Свинина по флотски.

"Ты здесь хозяин, а не гость-
тащи с заказа каждый гвоздь!"
(Фольклор северодвинских рабочих)



В январе 1990 года наш крейсер усиленно готовился к основному мероприятию. К автономке. Само собой серьезность подготовки граничила с безумием, и на каждой стадии степень безумия нарастала, словно у неизлечимого больного приступы перед смертью. Естественно весь экипаж спал и видел себя уже в море, считал дни и часы до ухода, и молил бога чтобы выход на боевую службу не перенесли на более поздний срок. Вот уж воистину, "...в море- дома! ", как говаривал незабвенный Степан Осипович Макаров. Ведь прав был царский адмирал, и их наверное допекали перкетные проверяющие. Смешно, но моря подводники ждут как отдых от командования, а не как боевые будни. Хотя по уму все должно быть наоборот. Рабочий день автоматически удлиннился до 22.00 часов и далее, в основном завися от степени вздрюченности начальников. А так, как их ставили на конус постоянно, то и мы работали до упора. Где-то за неделю до выхода, высшие эшелоны командования решили , что изнасиловали экипаж в достаточной мере, что мы полностью и бесповоротно готовы плавать в любых точках мирового океана, вот только несколько мелких замечаний есть, но пустяки, экипаж за сутки-другие справится.
Может другие огрехи и были мелкие и незначительные, но вот моему дивизиону ненароком заметили, что азота-бы надо в первый контур загрузить. Вроде как маловато. Ну не соответствует инструкции ТехУпра от 1978 года и все тут! И спорить по этому вопросу бесполезно. Приказ есть приказ. Комдив- раз Петрович собрав вечером офицеров на пульте, почесал затылок и определил задачу:
- Мужчины, завтра пятница. Субботу и воскресенье нам кинули как выходные. Последние. Не погрузим завтра, будем телепаться в субботу и дальше. Погрузим завтра -два выходных. Мамки у всех дома есть. По горячему телу соскучились все.
Господа офицеры молчали, ибо все это прекрасно знали и сами.
- В погрузке участвует весь дивизион. Без исключений. Пока все не сделаем- домой никто не идет! Возражения есть?
Возражений не было. Только турбинист попытался что-то пролепетать, мол не его дело и вообще... Но на него посмотрели так, что он моментально проглотил язык, а потом битых два часа всем доказывал, что просто шутил.
- Распределим обязанности...
Петрович достал ручку, лист бумаги и стал писать.
Утром, после подъема флага весь дивизион остался на пирсе. Офицеры и мичмана в твердой решимости завершить сегодня, матросы со слабой надеждой куда-нибудь спрятаться. В двух словах поясняю, отчего- же матросы не хотели грузить невесомый газ. Он же легенький. Воздух одним словом. Из техчасти , метров за 400, на тележке, матросы потащат баллоны весом килограммов под семьдесят штука, на пирс. Затаскивают баллоны на корпус. Там его присоединяют к специальному патрубку трубопровода, и после перестукивания по корпусу стравливают в систему ГВД. Потом отсоединяют, ставят другой и так до победного конца. Полные баллоны на пирс, пустые обратно в техчасть. Но на самом деле все гораздо сложнее, нужна аккуратность в момент стравливания, да и баллонов не один десяток. А если учесть что на дворе начало января, мороз за двадцать, пальцы липнут к металлу, и с утра зарядила жуткая метель, боевой настрой несколько спал даже у нас.
Начали все- же ударно. Баллоны таскали сообща: от офицеров до матросов. Где- то к обеду пройдошливый до невозможности старлей Скамейкин уболтал проезжавший мимо техчасти "Камаз" подбросить десятка три баллонов к пирсу. Комдив проявив несвойственную ему жалость, отправил вниз всех матросов, пока мы стравливали подвезенные емкости. Сам Петрович спустившись минут на десять вернулся обратно с канистрой разбавленного шила литров на пять, и офицерский корпус подогрев себя грамм по сто пятьдесят ударно продолжил работу.
После обеда начались трудности. К кораблю стоящему с нами на одном пирсе кстати, тоже уходившему в море, но уже в понедельник, подкатила куча " Камазов" и началась авральная погрузка продовольствия. Любят у нас все делать в самый последний момент! Машины нам мешали, мы ругались, но поделать ничего не могли, и продолжали молодцевато перетягивать свои "баллончики" через груды ящиков, мешков , мясных туш и сквозь толпы грузившего всю эту снедь соседнего экипажа.
