний - по раскаленному асфальтовому шоссе. Солнце жарит нещадно, безветрие... Автоматы, подсумки, сапоги. Особо не побегаешь...
В общем-то не смертельно, не марафонская дистанция, нас, бывало, поутру и на «пятерик» для разминки гоняют... Ничего, привыкли... Вот только приз у тебя, летеха, сегодня особый. Потерять автомат в начале службы - это тебе не кот начхал... Это серьезно.
Да нет, мужик, вроде, крепкий, выдержит. А солдатикам просто деваться некуда, вот и несутся, задыхаясь и отбивая себе бока подсумками...
Прикидываю: вот уже асфальт начался, теперь затяжной подъем... Не отставать! За мной, чудо-богатыри! Только осторожнее, там как раз за поворотом совхозная машина молоко привезла, уже и очередь, наверное, выстроилась. Вы уж там поаккуратнее, не опрокиньте никого с ходу. А то бабульки бидонами закидают.
Ну вот... А я предупреждал! Издалека вижу, служивые, вылетев из-за поворота, аки стая диких кабанов, сносят половину любителей свежих молочных продуктов. Што, ребятки, тормоза отказали? Разгневанные вопли дачников хорошо слышны даже на станции.
Так, не расслабляться, последние пятьсот метров остались. А приз ваш - вот он. У меня. В полотенце завернут. Старое такое, с розочками.
А лейтенант молодца! Бегут колонной, слаженно... Он, как отцу-командиру и положено, несется впереди, задает темп группе, постоянно поправляя ремни от ЧЕТЫРЕХ висящих на плечах «стволов», снятых с отстающих. Ну давай-давай, родной! Ставка в этом забеге не «золото»... Вся служба твоя на кону сейчас. По крайней мере, ты так думаешь.
Все. Финиш. Смотрю на часы: так и есть, все нормативы посрамлены. Пора резервировать место в олимпийской сборной.
Метров с десяти вижу, как все буквально взлетают на платформу, озираются по сторонам, рассыпавшись в разные стороны, прочесывают метр за метром густой кустарник возле перил. Как лейтенант обмахивается фуражкой, задыхаясь и ловя ртом раскаленный воздух, обреченно садится прямо на придорожный камень...
Потом выхожу из-за дерева, негромко окликаю, жду, и... не торопясь разворачиваю полотенце. «Знатный зверюга» маслянисто и успокаивающе поблескивает в свете палящего солнца.
Одновременно отец недвусмысленно показывает пальцем на вывеску: «Гастроном». Лейтенант дышит как загнанная лошадь, но счастливо кивает головой и тянется за бумажником...
...Я выгружаю в холодильник из сумки бутылки «Жигулевского», отец молча стоит рядом и укоризненно посматривает на стаю дроздов, методично уничтожающих наш урожай прямо под носом у совершенно размякшего от жары пушистого «сибиряка» Макса, который в наше отсутствие, похоже, заключил договор о ненападении с местной живностью.
...Потом машет рукой, дескать: «Да подавитесь вы!», тоскливо вздыхает, берет ящик с инструментами и идет на задний двор...

18.9.07. Вечер. По всем программам телевизора беспрерывно крутят репортаж об очередном «замоченном в сортире» «эмире» какого-то маленького чеченского городка...
- Правильно их Сталин в двадцать четыре часа. И тихо стало. А тут - столько лет возятся... Так что правильно - и их и крымских татар.
Он сидит напротив, вглядываясь выцветшими голубыми глазами в экран и прихлебывая чай. Седой ежик волос, плотная, еще почти без старческой дряблости фигура, мощный голос. Не верится порой, что неделю назад ему исполнилось восемьдесят восемь. Возраст.
Еще глоток чая.
- Сколько в том году в Крыму было яблок. Море. Мы с инженером ехали к месту «вынужденной» последней машины нашего полка. В районе Старого Крыма на пригорке стояли корзины с яблоками, сидели какие-то люди. Инженер попросил:
- Сходи, узнай, может продадут?
Я поднялся по белым камням, странно похожим на ступеньки.
- Продайте яблок?
- Нет, не продадим. Иди отсюда.
