Офицерская жена

Когда мой дядя был юн и кучеряв, он поступил в военное училище. Для паренька из деревни вдруг оказаться среди будущих лётчиков было настоящим чудом. Он упивался учёбой, бредил небом и выступал за сборную училища по лёгкой атлетике. И всё было ему подвластно, как бывает подвластно всё в 19 лет. И в 19 лет он увёз из Батайска 16-летнюю школьницу, на которой задумал жениться. Для начала он привёз её в деревню. Привёз никого не спросив и, естественно, и без родительского благословления. Увидев 16-летнюю скуластую казачку, бабушка осерчала "как привёз самостоятельно, так и увози!" Но прабабушка своей властью запретила. "Ты что - ребёнка 16-летнего выгоняешь. Взял в жёны - так пусть теперь и воспитывает сам."
На том и порешили.
В свою первую часть - где-то на Украине - дядя приехал с женой.
- Товарищи офицеры, представляю вам молодого лётчика, он будет проходить у нас дальнейшую службу.
Строй одобрительно загудел.
- Это ещё не всё... Несмотря на молодость, он приехал не один, а с женой. Жену тоже нужно оформить, но как - я пока не знаю, так как она молода и не имеет паспорта.
Строй загоготал.
Командир преувеличил - паспорт был, не было регистрации брака. Дядя был молод и шустр, поэтому не постеснялся попросить у командира выделить ему квартиру.
- Да тебя в милицию надо сдать за растление малолетних, а ты квартиру просишь!
Но, тем не менее, выделил лошадь, подводу и поехал лейтенант с невестой в сельсовет деревни Писки. Там их расписали и расквартировали. Там же появился и мой брат, не раз потом ворчавший: «Все мои друзья родились в Венгрии, Германии, на худой конец, в Монголии, и только я - в деревне Писки, да и то - пока папа служил на аэродроме Скоморохи».
И началось - тревоги, гарнизоны, Прибалтика, Урал, Казахстан. В Архангельске они год жили в трёхкомнатной квартире, которую сами отскребли и отремонтировали. По прошествии года, когда уже сидели и ждали транспорта на Калининград, открыли друг другу тайну этой квартиры - незадолго до их вселения в квартире повесился капитан. И дядя и тётя знали об этом, но берегли друг друга от такой новости.
Научились делать ремонт своими руками, выкидывать всё лишнее, чтоб не захламлять временные жилища. Научились ценить общество друг друга. Как ни странно, командование тоже шло навстречу - как только выдавалась командировка в Пермь, где тётушка заканчивала институт, посылали дядю.
Благодаря своим высоким скулам и миндалевидным глазам тётя Жанна очень походила на татарку, за что и регулярно терпела: в Перми, где татарок много, туземки обращались к ней на татарском. Но, получив ответ на этом же языке - "простите, я не татарка и не понимаю вас", они не отходили, а призывали страшные кары на голову "отступницы". Обладая вполне здравым чувством юмора, Тётя Жанна со смехом пересказывала эти случаи дяде.

Жизнь так и не получилась спокойной и гладкой: в каком-то таёжном гарнизоне жили в деревне, население которого состояло сплошь из власовцев на поселении. Во время Карибского кризиса дядька ночевал в кабине и не знал, когда отменят «готовность N1», но когда приходил домой с аэродрома, всякий раз он заставал горячий обед.
Однажды в Монино его сын и дочь тайком прокрались на соседский огород и быстренько собрали часть урожая: клубнику, смородину, крыжовник. Они, лёжа между грядами, лакомились запретными ягодами, пока не вышел маршал Руденко с тазиком всех сортов ягод и сказал:
- Нечего вам немытые есть - лучше вот этим угощайтесь.
После этого всё удовольствие от воровства ягод пропало.

Он действительно её воспитал, как ему было надо: никогда, например, не ругала дядю, пришедшего домой в состоянии полнейшего изумления. То есть не ругала его, пока он был пьян. Утром-то она воздействовала. Причём ему было стыдно.
Они жили в Ставрополе, далеко от малой своей родинки. Дядя преподавал в училище ПВО, тётя заведовала торговлей. Иногда он клялся, что всё бросит и уедет в деревню, в которой родился - на три месяца. И уезжал. Через неделю начиналось - "как там Жанчик?" "а вот Жанчик бы сейчас..." "я соскучился". Даже скучал по её пирогам, что по мнению его сестёр было просто невозможно - скажем прямо, не в этом был её талант.
Скоро - в ноябре, у них Золотая свадьба. Дядя стихи написал и даже положили их на музыку. Его дочь рассказала мне, что стихи очень красивые и всё про жену. 50 лет прожить с моим дядей - это ведь не хрен собачий. Это ведь любить надо. И как-то все эти 50 лет они и любили друг друга. Вот именно так - как в книгах, без мексиканских сцен и всего прочего. Может, и были размолвки, да о них и не знает никто в нашей большой семье. И не узнает. И я не знаю, как дядя всё это перенесёт.
Потому что завтра я еду на похороны.