К вечеру морозец покрепчал. Закаленный севером организм в совокупности с шилом холоду не поддавался, хотя уши и нос приходилось тереть все чаще и чаще. Часам к восьми вечера природа словно осознав тщетность своих усилий по нашему обморожению выключила метель. Показались звезды, небо очистилось, как по волшебству с пирса убрались последние опорожненные "Камазы" с соседнего борта. Воодушевленные, мы закончили уже к 22.30. Спустившись вниз, в каюту переодеться, и окунувшись в тепло, я почувствовал, что если останусь в каюте еще на полчаса, то сегодня с корабля уже не уйду. По двум причинам: во первых большая часть офицерства уже решила остаться до утра, и основательно отогревшись в сауне продолжить дальнейшее празднование успешной погрузки. Во вторых: я боялся, что спирт поглощенный в течении дня сдерживал свои коварные свойства только под действием мороза, и вот- вот организм выйдет из- под контроля.
Молнеиносно переодевшись я тем не менее хватанул стопарик у Петровича в каюте, и пока не началось, вынесся наверх. На улице была благодать. Ветер стих абсолютно. Под ногами хрустел свеженанесенный снег, покрывший всю грязь погрузочного безобразия. Закурив, я пошел с пирса. Топать вокруг забора метров триста до КПП ну никак не хотелось. Напротив пирса ,за забором, шла дорога минут на десять укорачивающая мне путь до дома. В зоне было пусто, строгодебильных блюстителей режимного порядка в такое время не наблюдалось, и я в целях экономии времени рванул через забор. Благо снега намело столько, что на стенку можно было просто взойти, что я и сделал. С другой, подветренной стороны забора снега было намного меньше. Спрыгнув, я оказался по колено в снегу, и по инерции, от прыжка шагнув шаг вперед, очень больно обо что- то ударился и свалился на колени. Ноге стало нестерпимо больно, удар пришелся на кость, и казалось камень размозжил ногу до мяса, если не более. На мое счастье, почти над моей головой висел единственный в округе фонарь. Подвывая от боли я задрал штанину и выяснил, что изуродовался не окончательно, обойдется и синяком, а болевые ощущения усилились морозом и местом ушиба. Встав и отряхнувшись, мне захотелось взглянуть на булыжник, на который так неудачно спикировал. Стряхнув снег с камня, я к величайшему изумлению обнаружил, что он уж очень большой, и из под снега торчит лишь его малая часть. Как у айсберга. Но еще более удивительно, что на очищенном мной участке была четко видна большая, прямоугольная, фиолетовая печать с надписью "Кольский мясокомбинат". Заинтригованный камнем с письменами, я стал оперативно расчищать весь монолит. Моим глазам предстала свиная туша, точнее не свинья целиком, а благородно обработанная половина свиного тела. Феерия: ночь, фонарь, свиная туша со штампом, задумчивый офицер Я присел на тело невинно убиенной скотины и закурил, собираясь с мыслями.
Все было совершенно ясно. То ли наши бойцы, таскавшие баллоны, то ли свои матросы с соседнего борта грузившие продовольствие, пользуясь сутолокой и суматохой невзначай перекинули свинью через забор, в надежде потом ночью продать или обменять на жизненно необходимые вещи. Водку к примеру. У кого хорошая память, помнит ,что в то время каким- то волшебным образом вдруг выкурились все сигареты в стране, сладкоежки сжевали весь сахар на просторах Родины, колбаса заколбасилась и вымерла, а ко всему прочему протухло все мясо и перестали расти макароны. А о том, что поднатужившись весь русский народ в 1985 году взял и и выпил многовековые запасы спиртного и говорить не хочется. На фоне всех этих глобальных событий находка полусвиньи на дороге приобретала двойственный характер, хотя и казалась безусловной удачей. Бежать обратно на корабль, бить во все колокола, проявить принципиальность- значило выставить себя посмешищем в глазах всех. Свиноспасатель нашелся! Плюнуть на все, бросить свинью лежать, где лежала, и топать домой было бы полным кощунством и идиотизмом. Особенно вспомнив многометровые и многочасовые очереди за мослами по талонам, которые выстаивала жена. А мясо...Ноздри защекотал призрачный аромат жареной свинины, дымящихся шашлыков, сочных эскалопов, бифштексов с кровью и прочих мясочудес.
Где- то недалеко, поливая дорогу блестками фар, зашумела машина. Сомнения испарились в никуда. Вскинув руку, я шагнул на середину дороги. Машина тормознула перед самым носом. Судя по всему этот бортовой "Камаз" был с ПРЗ, а судя по времени ехал в парк, то есть почти по пути.
-В чем проблемы тащ? Из кабины донельзя грязное лицо матроса-водилы.
-Ты один? На всякий случай я решил перестраховаться.