И - словно ножом полоснул взгляд черных ненавидящих глаз. Татары. Говорили, что они воруют солдат и офицеров и продают немцам. Я не верил. Наши же, свои.
Я повернулся и пошел вниз. Сзади - как будто щелкнул пастуший кнут, и рядом от белого камня отрикошетила пуля. Еще одна. Стреляли не в меня, рядом, но это было понятнее слов. «Свои»?...
Самолет стоял на небольшом поле рядом с дорогой.
Меня высадили посмотреть, можно ли с ним что-нибудь сделать. Напоследок инженер сказал:
- Если отремонтировать нельзя, сожги. Я смотаюсь на аэродром, поеду обратно - заберу тебя.
По дороге все гуще и гуще шли, ехали, ползли в сторону Керчи войска. Крымский фронт доживал последние часы.
Инженер уехал, а я занялся самолетом. С ним стало все ясно очень скоро, стоило снять кожух двигателя. Картер был пробит, масло вытекло. В поле не отремонтируешь, надо жечь.
Я открыл крыльевые бензобаки, бензин быстро стек, пропитав землю и траву вокруг. Осталось поджечь. Я не курил тогда, и спичек у меня не было. Достал пистолет - выстрелил несколько раз в лужу бензина. Без толку.
Рядом остановилась машина с какими-то моряками, ехавшая в сторону фронта.
- Что, летун?
- Да вот, подбили, машину не починить, жечь надо, а спичек нет.
- Салага. Отойди-ка в сторонку.
Один из моряков достал ракетницу, прицелился, выстрелил, мокрая от бензина трава и самолет вспыхнули мгновенно.
Теперь надо ждать машину, обещали ведь забрать, когда поедут в Керчь.
....Машину я заметил издали, наконец-то.... До сих пор не знаю, почему они не остановились, только белое лицо инженера за ветровым стеклом - да пыль... И никто не хотел подбирать меня, машины проносились мимо... А вот и давешние моряки-поджигатели возвращаются... Может, хоть они... нет...
Вдруг мотор полуторки зачихал, засбоил, машина начала сбавлять ход. Хорошо, что недалеко, я успел ее догнать и вцепиться руками в задний борт.
Моряки заорали что-то и начали лупить меня по пальцам - руками, ногами, чтоб сбросить, отцепить меня.
(Он глотнул еще чаю и внимательно посмотрел на свои пальцы, словно пытаясь через столько лет увидеть на них что-то...)
Не знаю, как я удержался и смог закинуть в кузов ногу и перевалиться туда всем телом.
Вытащил пистолет.
- Не подходить! Убью, сволочи!...
Сел у заднего борта, пистолет в руках. Моряки сгрудились у кабины.
На въезде в Керчь увидел машину полка, рядом - костер каких-то бумаг, инженер бегает.
- Постучите водителю, пусть остановит.
Моряки забарабанили по крыше кабины, полуторка притормозила, я спрыгнул. Пистолет в руке. Я хотел убить инженера.
Не помню, что я орал, когда бежал к костру, но на меня бросились, скрутили.
- Не надо, не надо Саша, успокойся...
Инженер куда-то убежал.
- Сейчас дожжем личные дела офицеров полка - и на причал, на баржи.
Когда мы выезжали из города, нас догнали два немецких мотоцикла. Очередь пулемета легла совсем рядом с машиной. Хорошо, что один из мотоциклов, задев что-то коляской, остановился. Следом остановился и второй. Отстали.
...На причале творилось что-то невообразимое. Погрузка не шла. Старший - какой-то майор - или как у вас там - капитан третьего ранга - не выпускал никого в море. Сильный ветер.
Откуда выскочил этот пехотный капитан, не знаю. Два выстрела - и моряк свалился в воду.
Капитан заорал:
- Что стоим, грузиться!
Буксиры медленно тянули баржи в пролив. И вот тогда прилетели немцы.
Стодевятые заходили то справа, то слева. Хорошо, что у нашей баржи оказались перила - или как у вас там называется?
- Фальшборт.
- Ага, фальшборты из толстого бруса. Немец слева - мы под левый борт, он стреляет - только щепки летят. Он справа - мы под правый...