4 КУРС И ВЫПУСК

(продолжение)

Блаженная пора - летный семестр в авиационном училище...
В связи с развалом страны стажировка для 70% курсантов обломилась, летаем в учебном полку при училище. Зам командира полка по летной подготовке имел прозвище Иван-дурак. Первое знакомство с ним состоялось так: Спартак подозвал нас к окну в классе предварительной подготовки и, указав пальцем, проинструктировал: "Видите вон того подполковника? Так вот, если вы его увидите на улице, разворачивайтесь на 180 и бегите, если он будет что-то кричать вам вслед, бегите быстрее". Ничего так характеристика, правда?
Так вот Иван-дурак был картав. Как он прошел медкомиссию при поступлении, неизвестно, но почти каждую летную смену он раздражал всех участвующих своим радиобменом в стиле: "Тгиста согок шестой, на пегвом... Тгиста согок шестой, на втогом... на тгетьем... на пгямой, шасси закгылки выпустил... Тгиста согок шестой, посадку пгоизвел" Причем не пропускал ни одной точки доклада, хотя многие из них не являются обязательными. Учитывая его сволочной "хагактер", от Иванова голоса у летчиков и группы руководства начиналась истерика.
При очередной смене позывных дали ему позывной "сто одиннадцать", чтобы доставал поменьше.
И что вы думаете. В первую же летную смену доклад: "Тги единицы на пегвом"
***
Впрочем, хоть к концу летной программы керосин и закончился, но без дела нас не оставили, придумав взамен почившего в бозе научного коммунизма совершенно невнятные науки под названиями: политология, социология, психология. Ошалевшие от таких перемен преподы с кафедры марксизма-ленинизма, быстро переименованной в кафедру общественных наук, не имея на руках ничего, кроме наспех составленного и спущенного сверху учебного плана, несли на лекциях полную ахинею, периодически сбиваясь на «научную марксистко-ленинскую картину мира». Вели занятия совершенно нам незнакомые преподаватели, которые рассчитывали при переводе в училище на тихое уютное болотце и старые конспекты ленинских работ, а попали в «жернова перестройки». В итоге они что-то говорили, а мы тихонько занимались своим делом. Пугало экзамена по научному коммунизму навсегда кануло в лету, а по новым «наукам» никаких зачетов/экзаменов не было. По этой причине из всего курса запомнилась мне лишь одна лекция, и то кусочком.
Наука, кажется, называлась в тот раз «социология». Тема «Семья и брак». Увидев название в плане занятий, абсолютное большинство курсантов предвкушало цирк. Сидели тихо, как в школе на уроках биологии, когда краснеющая и заикающаяся молодая биологичка рассказывала про «тЫчинки и пестики». Сходство было полнейшим. Майор на кафедре внизу потел и мялся, крутясь и путая следы вокруг темы секса. И вдруг, наткнувшись взглядом на наспех составленный конспект, брякнул: «Записывайте определение. Любовь... это...» И уткнулся в конспект. В аудитории громко пролетела наглая муха, все затаили дыхание. «Это... Любовь - это... труд во времени плюс терпение». Занавес. Лекция сорвана.
Так вот, чтобы мы не простаивали, все-таки ввели по этим лженаукам нам экзамены. Не помню уж, может, зачеты, может, даже без оценки, но на 4 дня занятие придумали. 3 дня подготовки, четвертый - экзамен. Какой подготовки? У меня за весь семестр осталась только одна запись в карманном блокноте размером чуть более спичечного коробка. Определение любви. У других и того не было. Ни конспектов, ни литературы... экзамен по китайскому, блин. Естественно, что все три дня аудитории пустовали. Преподов никто не боялся, а ротные командиры к нам на полетах никакого отношения не имели. Полная, стопроцентная бесконтрольность. Все три дня я провел на речке. В компании друзей с их девушками и кучи спиртного, добытого путем обмена на шоколад. В пьяном виде переплыл Хопер, на последних 20 метрах дыхание кончилось и руки повисли. Чуть не утоп, но доплыл на спине. Долго сидел на противоположном берегу, собираясь с силами на обратный бросок, замерзший и протрезвевший. На четвертый день собрали зачетки и выдали через пару часов с проставленными оценками «исходя из былых заслуг». Я получил заслуженную пятерку. Остаток дня снова провели на речке. Как я люблю полеты!!!