-Один. А чего?
-Двадцать пять рублей заработать хочешь?
-Однозначно тащ! А чего и куда везти надо?-Меня в парке только к нолям ждут. Моряк оказался на редкость догадливым и сообразительным, впрочем как все шоферы.
- Домой. Вылазь, поможешь в кузов закинуть.- Я открыл кабину с другой стороны и закинул портфель. Обойдя машину, я показал водителю свой груз.
- Красиво жить не запретишь! Хорошо работаете тащ! - Матрос поцокал языком. Поднатужившись, мы закинули свиное тело в кузов. Я отрухнул перчатки и побрел через снег к кабине.
- Тащ! А вторую что, брать не будем?
Я остолбенел. Второго свиного торса я не видел, и о его существовании не подозревал.
- Будем, будем. Я сейчас!- Крикнул я и начал аккуратный обход машины по нетронутому снегу. Через метр я обвешковал ящик сгущенки ( 40 банок ), и ящик тушенки ( 20 банок ). Выйдя на шофера, и узрев под его ногами еще одну свинью, я похлопал его по плечу.
- Закидываем, там еще пару ящиков забросим и газуем. Сгущенку любишь?
Сгущенку молодой растущий организм бойца любил. Кормили бербазу не ахти. Десять минут спустя машина уже выруливала к моему подъезду. Тогда моя квартира распологалась на первом этаже, как у настоящего подводника. Пока ты в море, тебе достается либо первый этаж где парит из подвала, либо последний где течет крыша. Остальные квартиры благополучно оккупируются тылом, штабом и береговой базой.
Супруга кутаясь в халат попросту потеряла дар речи, когда на линолеум прихожей в течении пяти минут свалилось две свиных туши и два достаточно приличных ящика. Оба ящика я сразу разодрал, и одарил водилу кроме четвертного, еще по три банки из каждого. Рассыпаясь благодарностями шофер с машиной испарился в направлении парка отмечать путевой лист.
Скинув шинель, я напряг извилины. Консервы не проблема, а вот мясо... Судя по количеству и пяти стандартных холодильников не хватит. Можно и за окно в сетках, зима же, да и первый этаж у нас высокий, не допрыгнешь- проявила бездны ума жена, совершенно не соображающая если ее разбудишь. Колупаться с мясом всю ночь не хотелось и засучив рукава я принялся за дело. Топора дома не оказалось. Его вечером забрал мой товарищ, забежав часов в девять .Кстати он служил на соседнем корабле, том на который грузили. Тоже что- ль свинью нашел?. Ножовкой мороженое мясо пилилось , мягко говоря хреново. Клочья пиленой свинины разлетались по стенам, результат же был минимален. Промучившись минут десять и изгадив стены прихожей процентов на 50, я остановился и оглядел содеянное. Пила оставила на мороженом теле незначительные рубцы, и будь свинья жива, мне пришлось бы туго. Мяса было много, даже слишком, один я явно не тянул с разделкой. Ноги автоматически понесли меня к входной двери.
На нашей площадке распологалось три квартиры. Моя, разведенной многодетной мичманши Любы, и семьи гражданского водителя автошколы Юры, мужчины веселого и тертого .Люба с детьми была в отпуске, ключи от ее квартиры у моей жены. Ее холодильник мы уже учли в планах раскладки готовой мясной продукции. Юра несмотря на поздний час еще не спал. Моему визиту ничуть не удивился, вышел в майке и трусах и почесывая живот оседомился:
- Какие проблемы сосед?
- Юра, мясо нужно? Я ударил в лоб без подготовки.
- По сколько? Юра подходил к вопросу по деловому, но скучающее выражение лица сменил на заинтересованное.
- Бесплатно. Килограммов полста дам на котлеты. Понимаешь старик, порубить надо, а топора нет. - Сказал я как можно более безразлично. Вдруг Юра исчез. Как ниндзя в китайском боевике, только без дыма. За дверью что-то загремело, зашуршало, раздался крик:
- Лилька!!! Где мои топоры!?
Через тридцать секунд на пороге возник Юра словно викинг в наряде воина-берсеркера, с двумя гигантскими топорами , во вздувшихся на коленях спортивных штанах, в той же майке, но с зимней шапкой на голове. -
- Где? Больше вопросов Юра не задавал.
До половины второго , пользуясь теменью полярной ночи, мы, словно заправские мясники махали топорами у подъезда. Юре я отдал половину одной из туш, и он горячо просил не стесняться, и звонить по такому поводу в любое время суток. Еще минут сорок мы с женой рассовывали по холодильникам и развешивали за окна порубленное мясо, а потом грохнулись спать. Под утро снова пошел снежок и завалил следы нашего кровавого побоища у порога подъезда.