Буксир бросил баржу, не доходя до косы. Она приткнулась на отмель. Мы бросились в воду. По горло. Побрели к берегу.
Коса была забита брошенной техникой - пушки, трактора, танки. От налетов мессеров прятались за них.
Потом завели какую-то брошенную машину, поехали. Когда налетали немцы - из машины, в песок.
Доехали до какого-то городка. Не помню название, по-моему это был Темрюк....
....Здесь нас погрузили в теплушки. Мы ехали куда-то на Урал, на переформирование. Только что переформировывать? В 435 истребительном авиаполку не осталось ни одного самолета и ни одного летчика.
Нас везли через Чечню.
Нас ненавидели. Двери в теплушках надо было держать наглухо закрытыми. В вагоны кидали камни, стоило приоткрыть дверь. На остановках - ни одной улыбки, приветливого лица. Они - страшнее, чем немцы.
До сих пор не могу понять, как эшелон не пустили под откос...
А потом был Урал.
...Он глотнул еще чаю и с сожалением заглянул в кружку.
- Так что правильно их тогда Сталин. Их и татар.
Он сидит напротив, почти точная копия деда - того, каким он запомнился мне. И очень похожий на моего отца.
Дядя Саша. Техник эскадрильи 435 иап Крымского фронта, окончивший войну в Китае - уже после Берлина.
А за окном постанывая, почесывая взорванные линии метро, вздрагивая от фантомных болей в рухнувших от рук бандитов домах, от ноющих ожогов сгоревших подземных переходов, устраиваясь, чтоб не тревожить другие болячки от взрывов, - засыпает Москва.
Он вздохнул.
Ладно. Пойдем спать.

---------------------------------------
19.9.07, Кафе - бар «Гарнизон». Москва.

4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Были у меня в летном обучении любимые моменты. Это: полеты с конвейера, взлет, заход по системе, уход на второй круг, десантирование. Вообще к уходу на второй круг в авиации отношение сложное. Это вроде как зимой на лужице льда поскользнуться и грохнуться. Ничего позорного, ничего страшного, с каждым может случиться, но окружающие обращают внимание и хихикают. Вот и здесь... Все летные документы строго-настрого предписывают летчику при сомнении в правильности захода на посадку и расчета уходить на второй круг. И все равно летчики корячатся, пытаясь усадить машину на полосу обязательно с первого раза. Ибо диспетчера, наземники, коллеги-пилоты, слушающие радиообмен, свой экипаж - все смотрят, КАК ты зайдешь и сядешь, а ты не смог. Как фигурист, оступился, упал, продолжил выступление. Зал рукоплещет, все вслух говорят о воле к победе, спортивном мужестве и пр., но оценки выше «середнячка» ты уже не получишь. И хотя вслух в авиации постоянно говорится о необходимости ухода на второй круг при малейших сомнениях, негласно это все равно считается признаком криворукости и незрелости командира. И придуманная авиазамполитами фраза-лозунг: «Уход на второй круг не позор, а грамотное исправление ошибки» в застольных беседах иначе, чем в ироническом ключе не используется.