***
Но вот и подошел к концу наш крайний (ну нет в авиации слова последний) летный семестр. А вместе с ним стали актуальны шуточки про «выпуск, который как крах капитализма, далек, но неизбежен», «отход, подход, доклад - три балла» и т.п. Из-за нехватки керосина на месяц раньше завершили летную программу и, чтобы не томить ораву оболтусов за забором, госэкзамены тоже перенесли. В этом году впервые госы должны были проходить по новой схеме, в виде комплексного экзамена + гос по уставам. Комплексный экзамен должен был проводиться в два дня. Первый день - раздача карт и тактической обстановки с постановкой задачи и подготовка решения в виде боевого приказа, второй день - полдня на экзамен по авиатехнике и полдня - на защиту решения. Т.е. фактически это была чуть упрощенная курсовая по тактике, которую я так ловко обошел при помощи ЭВМ, совмещенная с зачетом по знанию родного Ан-26, который я уже сдавал перед полетами инженеру учебного полка. Только на подготовку к комплексному давали не три, как обычно, а пять дней.
Дополнительным стимулом к качественной подготовке к госам служили два кадра, год слонявшиеся по территории училища в офицерской форме, но с погонами сверхсрочников. Это были курсанты предыдущего курса, оказавшиеся достаточно тупыми, чтобы завалить госы и имевшие достаточно сильных спонсоров, чтобы после этого не вылететь. Ситуация странноватая, но в годы разгула демократии и не такое бывало. Причем про одного из них мне рассказал Олег, тоже второгодник с того же курса (только по здоровью - он ногу ломал и полгода по госпиталям провел), с которым мы сидели за одним столом. Оказывается, на госе по конструкции авиатехники этому кадру досталась система ПРТ-24 самолета Ан-26 (Ан-24). Система достаточно заумная, она при превышении температуры газов в двигателе вводила ограничение на подачу топлива через электроисполнительные механизмы автоматики двигателя. Таким образом, она проходила сразу по двум кафедрам - авиационного и радиоэлектронного оборудования (АОРЭО) и конструкции и эксплуатации авиатехники (КЭАТ или «железка»). Первой половиной - получением и обработкой сигнала от датчиков - термопар «заведовала» АОРЭО, а второй - собственно регулировкой температуры - «железка». В итоге эту систему толком не знал никто. Индикация - два квадратных вольтметра над лобовым стеклом командирского места. Характеристики - пара цифр. Практически, я сейчас весь билет уже и рассказал. Но блатному «стоп-кадру» не удалось и этого. Вообще из себя ничего не выдавил. Ему назначили пересдачу на следующий день, оставив на столе один-единственный билет по... ПРТ-24. Не судьба. Как в том анекдоте: «Во валит, во валит, гад». Второй типчик тоже что-то подобное отчудил, но на другом экзамене.
Никто не хотел испытывать на прочность госкомиссию, даже те, у кого были «мощные спонсоры», не собирались проверять их предельные возможности. Поэтому первый из 5 дней пропьянствовали, но на второй все же взялись за конспекты. И тут же столкнулись с необычным. Что учить? Да все... кроме марксистско-ленинской. После совместного мозгового штурма наше отделение пришло к выводу - учить будем только авиатехнику, штурманскую и вооружение, ибо по тактике для принятия решения выдадут Боевые Уставы, наши конспекты и пр. литературу, которая имеется в обычном ВТАшном полку. Ну, за штурманскую и вооружение никто особо не переживал, только бомбометание поподробнее повторили - уж больно там расчеты заковыристые. Осталась авиатехника, т.