Последние выходные я провел в мясо- алкогольном раю, традиционно "горячо" прощаясь с берегом. На сердце было спокойно: пропитание семье обеспечено. Придя в апреле из автономки, я узнал что, моя дражайшая супруга свинину видеть больше не может, и за время моего отсутствия она с сыном не смогла даже ополовинить наш запас, и что скоро весна, и надо мясо срочно доедать. К чему я безотлогательно приступил...
Само- собой я поступил некрасиво . Но к тому времени я прослужил не один год и видел всякое. И зажравшихся, лоснящихся замполитов, и некоторых командиров с продовольственными складами в гаражах, и больших звездных адмиралов совершенно искренне считавших что, за десять дней в море без продаттестатов они никого не объели, и портфели штабных "лаперузов" набитые шоколадом, воблой и дефицитными консервами после каждой проверки и сдачи задач. Много всякого... Конечно, я поступил неправильно, но мне почему- то сейчас за это не стыдно.

Катастрофа
Моего личного слона звали Катастрофа. Всю стодневку я отдавал ему свое масло. Ему и его приятелю я передал все, что умел по профессии. Я не знаю, сдал ли он экзамен на воинскую специальность: «Связист-маломощник», я уже дембельнулся. Я не знаю, как сложилась его судьба. Я даже не помню, как его звали на самом деле. Во взводе он отвечал за все. Он первым пошел старшим по нарядам. «Шарил» он до безобразия. Мой дембель говорил так: «Когда я спрашиваю взвод: «Взвод, ты шаришь?» - вы должны подумать одну секунду, и если считаете, что косяков нет - ответить: «Шарю, шарю, бля буду, шарю», а если косяки есть, то: «Шарю по дешке.»
Но шарить - это не отсутствие косяков по службе. Шарить-это способность решать любые проблемы, и что особенно ценится - решать нестандартно.
Периодически Катастрофа попадал в какие-нибудь глупейшие ситуации, но при этом не терял своей веселой улыбки и вообще смотрел на жизнь оптимистически.
Теперь собственно история. К сержанту Брагину приехали родители. Факт приезда родственников именно к сержантскому составу вещь редкая, но не исключительная. Офицеры к подобным вещам, по крайней мере, в нашей части, относились всегда с пониманием, и сержант был даже снят, ради такого случая, с караула. Сняли его утром, а вечером, возвратившийся из караула сержантский состав ждал ну совершенно шикарный
стол, накрытый в ленинской комнате. Чего там только не было. Там было все. К примеру, там были не просто овощи, из которых мы сами сделали салат, там было подсолнечное масло, чтобы этот салат заправить. Среди прочего была, конечно, и водка. Правда, в мизерных количествах (один литр на десять человек), ну так уж получилось. Застолье решено было перенести на после отбойное время дабы-ибо... В общем, собрались ребята не столько выпить, сколько закусить. И в подготовительной суматохе (нарезание салатов, колбас, сала и прочего) забыли самое главное: запереть дверь. Ну а дневальные проебали фишку...
Проверяющий, майор танкист ворвался в праздник в момент, когда было выпито по первой, и народ приступил к всепоглощающему чревоугодию. Майор был пьян и видимо, поэтому допустил одну принципиальную ошибку. Через две, нет, вру, через пять секунд сержантский состав стоял по стойке смирно на взлетке, а майор галопом летел на добычу дежурного по батальону, не сообразив в спешке запереть место преступления. Заняло это минуты три не больше, при чем все это время он старался не выпустить нас из виду. А вот дверь в ленинскую комнату оказалась для него вне зоны видимости.
Майор еще только начинал набирать крейсерскую скорость, а стоящий дежурным по роте Катастрофа уже отдавал дневальным короткие и четкие команды.
А дальше был грандиозный шмон. Два майора, дежурный по части и проверяющий, со знанием дела обыскивали все. Была найдена куча всякой белиберды: гильзы от АК-47 (на вооружении уже давненько АК-74), располосованная на полосы простынь, приличных размеров свинорез и прочее. Водки не было. Причем мы-то видели, что она не покидала пределов ленинской комнаты.
Проверяющий удалился раздосадованный неудачей, буркнув на последок нечто нецензурное. Дежурный по части был явно доволен, что ничего не нашли. Поставив нас в известность, что мы балбесы он отбыл в дежурку досматривать видик.
«Катастрофа, где водка!?»
«Тащ сержант вы не поверите.» И он показал пальцем. Прямо над праздничным столом, на высоте человеческого роста, на книжной полке среди уставов, не прикрытая ни чем стояла водка.

