Приклад.

Можно ли из обыкновенных слов составить описание белых ночей? Такое, чтобы человек, никогда не испытавший этого чувства, почувствовал. На Чукотке белыми ночами даже дизеля не ревут, как обычно, а тихо бормочут...
Сегодня вез пополнение в бригаду на речку Колби. Почему эта чукотская речушка, воду которой можно без опаски заливать в аккумулятор или в чайник, носит имя шефа ЦРУ..? Нынче весна, кое-где из-под снега показался кустарник, гуси прилетели, до паводка считанные дни. Солнце по небу ходит кругами, только в полночь чуть ныряет за сопку освежиться.
По пути постреливаю из мелкашки куропачей, несколько штук уже в кузове в ведре стоят, приедем - отдам Колбинской поварихе. Вдруг в редких кустах, метрах в восьмидесяти, замечаю одинокого гуся. Выстрел - гусь сидит! Глушу двигатель, чтобы не трясло. Выстрел - тот же результат! Так промазать с такого расстояния! Целюсь в гуся снова. Это уже не гусь, это личный враг, он напал на мою страну и только у меня есть оружие, способное его остановить! Выстрел - гусь сидит! Пропала страна! Перезаряжаю, выпрыгиваю из кабины, иду к гусю. Сейчас бы ружье... Подхожу поближе - черт, это «профиль» - силуэт гуся, вырезанный из фанеры и очень натурально разрисованный. Да, есть в стране талантливые художники! Пополнение ржет, невзирая на три кучных отверстия в фанере.
Проехав несколько километров останавливаемся на плоской вершине небольшой сопушки. Сейчас крутой спуск в ручей, а за ручьем, весь в снегу, «тягун» - затяжной подъем. Толпа вылазит размяться и один из новеньких, Леха, показывает на гребень обрыва впереди. Ба, куропач, метров 60. Достаю мелкашку, опускаюсь на колено. Ща реабилитируюсь. - Ты что, отсюда далеко, говорит Леха. Под руку. Отрываюсь от прицела. Не пойму, почему далеко. И вдруг доходит. Леха показывал на двух гусей, темными точками обозначенных на противоположном склоне долины, на «тягуне», метрах в ста слева от колеи. До них метров семьсот! Вскидываю мелкашку, целюсь в гуся, поднимаю ствол по вертикали градусов на 20 и стреляю. Гуси, конечно, выстрела и не слышали. Так и торчат на склоне. Мы покурили, расселись по местам, поехали. Когда спустились в ручей, гусей не стало видно. А поднявшись на противоположный берег увидели одного взлетевшего. Проехав еще вперед, увидели и второго. Лежащего на снегу. Я остановил вездеход и пошел к гусю. Мне едва хватило тех ста метров, которые я шел спиной к мужикам, чтобы согнать с лица улыбку. Пуля попала гусю в шею! Обратно к вездеходу я шел с видом человека, для которого валить гусей с семисот метров - обычный повседневный труд.
А сейчас полночь. Тишина. Белая ночь. Пока повариха камлает над дичью, сидим у костерка, попиваем чай. Вполголоса присматриваются мужики друг к другу.
- Слушай, а я тебя где-то встречал - говорит Юра, молодой парень, приехавшему со мной Лехе.
- Да и твое лицо мне знакомо. Ты в А. бывал?
- Нет, а ты в Б.?
- Нет. А в В-е?
- О, там был!
- А чем там занимался?
- В армии служил.
- В каких войсках?
- Зеков охранял. А ты ...
- А я там сидел!
Так, сгруппировался я. Ща начнется! Чувствую, мужики вокруг тоже упругими стали.
- Так это ты! Ну здоров! Рад тебя видеть - и бывший Зек обнялся с бывшим охранником.
И вот что они рассказали. Охранял Юра со товарищи бригаду на лесоповале. А в бригаде были мужики, попавшие по разным мелким причинам, «по бытовухе» на небольшие сроки. Нормальные мужики, и охрана из человеков попалась, уважали друг друга. И вот как-то раз сгонял этот Юра, пока бригада лес валила, в поселок неподалеку и приволок согревающего. Праздник был личный у кого-то в бригаде. А согревшись, задремал у костра. Растолкали его тогда, когда его Калаш почти превратился в десантный - полприклада сгорело в костре. Так вот, до конца смены мужики топорами сделали ему новый приклад, обожгли на костре - от родного не отличить.
- Прийдешь домой, клеем БФ-2 отлакируй - сказали. И так Юра с этим автоматом до дембеля и доходил.
Подивились мы, послушав, мастерству Зеков и еще пуще, дружбе Зеков с охранниками и притихли, Белую Ночь впитывая. Только журчал вполголоса хрустальный ручеек, стекающий с сопки над нами, да потрескивали головешки в догорающем костре.

Вспомнился старый стишок:

Хочу я так на свете жить,
Как вождь великий жил.
И так же в армии служить,
Как Ленин в ней служил.