По этой причине уходить на второй круг мне пришлось от силы 3 десятка раз за всю летную карьеру. Насколько я помню только 1 или 2 раза по причине резкого ухудшения метеоусловий (команду на уход давал диспетчер), а все остальное - в учебных целях. Механика этого дела такая. При проходе дальнего к стандартному докладу добавляешь «с проходом». Диспетчер подтверждает тебе разрешение на проход над полосой. Самолет снижается как обычно, выпущены полностью закрылки, шасси, фары, все как бы готовы к твоей посадке. Но при проходе ближнего привода ты подаешь команду: «Экипаж, ухожу на второй круг» и добавляешь режим работы двигателей до взлетного. Через секунду: «Шасси убрать». Сначала как будто ничего не происходит и самолет продолжает ползти по ниточке глиссады. Но через пару секунд возросшая тяга и скорость заставляют его, не поднимая носа, по-вертолетному переть спиной вверх. И вот проскакивает торец, и полоса предстает в необычном ракурсе: смотришь на нее сверху вниз, четко ощущая, что верхний край лобового стекла самолета сейчас как бы находится на уровне твоего подбородка, и чтобы увидеть горизонт, надо слегка нагнуться и заглянуть в эту амбразуру. А сзади-сверху на тебя словно давят многие тонны задранного килем вверх фюзеляжа. А штурвал наливается тяжестью, ты толкаешь его от себя, постепенно уменьшая угол тангажа и полоса быстро проваливается вниз. Постепенно руки выпрямляются, а штурвал почти полностью уходит в приборную доску. Ощущаешь себя атлантом, «держащим небо на каменных плечах». Но... Контроль скорости подсказывает тебе следующую команду: «Закрылки 15» и синхронно с их уборкой, не теряя высоты и скорости, даешь штурвалу возможность немного «вылезти» на себя, и полоса отступает вниз, уступая место привычному горизонту. «Закрылки убрать», и усилия на штурвале становятся тянущими, а горизонт прячется под нижним обрезом окошка. Всё, но были 5 секунд, когда всю мощь аэродинамических сил, подпирающих в воздухе многотонный сгусток металла, ты держал в руках.
Конвейер тоже интересное упражнение. С целью сократить расход горючего и непродуктивный «наезд» самолета и летчика по земле в случае, когда у одного и того же пилота идут подряд несколько полетов, ему, с учетом особенностей самолета и аэродрома могут разрешить выполнять взлет сразу после касания колесами ВПП. Это и есть конвейер. Он тоже запрашивается у диспетчера при стандартном докладе: «Дальний, шасси, механизацию выпустил, прошу посадку, конвейер», а тот должен ответить: «Посадку, конвейер разрешаю». Субъективно же конвейер полная противоположность уходу на второй круг. При уходе время как бы растягивается, все спокойно, неторопливо, а при конвейере, наоборот, вся суета, связанная с посадкой накладывается на необходимость в коротком пробеге повторно подготовить самолет к взлету, ничего не перепутав и не дав сработать условным рефлексам, когда сразу за посадкой «держишь ножку» (переднюю стойку), плавно ее опускаешь, тормозишь двигателями и тормозами, сруливаешь, убираешь закрылки... Здесь же некогда делать красиво, надо правильно и быстро, сесть без перелета, чтобы оставить себе подлиннее остаток ВПП «на фитиль», быстро опустить «ножку», сразу убрать во взлетное положение закрылки, вывести движки на взлетный, снова «поднять ножку», оторвать самолет, убрать шасси... и все это время держать, держать осевую. Курсанты в этой суете часто путаются. То вместо уборки закрылков, попытаются убрать шасси, то вообще забудут про закрылки, то переднюю стойку об полосу грохнут впопыхах, то тормозить и сруливать начнут на сработавших рефлексах. Был на третьем, что ли курсе случай, когда еще на ЭЛках, очень летучих и тяговооруженных самолетиках, два курсанта летали самостоятельно с конвейера и забыли при пробеге закрылки с 42 до 18 градусов убрать. Дали «газу до отказу», подошла скорость отрыва 150 км/ч, тот, что слева, штурвал тянет, а самолет отрывает задницу и продолжает бежать на передней стойке. Курсант штурвал от себя, а самолет ХЛОП жопой об полосу. Продолжают взлет, штурвальчик осто-о-о-орожненько на себя - жопа снова взлетает, а переднее колесо нет. Снова ХЛОП. Когда скорость уже к 180 подобралась, одним решительным движением штурвала на себя «взмыли» лайнер в небо и вздохнули с облегчением. С вышки за их маневрами с недоумением смотрел РП и группа руководства, строя предположения по поводу странного поведения самолета. Все объяснил курсант-правак, который по команде: «Убрать закрылки» обнаружил причину всех странностей и, на радостях перепутав кнопки, брякнул в эфир: «Глянь, с закрылками на 42 взлетели - х*й кто заметил». «Отчего же, - обрадовался в ответ в эфир РП, - заметили. После полета оба ко мне...»