Люфтвафельники

(философская ерунда о первых впечатлениях в армии)

- Афанасьев! Четыре! - в строю раздаётся вздох облегчения владельца фамилии. В казарме, так называемой абитуре, стоит ещё пока не строй а, скорее всего толпа, или даже вернее будет сказать - стадо разноцветной и разношёрстной молодёжи, каждый из которой приехал поступать в военное училище. Идёт оглашение результатов письменного экзамена по математики.
- Баранов! Кто Баранов? А?!!! Это ты Баранов! Два! Вот посмотрите, это именно тот случай, когда фамилия как нельзя лучше показывает истинное содержание и всё богатство внутреннего мира своего владельца.
У дежурного офицера хорошее настроение и, наверное, он мнит себя великим мыслителем, а может даже и где-то глубоко, в своём скудоумном сознании, возможно - поэтом. Как знать?! Но, очень похоже. Он пытается постоянно острить. Правда, топорно, по-тупому, по-казарменому, но выбора у нас нет, приходится покорно слушать. И раз мы все здесь по своей воле, то надо привыкать к этим корявым потугам на оригинальность военного сатирика, который, пользуясь своим возвышенным положением, пытается отыграться за свою моральную убогость на людях, скованных военной дисциплиной, и готовых терпеливо сносить любое подобное хамство.
Еще жива надежда, стать в недалеком будущем военным (красивым, здоровенным), влиться в ряды офицеров доблестной Красной Армии. И вот тогда уже, мы выскажем, ох выскажем всё, что об этом истинном баране в погонах думаем. Но в настоящий момент, у нас лишь одно право. Это право слушать и молча сносить хамство и оскорбления.
Кто не готов, не может или его нежная душа бунтует против такого скотства - вопросов нет. Шаг «вперёд» из строя и домой к маме. Но здесь нет места для слабости, мы приехали учиться и побеждать. И этого мудака в форме, лучше воспринимать именно как мудака. В голову не брать, сознание отключить, всерьёз не воспринимать. Ну, вот например - если из мусорного бака вылезет грязная ободранная крыса с облезлым хвостом и, глядя на вас пристально, заговорит человеческим голосом. «Мол, так и так, раздолбай ты этакий товарищ, уши у тебя оттопыренные, да и руку на сердце положа, дурак ты законченный...» Не знаю, как вы, а я уж точно слова той мерзкой гадины на свой счёт серьёзно не приму. Потому что, не входит она - крыса та драная, в общество уважаемых мной людей, мнение которых для меня жизненно важно и актуально.
Эх, если бы тот лейтенантик мысли читать умел, вот апломба бы у него явно поубавилось, веселье мигом бы улетучилось.
- Баранов, ну что стоишь как баран! Свободен Баранов! Пошёл собирать вещи. Домой! К своим баранам! - лейтенантик очень доволен своими афоризмами, доволен собой, гаденькая улыбка растянулась на его детском розовом личике от уха до уха.
По его новенькой с иголочки форме понятно, что ещё пару месяцев назад, этот хамло-затейник был таким же курсантом, и летал по нарядам как сраный веник. Но сейчас, куда деваться, статус его заоблачно высок. Он, мать его, господа, не много ни мало - офицерьё. И не дай Бог, будет нашим командиром взвода. Вот намучаемся, пока этот служака в оловянных солдатиков не наиграется, пока его дурная спесь не слетит. Вот же повезёт кому-то. Мама не горюй! Держись ребята!
Баранов вышел из строя, углубился в спальное помещение и начал собирать свои вещи, украдкой глотая слёзы. Жаль, конечно. Неплохой парнишка, из глубинки, и не его вина, что в сельской школе, таблицу умножения не успели выучить к десятому классу. То уборочная, то посевная, то очередная продовольственная программа нашей заботливой партии. Учиться в принципе то, и некогда. Так и зависли где-то на 8x8=64. А про дискриминант квадратного уравнения, Баранов только на экзамене в первый раз услышал.
А лейтенантик разошёлся не на шутку, хоть грязный носок в рот ему пихай. Моя б воля, так до самых гландов! Чтоб не пикнул. Но офицерику про наши заветные желания было не ведомо, и он самозабвенно продолжил. Вдохновение - страшная сила. Не иначе, Пегас лягнул копытом, пониже спины.