БЕЗОПАСНОСТЬ ДВИЖЕНИЯ

- Товарищи офицеры!
Пистолетными выстрелами захлопали сиденья, зеленый с редкими вкраплениями черного поток вытек из зала, хлынул по парадной лестнице, вынес из гардероба шинели и шапки и схлынул, оставив у входа в Окружной Дом офицеров двоих - старшего лейтенанта и капитана.
- Чума пополам с холерой! - сплюнул под ноги капитан. Зачем собирали? О чем говорили? Чего докладывать-то будем?
- Да ладно, - фамильярно ответил старлей, нашел проблему! Во! Я брошюру успел заныкать, читай: «Обеспечение безопасности движения автотранспорта в частях МВО в осенне-зимний период обучения». Тут все написано.
В армии, как и в других культах мрачных богов, существует множество непонятных, а потому пугающих непосвященного обрядов. Например, совещания по обеспечению безопасности дорожного движения, которые ежегодно проводит военный комендант Мосгарнизона, между прочим, генерал-лейтенант. Любой офицер знает, что для обеспечения безопасного движения армии нужны всего-навсего другие автомобили, другие водители и другие дороги. Знает об этом и комендант, но, так как других автомобилей, водителей, а, тем более дорог, у него все равно нет, непримиримую борьбу за безопасность движения он предпочитает вести с трибуны. Естественно, знают об этом командиры частей и зампотехи, которых строгими телефонограммами выдергивают на совещания, и всячески уклоняются от выполнения унылой повинности.
В результате множественного перевода стрелок, интриг и перепасовок, от 181 батальона связи и РТО на совещание в конечном счете были отправлены капитан Валерий Винокуров и старший лейтенант Семен Калабушков.
Офицеры-связисты превосходно иллюстрировали собой марксистский тезис о единстве и борьбе противоположностей. Капитан Винокуров был высокого роста, лысый, кадровый и украинец. Старший лейтенант Калабушков, наоборот, был маленького роста, волосатый как мартышка двухгодичник и еврей. Объединяла этих двух совершенно несхожих людей слабость к употреблению. Валера уже дважды сидел за пьянку на гауптвахте, а Сеню сдали в армию наивные родители в надежде на перевоспитание отпрыска в здоровом армейском коллективе.
- Пить хочется... - задумчиво сказал Сеня.
- Прекращайте, товарищ старший лейтенант! - сварливо откликнулся Валера, - опять нажремся!
- Да мы пивка только...
- Ну, бля, отец семейства! - привычно осудил себя Валера, - ладно, поехали! А куда?
Сеня, как любой студент-технарь превосходно знал географию московских пивных заведений. Собственно, выбор был не очень велик: «Ладья» в Столешниковом к тому времени превратилась в гнусную распивочную; заведение на проспекте Калинина отвергли сразу, потому что там какой-то умник устроил платный туалет и попить пива оказывалось дешевле, чем, так сказать, наоборот. Сеня очень хвалил пивную на Абельмановке, почему-то напирая на то, что там пиво подают в кувшинах. После долгих споров выбрали пивной бар у Киевского вокзала, настоящего названия которого никто не помнил, но все называли его «Сайгоном».
- А если туда не попадем, - предусмотрительно объяснял Сеня, всегда можно метнуться в «Ангар-18», это рядом.
Чтобы было не скучно ехать, в ближайшей рюмочной употребили два раза по 150, и за столик в «Сайгоне» уселись в состоянии легкого изумления.
- Какая-то здесь закуска некачественная, - сказал Валера, брезгливо держа за хвост креветку, - мелкие, как головастики вареные, и, по-моему, тухлые.
- А ты головастиков-то вареных... того, употреблял внутрь? - захихикал уже изрядно пьяный Сеня.
- Молчи, грусть! - непонятно ответил Валера. - Отдохни у тихой речки, ты, угол от бани, самый темный и обоссаный! Эту креветочную мерзость во рту можно смыть только водкой!
- Водки здесь нету... - пригорюнился Сеня.
- А где есть?
- Ну, в «Ангаре-18», наверное...
- Пшли!
«Ангаром-18» назывался пивной ресторан. К Олимпиаде-80, вероятно, ожидая наплыва голодных туристов из недоразвитых стран, в Москве понастроили ангаров-столовых, но из-за бойкота в строй так и не ввели. Потом, чтобы вернуть хоть какие-то деньги, переделали столовую в пивную с подачей водки и назвали пивным ресторанам. Название «Ангар-18» кабак получил из-за популярного в те годы штатовского фильма и убогой складской архитектуры.
В «Ангаре» Валере сразу понравилось. Под водочку с пивом креветки пошли не в пример легче, опять же, обслуживание, официанты - культурка! Вообще, на советского человека любой, даже самый задрипанный официант производит волшебное действие: в нем просыпается купчина и немедленно требует разгула со сдергиванием скатертей, половецкими плясками между столиков и дракой со свидетелем невесты, которого нелегкая занесла из соседнего зала. В «Ангаре» скатертей на столах не было, свадьбы тоже не наблюдалось, поэтому единственным развлечением, доступным культурному человеку, было алкогольное освинение, которого тренированные приятели достигли в сжатые сроки.