Взлет я любил гораздо больше, чем посадку. Особенно нравилось делать на ЭЛках взлет «а-ля US NAVY». Движки выводятся на взлетный, пока идет нарастание мощности, самолет держится на тормозах, опуская нос к бетону. Наконец он, несмотря на тормоза, начинает ползти по полосе юзом, рыская носом. В этот момент тормоза отпускаются, и вся мощь движков упирается нам в грудь, вдавливая перегрузкой в сиденье, передняя стойка разгружается, нос прыгает вверх. Полоса набегает и уходит берегами реки по обе стороны кабины. Пунктир осевой линии какое-то время бьет через правую ногу, но быстро сливается в сплошную линию. Легкими касаниями педалей не даешь ей уходить в сторону от правой коленки. 300 метров - и мы в воздухе. Правда, бортачи за такие художества могли и по башке сзади надавать. Колеса-то им менять. Впрочем, в конце смены на пустом «Антоне» тоже удавалось нечто похожее учудить.
Заход по системе тоже интересно. Особенно, если в реальных облаках, а не под шторкой. Напоминает компьютерную игру «собери стрелки в кучу» на офигительном тренажере. Через какое-то время полета в облаках теряешь связь с окружающим миром, ибо даже периферийным зрением в стеклах кабины улавливаешь лишь серую хмарь. Двигатели гудят ровно-усыпляюще, а о том, что все это происходит в хрупкой жестянке на высоте 300-400 метров, говорят лишь белые полосочки, медленно перемещающиеся за стеклами своих круглых аквариумов на фоне разграфленных кружочков. Сидишь и, непрерывно отслеживая перемещения этих полосочек-стрелок, пытаешься решить в уме графическую задачку «где я» и «куда я лечу». Вот АГД плавно начал крутиться на кабрирование из-за того, что лишку накрутили триммер руля высоты и руки устали толкать штурвал. Ага, сейчас через секунду-другую поползет вверх инертная стрелочка вариометра. Самолет начнет отходить от ниточки-глиссады вверх. Толкаю штурвал от себя, но не возвращаю показания АГД на место, а слегка передавливаю, чтобы отыграть обратно набранные за время оценки лишние метры высоты. Ставлю в мозгу пометочку: «Не забыть через пару секунд ослабить усилия». Пока оценим курс. Ага, курсовая планка стоит слева от центральной точки. Точка - самолет, планка - вертикальная плоскость глиссады. Я правее глиссады. Вот и горизонтальная планка вниз уползла было, но уже возвращается на место. Ослабляем давление на штурвал. Горизонтальная планка пересекает точку и замирает. А вертикальная, наоборот уходит все дальше. Ветерок поменялся? Ага, берем влево двойную поправку. Двойную, чтобы а) прекратить дальнейший уход в сторону; б) отыграть обратно уклонение от оси ВПП. А размер поправки узнаем, сличив показания АРК (радиокомпаса) и гирокомпаса. Носики их стрелочек разбежались на 5 градусов, значит, влево 10. Так, курсовая планка остановилась... тронулась в обратный путь, к центру прибора. Оппа! Затренькало, замигало. Дальний привод. Стрелка АРК резво крутнулась назад. Смотрим на высотомер - 200 метров, хорошо, смотрим на радиовысотомер - 210. Не страшно. Взгляд на командный прибор - планки крестом напротив точки, ой, опоздал вторые полпоправки убрать, одинарной её сделать, сейчас влево ускочу. Точно. Прошла планка центр и замерла. Ладно, не будем за миллиметрами гоняться, посмотрим, что дальше со сносом будет. И не забыть, что курсо-глиссадная немного под торец уводит, надо уже центр повыше планки держать... Все это проносится в мозгу в доли секунды, глаза обегают приборную доску, стукаясь со щелчком о глазницы-ограничители. Щелк-щелк... высота... щелк-щелк... курс... радиовысотомер... АГД... скорость... АГД... убрать крен... курс... ветер ослабляется, влево потянуло... кренчиком прикроемся... щелк-щелк шарики в мозгах и глазки в орбитах...
Конечно, курсантам до 200 метров заходить в СМУгаре не давали, если только под шторкой, и то до 150 метров максимум, т.е. вскоре после дальнего шторку открывали, но примерно так все и выглядит.

(продолжение следует)