- Таких как ты Баранов, ждут колхозы. Ну, ничего, годик покрутишь коровам хвосты, и в армию. Но не офицером, нет. А солдатом. Стране нужны солдаты! А то, что же будет, если все офицерами то станут?! Это же ужас какой-то! А командовать то кем?! А, Баранов?! А после армии, ты опять в колхоз. К своим баранам! ХА-ХА! А эти орлы! Ну те, которые поступят там, окончат, наверное. Эти точно будут офицерами. Да! Точно! Это я тебе говорю! Да, авторитетно заявляю!!! Красой и гордостью нашей армии. Ну, прямо как я! Они станут не просто офицерами, а офицерами доблестных Военно-воздушных сил! Люфтваффе! Так звучит это по-немецки! ВВС значит. Чувствуешь, какая мощь в этом слове. ЛЮФТ! ВАФЬ! ФЕ! Какая экспрессия! (очевидно «люфтваффе» - это было единственное слово из курса немецкого языка военного училища, что отложилось в гениальной голове данного полиглота).
Клянусь, чем хотите, но что такое «экспрессия», для того филолога, до сих пор является самой страшной военной тайной. Но слово то, само слово, красивое. Не правда ли?! А звучит то как?! Не слово, а музыка! ЭКСПРЕССИЯ!!!
- Они ещё тобой покомандуют Баранов. Покомандуют! Ты ещё здесь? Ну, всё. Прощай!
Баранов, собрав свои нехитрые пожитки и со старинным бесформенным чемоданом в руке, у которого были ободраны уголки, скрылся за входной дверью казармы.
- Вихрев! Три! Голубев! Пять! Ни фига себе! Орёл, а не Голубев! Где Голубев? Ты, Голубев?! Фамилию менять надо, Голубев! Ты же орёл, математику, и на пять! Ну, череп, ну гений, ЭВМ! Ну, прям Софья Ковалевская! Я и то, только на три в своё время сдал и то со шпорой.
Лейтенант мечтательно закатил глазки, вспоминая дела давно минувших лет. И так, бесконечно долго, с комментариями этого «форменного идиота» или «идиота в форме» (от перемены мест слагаемых, как известно результат не меняется), которого, никто, нигде, никогда не только не слушал, но и вообще не воспринимал всерьёз, и нашедшего в нашем лице достойных, покорных и молчаливых слушателей, продолжалась моральная пытка.
В зависимости от озвученных результатов, кто-то, не сдержав эмоций, всхлипывал и уходил собирать свои вещи, кто-то молча сжимал кулаки на удачу, кто-то закатывал глаза и счастливо улыбался. Оставшиеся, затаив дыхание, с тревогой и волнением, ждали оглашения итогов своих экзаменационных достижений.
- Петровский! Два!
- Ууу-рааааа!!!
Строй вздрогнул. Такой реакции на приговор, не ожидал никто. Оторопел и сам глашатай. Он так и остался стоять с широко открытым ртом, громко скрипя своим скудным умишком, пытаясь осознать происходящее. Он даже несколько раз заглянул в оценочную ведомость, на предмет выявления ошибки оглашения результата. Он даже подумал, что возможно оговорился и назвал более высокую оценку, нежели ту, что стояла напротив фамилии Петровского. Несколько раз повторил, что оценка именно: «ДВА!». Но всё равно, происходило нечто необъяснимое. Абитуриент Петровский ликовал!
Петровский - высокий, хорошо сложенный, видный парень из Москвы, с явно интеллигентскими замашками, ломая строй, с восторженным улюлюканьем, метнулся в спальное помещение за своей сумкой. Попутно, он выкрикивал в адрес лейтенанта всё, что думает о нём. О его умственных и мужских способностях, включая конец его бездарного жизненного пути в стандартной конструкции из неструганных осиновых досок. И, где именно, он - Петровский, в скором времени и желает увидеть данного лейтенанта-мудака. И, что характерно - это обязательно в белых тапочках фирмы «Адидас», да ещё и с тремя полосками.
Все громко зашумели в знак одобрения, раздался свист и аплодисменты. Настроение у всех, за исключением лейтенанта, резко улучшилось.
Петровский выскочил на центральный проход казармы, именуемый «взлёткой» и на некоторое время остановился. Он, картинно раскланялся, поблагодарил всех за внимание, пожелал терпения, остающимся в этом заповеднике законченных моральных уродов. Затем, набирая ускорение, побежал к выходу, задорно размахивая модной спортивной сумкой с множеством кармашков на молниях.
Все ребята провожали его восторженными взглядами, ибо парень высказал то, что копилось у нас в душе, просилось на язык, но пока была жива надежда, поступить в училище, этот самый язык был наглухо прикушен зубами.