е. те самые АОРЭО, конструкция самолета и двигателя и практическая аэродинамика. Аэродинамику (слава Пивню) большинство знали «от зубов», оставались два предмета... Все не так страшно. Помню, как вылавливали в курилке первых сдававших комплексный гос. Те выходили трясущимися, издерганными, со взглядом внутрь, но в ответ на все вопросы немедленно приосанивались и говорили небрежно: «Фигня», вытирая украдкой пот со лба. Тем не менее, удалось выяснить, что основная проблема кроется не в мини-курсовой и тактике - там как раз важен отход, подход и громкий командный голос, ибо комиссия в тонкостях маневров преодоления ПВО слабовата, а преподы никого не валят, ибо сами себе не враги. Проблема как раз в экзамене по авиатехнике. Ибо «железка» слыла самой принципиальной кафедрой и, хотя никого еще не завалили, но дополнительных вопросов не жалели, добираясь до донышка знаний и шансов проскочить «на шару» почти никаких. А, глядя на КЭСовцев, начинали зверствовать и электронщики с аэродинамиками.
И вот настал день экзамена. С утра на построении в УЛО наше отделение разделили на две половины. Одну увели на 1 этаж - на сдачу авиатехники, вторую - на 2-й на кафедру тактики, «защищать решение». Что мне досталось - не помню, хоть убей. Помню только ощущение беспомощности, возникшее при прочтении билета. Где они такие вопросы и системы нашли, ей богу! Но через полчаса раздумий и написания ответа по аэродинамике мысль стала возвращаться в испуганную голову, и через час я уже был готов на твердую тройку. А окончательно воспрянул духом на дополнительных вопросах. Пытаясь меня завалить, КЭСник начал спрашивать про систему пожаротушения Ан-26, по которой я в свое время писал реферат. Ага, хрен вам, а не завалить. В итоге с сомнительной «четверки» вытянул меня на «почти пятерку», но вовремя остановился. Аэродинамик (начальник кафедры) тоже пытался задавать дополнительные вопросы, но его инсинуации я легко отвергал, а РЭОшник вообще вклиниться в речь товарища с «железной кафедры» не смог. «Хорошо». Вне себя от радости, я вылетел в коридор и понесся к курилке, на ходу пытаясь обрести солидность уверенного в себе «хорошиста». «Ну, что сдал? Скока? Сильно валят? Что спрашивали? Дополнительных дофига было?», - вопрошали меня толпы страждущих, у которых весь этот кошмар еще впереди. Я, не спеша, раскурил сигарету: «На четверку спихнул, вопросы жопные достались. А так фигня».
После обеда, особо не напрягаясь, наша половина за пару часов «спихнула» тактику, где преподы руководствовались старым анекдотом про курсанта, не знающего НИЧЕГО. («Давайте тогда дополнительный вопрос. Где у самолета нос, где хвост - покажите на плакате». «Вот нос, вот, хвост». «М-м-м-м, идите... три. Вижу, что знаете... но немного путаете»). В какой-то степени нашей полугруппе повезло, что экзамен пошел «по нисходящей». А наши менее везучие одногруппники до вечера сидели в аудитории.
Остался один гос - по уставам, который должны были принимать ротные и взводные командиры вместе с представителями госкомиссии. Завалиться на уставах было уже немыслимо, ибо на дополнительных вопросах типа: «обязанности солдата, дневального и дежурного по роте, обязанности военнослужащего перед построением и в строю» и т.п. выехал бы любой. 3 дня легкого пьянства и крепкого сна. Учили только «краснодипломники», т.е человека три-четыре. Я спросонок пару раз Строевой Устав и УГиКС полистал, чем добился еще более глубокого сонного эффекта. На экзамен пришел один Пензин. Завел всех в класс, раздал билеты, сел на место преподавателя. «Готовьтесь». Народ тоскливо переглянулся. Отличники уже строчили в листочках ответы, прочие мрачно смотрели в окно и покусывали ручки. Через полчасика Пэн назначил старшего, наказал сидеть тихо и УШЕЛ! Народ сразу достал из-за ремней спрятанные под парадками книжки Уставов, лихо списал минут за 15 и, в отсутствие экзаменатора, устроился подремать. Пензина не было час. Вернулся, собрал листки, прочитал их, расставил оценки, пользуясь «пролетарским чутьем», ибо списано было у всех одинаково качественно. Довольно ухмыляясь, предложил тем, кто недоволен «заниженной» оценкой, выйти к доске и доложить свой вопрос устно с «парой дополнительных вопросов». Дурных не было. Госы «сдались».