В очередной раз возвратившись из туалета, Валера с удивлением обнаружил, что Сеня раз за разом пытается что-то смахнуть со стола.
- Ты чего, кружки уже не видишь? - отеческим тоном спросил он и пододвинул кружку к Сене.
- Почему? Вижу, - мертвым голосом автоответчика сообщил Сеня. - А он правее.
- Кто? - ужаснулся Валера.
- Морячок. Вон, стоит на столе и мне честь отдает. Сейчас я его поймаю. - Сеня опять заскреб рукой по столешнице.
- «Белочка»! - похолодел Валера. Как там у Пушкина? «Белочка бежала, хвостиком махнула»... Допился, «чайник»! А я - нет! - вдруг гордо подумал он.
Как любой сильно пьющий человек, Валера очень боялся «белой горячки», но почему-то считал, что, она, подобно снаряду, дважды один столик не поражает.
- А я вот трезвый... почти, - гордо подумал он, - и сейчас Сеню вылечу. Содержимое большой водочной рюмки, подобно глубинной бомбе, ухнуло в кружку.
- Пей, болезный, а то козликом станешь! - сказал Валера.
Сеня послушно осушил кружку, икнул, побледнел и затих.
- Сработало - удовлетворенно решил Валера. - Подобное лечат подобным!
Пьянка катилась по накатанным рельсам. Народ за соседними столиками попеременно казался Валере то милыми, давно знакомыми людьми, почти родственниками, то отпетыми негодяями, замышляющими недоброе. Стены дышали, изгибаясь в самых невероятных местах, накатывали теплые волны, сменявшиеся холодным ознобом, звуки слились в невнятное бормотанье и доносились как бы из-под воды.
Внезапно командоаппарат, спокойно тикавший в голове кадрового офицера, сработал, программные кулачки толкнули промытые пивом контакты и запустили программу «Домой!».
Валера немедленно поднялся, взял на буксир Сеню и мерным шагом тяжелой римской пехоты двинулся в сторону метро «Киевская».
- Валер, - проскулил Сеня, - мы куда?
- Домой, баиньки, тебе в «чудильник» пора.
- А почему кругом одни скелеты, а, Валер? Ну их, не подходи к ним!
На станции «Краснопресненская» пришлось выйти на поверхность, чтобы «сменить воду в аквариуме». В вагоне метро им уступили место.
Инстинкт, как всегда, не подвел Валеру. Крайняя в этот день электричка стояла у перрона. Слегка очухавшийся от свежего воздуха Сеня обнаружил автомат с газировкой.
- Железный брат, дай попить, - попросил он, обращаясь почему-то к Винокурову. Валера нашарил в кармане шинели монету, бережно напоил Сеню, потом загрузил его в вагон и устроился рядом, выбрав сидение с печкой.
- Так, - удовлетворенно сказал он. - День прошел хорошо. До Кубинки можно и поспать. Он привычно подоткнул шинель, подложил шапку под ухо, прислонился к оконному стеклу и сразу уснул.
Капитан Винокуров спал, но он знал, что ровно через полтора часа он проснется, выйдет из электрички и на последнем, насмерть промерзшем автобусе поедет в гарнизон.
Валера проснулся от тишины и от холода. Холодный, темный вагон был пуст. Сени рядом не было. Валера протер глаза и глянул в окно. Напротив, на крыше темного здания светилось зеленым слово «Можайск», причем буква «ж» паскудно мигала. Вспомнив теплое «Можайское» молоко с коричневой пенкой, Валера метнулся в тамбур. Стало полегче. Отжав дверь, он спрыгнул на пути. Замерзшая за ночь земля ударила по пяткам.
- Если вокзал закрыт, пожалуй, замерзну - подумал Валера. Больше всего на свете ему хотелось чаю с лимоном. Большую чашку, его любимую, расписанную розанами и золотыми финтифлюшками. Жена называла ее «чашка-мутант», потому что из гигантского блюдца дочка, когда была маленькой, хлебала суп.
Вокзал оказался открыт, но буфет не работал. Валера устроился на жесткой деревянной лавке. Мощный прожектор, освещавший стрелки, бил ему в глаза. Валера надвинул шапку на нос, сунул руки в обшлага шинели, закрыл глаза и тут же уронил голову, провалившись в липкий похмельный сон.
Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Валера открыл глаза. Откуда-то из темноты появилась уборщица со шваброй и ведром и начала деловито размазывать грязь по полу из искусственного мрамора.
- Попросить у нее чаю, что ли? - подумал Валера, с трудом подняв голову. - Нет, ну ее, еще орать начнет, подумает, что изнасиловать хочу, маньячка!
Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Погромыхивая ведром, уборщица приближалась.
- Надо бы... ноги... того... поднять... - сквозь сон подумал Валера.
Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Плюх! Плюх!
Внезапно наступившая тишина опять разбудила Валеру. Он открыл глаза и увидел, что прямо перед ним стоит уборщица. Уборщица молча смотрела в ведро.
- Что-то не так, - подумал он и опустил глаза.
В ведре плавала его форменная шапка.