Лейтенант тем временем жалко нечленораздельно мычал, пытаясь скомпоновать достойный ответ вслед, убегающему Петровскому, но его мозговая деятельность дала явный сбой, алгоритм образования разумных словосочетаний завис - ум зашел за разум, ЭВМ в офицерской черепушке настойчиво требовала перезагрузки. Хаотично открывающиеся уста издавали лишь бульканье слюны и обрывки междометий.
А Петровский продолжал развивать успех. Увеличивая скорость, он неумолимо приближался к выходу, продолжая блистать колоссальными познаниями в области многоэтажных словарных конструкций русского языка за пределами цензуры. О таком богатстве родного нелитературного языка, многие стоящие в строю просто не догадывались. Сапожники, грузчики и прочие знатные матершинники просто отдыхают. Филолог!
Счастье для Петровского было очень близко, фактически на расстоянии вытянутой руки. Он даже протянул её, руку в смысле, чтобы взяться за ручку тяжеленной входной двери казармы, потянуть её на себя и оказаться на улице, на свободе. Но дверь открылась раньше. На какое-то мгновение, на долю секунды. Но это мгновение, круто изменило развитие происходящих событий.
Итак, дверь открылась, и в казарму вошёл настоящий полковник. Почему настоящий? Да потому, что на его груди сверкала звезда Героя Советского Союза, военная форма была выцветшей от палящих лучей, скорее всего Афганского солнца. Волосы на голове этого стройного, подтянутого полковника были белоснежно седы, а на кителе пришиты три красные полоски, которые означали, что офицер имел боевые ранения.
Толпа, тоесть наше пока ещё стадо, перестало свистеть, шуметь, аплодировать, и заворожено замолчало. Заткнулся и лейтенант, так и не находя сил и воли подтянуть отвисшую нижнюю челюсть, чтобы закрыть свой рот, только сейчас начавший исторгать грязные ругательства и всевозможные проклятия вслед убегающему абитуриенту.
Петровский начал тормозить, отчаянно скользя по отполированному до зеркального блеска полу. Но сила инерции, известная всем (тоесть, почти всем) из курса физики 5-го класса средней школы, сделала своё дело. Мятежный москвич со всей дури, влетел в этого полковника и, сменив дерзкий тон на оправдательно-подобострастный, очень быстро залепетал.
- Папа, я математику на два балла завалил! Короче, военный из меня не получится, поехали домой к маме. Буду поступать в Тимирязевку, на ботаника. Ну, какой из меня военный? У меня на портянки аллергия, и на «тумбочку» тоже (тумбочка - суточный наряд по роте). А, папа?! Я пшёнку НЕНАВИЖУ!!!
Полковник с трудом устоял на ногах, и взял своего сынулю за ворот дорогого фирменного батника, встряхнул основательно, и пристально посмотрел в глаза. Петровский-младший при росте в районе 185 см. съёжился до размеров котёнка и попытался отвести глаза в сторону.
- Победитель всех столичных олимпиад по математике завалил сраный экзамен?! Ботаником значит будем?! Цветочки нюхать! А Родине, кто служить будет?! Итак, быдло вокруг! Понабрали по объявлению кого попало! Была армия, а сейчас бардак, сборище из карьеристов и недоучек, - полковник почему-то пристально посмотрел на молчащего лейтенанта. Тот тоже непроизвольно съёжился и попытался где-нибудь затеряться или испариться.
- Короче, мама поплачет и перестанет, а ты - гордость школы с физико-математическим уклоном, победитель городских литературных конкурсов всё равно военным станешь. Где это видано, восемь поколений Петровских служило своей стране, а девятое поколение - цветоводом в оранжерею?! Вот уж хренушки, сыночек, дорогой! Пойдёшь со вторым потоком сдавать экзамены! И только попробуй мне отчислиться! На порог не пущу, фамилии лишу! Я тут с твоим будущим командиром роты переговорил. Толковый мужик! Если заметит, что ты дурака валяешь, под отчисление из училища начнёшь косить, он обещал использовать лучшие методы воспитания двух самых признанных и авторитетных педагогов.
- Типа Макаренко, папа?! - жалобно промямлил Петровский-младший.
- Лучше сынок, гораздо лучше! - ласково и многообещающе улыбнулся полковник: - Он к тебе обещал «Ипатьевский» метод применить и метод «Еблонского». В зависимости, так сказать, от твоих закидонов и внешних обстоятельств, сыночек мой дорогой.
Петровский-старший обвёл своим мудрым отеческим взглядом наш строй. Было видно, что данная сцена его откровенно тяготит и раздражает, но отеческий долг, как и воинский долг, этот человек выполнит до конца. Причём, любой ценой.