(продолжение следует)

Как на острове Баяне
Баянисты всех жанров, соединяйтесь!


Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На гудящих дизелях.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву...

Нет на свете лучше сказочника, кто бы так, всего в восемь строк, описал место действия и завязку нашей морской сказки. Этот бы сюжет ему, Пушкину, на стол, да перо в умелые руки, да пару шампанского во льду для вдохновения - оборотился бы комаром Александр Сергеевич, милый, полетел над морем, судно бы то на море догнал, потихоньку опустился в трюм, да в щель забился. Чтобы потом забиться от хохота и написать очередной суперхит болдинского сезона.
А мы расскажем по-простому, кондовым слогом, с присвистом и похрюкиванием баяна, который будет выводить рефрен.
Итак, приморской осенью 2004 года российский сухогруз, гудя дизелями, пересек Японское море и прибыл к знакомому острову Хоккайдо, встав у стенки порта Отару. Капитан же его, съеденный грусть-тоскою швартовой рутины и желающий чуда чудного - холодного пива «Кирин», оставил судно на старпома, а сам, как сказал бы Пушкин, «с ободренною душой» он пошел на водопой. Но, лишь ступил на пирс широкой - Что ж? Видит - «белочка». Да при всех честных японцах, да на их узких от изумления глазах! Первый же встреченный им городской перекресток города Отару явил собой бардак и инфаркт для любого гаишника: машины со всех сторон сгрудились, гудят; а посреди этого х-образного муниципального сооружения лежит непонятная конструкция и при всем честном народе, во саду ли, в огороде, грязно матерится! Японцы вокруг железяки сгрудились и пытаются ее поднять, приговаривая да кудасая. Капитан наш подошел поближе, глянул и ахнул: «Свет о «белке» правду бает! Это чудо - знаю я!» В самом центре перекрестка лежат по-морскому на один борт: белый человек, велосипед и холодильник. Судя по родной речи, человек - не просто белый, а еще и русский. Но поднять его, железного кентавра - не просто. Уверен, вам приходилось в детстве возить мешок картошки на багажнике велосипеда. Помните, как тяжело в этой ситуации сохранить равновесие, юля передним колесом? Наш же велорикша оказаля умнее: он поставил холодильник на багажник вертикально, попросив японцев, продавших ему эту железяку, примотать ее скотчем вертикально к багажнику. Но гуляющий и высоко поднятый центр тяжести не позволял ему тронуться с места. Поэтому уставшие от скупердяйства руссо матросо хоккайдцы примотали валящуюся на бок конструкцию еще и к телу покупателя, явив монолитность сооружения, коему дали пинка и начальное ускорение. Но на первом же перекрестке загорелся красный свет...
Вот теперь он, руссо велорикша, и валялся на отарийском перекрестке, возбуждая воздушные волны своим матерящимся резонатором и жалея о невозможности быть разобранным и поднятым по частям. Понаблюдав, как конструкцию поставили вертикально и отправили в дальнейший путь, наш капитан подивился человеческой «смекалке» и приступил к употреблению пива в ближайшем баре.
Через полчаса, залив глаза пивом до состояния «ядра - чистый изумруд», он чинно отправился обратно в порт. Давайте дадим слово Пушкину, чтобы наиболее ярко описать его состояние в этот момент:
Снова кэп у моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь - поверх текучих вод
Лебедь белая плывет!
Конечно же! Ведь большинство холодильников красят в по-лебединому белый цвет...
Оказывается, велорикша продолжал свой путь весь этот час, крутя педали, нарезая круги и тихо матерясь осипшим голосом в сторону родного рыболовецкого траулера, вахта которого предавалась обычному делу в отсутствие капитана - сидела по каютам и выпивала с энтузиазмом, не слыша криков о помощи. А остановиться он, по причине неминуемого оверхолодильника, конечно же не мог. Так и крутил педали в режиме «Сизифу тоже нелегко».
Как ведется на море: «Там, у самой кромки воды, друга прикроет друг». Вызвал наш капитан вахту со своего сухогруза и отловил ездока в момент его падения от изнеможения с пирса в воды Японского моря...
Сан Сергеич, тебе заключительное слово:
На мосте наш кэп сидит,
Молча на море глядит:
Не шумит оно, не хлещет,
Лишь едва, едва трепещет,
И в лазоревой дали
Показались корабли.
Опять и опять ему выходит срок ехать прямо на восток, мимо острова Баяна в царство славного Биглер.ру. Пусть там решают: баян это или правда правдивая, правдивей которой не бывает.