- «Ипатьевский» метод - это значит «ипать», «ипать» и ещё раз «ипать». Скрупулёзно и методично, пока до вас, дорогие мои, не дойдёт, что делать надо всё с первого раза, в отведенный срок, точно и качественно! А метод «Еблонского» - это сразу с правой... в «ебло»! Больно, согласен. Метод крайне непопулярный, но очень прогрессивно доходчивый! Надеюсь, до этого не дойдёт, ты - мальчик понятливый, а как говорил великий Зигмунд Фрейд: «человек такая скотина, которую надо или кормить или бить, а лучше чередовать!» Старый, всем знакомый метод «кнута и пряника», «морковки и палки», кому как нравится, - полковник уже обращался ко всем, кто стоял в строю. Мы инстинктивно подтянулись и заворожено внимали словам убелённого благородной сединой военного.
- А мамочке, я передам, что ты её любишь, скучаешь, целуешь. Но сегодня, сбылась твоя самая заветная мечта - стать настоящим мужчиной и продолжить славную династию Петровских, в которой были царские офицеры, белые офицеры, красные офицеры, советские офицеры. И какого бы цвета флаг не болтался над нашей многострадальной родиной, Петровские будут всегда защищать этот флаг, и свою родную землю. А то, что руководить вами будут отцы-командиры, не всегда достойные уважения, и приказы будут один дурнее другого, то не удивляйтесь этому. Беда эта в армии, именно от вас самих ребята, так как умные и толковые, не доходят до выпуска, бросая всё на полпути, устав от хамства и тупости бездарей, которые ни на что не способны. И чтобы скрыть ничтожность свою, вот и лезут, и прутся эти ублюдки в армию, где у подчинённых нет возможности обсуждать действия бездарного командира, карьериста, лизоблюда, раздолбая и недоучки. Беда это нашей армии, беда. Поэтому ребята, хорошо учитесь, достойно служите, настанет и ваше время. Когда станете большими начальниками, не глумитесь над людьми, как сейчас вам достаётся от . . . - полковник мельком бросил взгляд на лейтенанта, так и стоящего с открытым ртом, замолчал и повернулся к сыну: - Ты ещё здесь?! А ну марш на экзамены!
И вы знаете, Петровский сдал все вступительные экзамены на пятёрки, и служил образцово, наряды тянул без нытья и стенаний, папой своим героическим никогда не кичился, перед ребятами своими «московскими замашками» не рисовался. Короче, был вполне нормальный мужик.
Учились мы с ним в одной роте и однажды, все еще находясь под впечатлением от его виртуозной матерной тирады в казарме «абитуры», выданной в адрес зарвавшегося офицера, я поинтересовался, откуда рафинированный москвич обладает такими глубокими познаниями в непечатном разделе русской литературы. На что курсант Петровский улыбнулся и, подмигнув мне, выдал следующее.
- Понимаешь, мы же не всегда в Москве жили. Папу помотали по гарнизонам, мама не горюй! Я такое чудо, как асфальт, в первый раз увидел, когда мне 12 лет исполнилось, но не в этом дело. Там, где я вырос, детских садиков вообще не было, и моими няньками были солдаты в прямом смысле этого слова. А все их педагогическое образование это ШМАС - школа младших авиационных специалистов, пойми правильно и будь великодушен. А ребенком я был, ой каким, шкодным и непослушным. Так что, батенька, делайте выводы. И о методах Ипатьева и Еблонского, можно сказать, я наслышан с самого детства. Вот так!
Если честно, Петровский был очень вежливым, корректным, ответственным, исполнительным и аккуратным курсантом, скрупулезно выполняя все поручения, приказы и распоряжения. Вышеупомянутые методы великих педагогов Ипатьева и Еблонского, к нему никогда не применялись, потому что повода такого, вообще, не возникало!
Единственное, что его отличало от всех остальных ребят это то, что когда уставали мы безмерно, когда тупые шутки офицеров - этих доморощенных массовиков-затейников с воспалённым чувством самовлюблённости, убогими потугами на юмор и оригинальность, доводили нас до белого каления и отчаяния, когда руки опускались от безысходности, твердил он часто и повторял бесконечно с абсолютным философским спокойствием.
- А, что вы хотели? Мы все здесь с вами - люфтвафельники!
И вы знаете, он был прав. Но, тем не менее, своё прозвище он получил именно - «Люфваффе».
Далее, в зависимости от обстоятельств, оно могло трансформироваться в «Люфт», «Ваффе», «Люфтвафельник», или просто, но со вкусом: «Ваффельник». На которые, кстати, он никогда не обижался. Ибо считал, что данное прозвище, наиболее правильно обозначает и отражает не его человеческую сущность, как личности, а общее положение курсанта, в стройной армейской иерархии, как таковое, в целом.