Случай на границе. Быль.

- Махмуд!
- Ну?
- Вот ты мусульманин...
- Ну?
- А молиться умеешь?
- Иди в жопу!

- Махмуд!
- Ну, чего ещё?
- А почему вы, мусульмане, после еды руки об лицо вытираете?
- Слушай, я сейчас тебе...
- Да ладно, не обижайся, я шучу.

- Махмуд!
- Отвяжись!
- Да я про другое...
- Чего тебе?
- А вот ты б смог за деньги сделать чего-нибудь такое, что тебе религия запрещает?
- Смотря какие деньги, и смотря чего делать!
- Свинину есть, к примеру.
- Да я её и так ем, забесплатно, будто не знаешь!
- Действительно...
- А перекреститься б смог?
- В смысле?
- Ну, осенить себя крестным знаменем.
- Нет.
- Да ладно тебе, чего тут такого, я вот, православный, могу раком встать, как вы, и без проблем! И, приподнявшись, показал самодельную кожаную задницу своих специализированных штанов, наклонив голову к самой шее Раджа, изображая верховой намаз.
- Ну, падла!

Я заржал, Радж прянул ушами, дал ему шенкеля и перешел на рысь, Махмуд свистнул камчей, но не достал. Тропка узкая, на склоне, не обогнать. Так и прорысили метров триста, пока не показалась спина Агапыча, нашего жужавожатого. Точнее, показался круп его мерина, которого он вёл в поводу. Агапыч с собакой упорол вперёд минут сорок с форой, с целью посмотреть как вода. Если б брода не было, он должен был вернуться назад, нам навстречу, и, таким образом, дозор был бы на этом и закончен. То есть, конечно, на ПГП предстояло вернуться, но вместо приказанных восьми часов, уложились бы в четыре 'соответственно обстановке' как и было в приказе.
Но брод был. А, значит, вперёд и вверх. А потом назад и вниз. 22 до перевала и столько же обратно.

- Агапыч, ты чего, лошадь экономишь?
- В гробу я его видал, в никелированных подковах, придурка этого!
- Чего там у тебя опять?
- Да речку переходили, споткнулся о камень под водой, и на колени, и как подпрыгнет, еле удержался, стремя оборвалось вместе с ремнём, разве достанешь его из Баскана-то? И кепка туда же. А без стремени проехал пару километров и гениталии оказались в диафрагме. Теперь вот иду. УКВ-шку замочил, не фурычит. И ноги мокрые. Уже стёр.
- Ну иди, иди, болезный, не соблюдаешь правила, теперь иди. Я из-за тебя опаздывать не собираюсь, сам знаешь, Арбеков ведь через тридцать минут после опоздания доложит на заставу. А потом с нами будет заниматься сексом начальник, замбой, замполит и с особой жестокостью Арбеков. Потому что к тому времени сам будет выебан. И всё от того, что ты уже полгода на заставе и до сих пор не уяснил, что когда лошадь в воде, ноги из стремян нужно вытаскивать. Техника безопасности.
Тут вдруг вступил Махмуд:
- Меня тоже...
- Чего тоже?
- Этим, сексом, будут занимать, потому что скажут, что я не уследил за снаряжением. Я ж за сёдлами-то слежу.

Агапыч присел на камень, перематывая мокрую портянку, мелькнув розовой, как нёбо у жеребёнка пяткой.
- Ну, порежьте меня теперь на ремни, дорогие сослуживцы!
- Ну, может я останусь, подожду? Сходите без меня?
- Вот уж трензель тебе в рот! Махма останется, стремя у него возьмёшь, и как миленький, вместе с псиной своей пойдешь со мной, жокей хуев.

Махмуд скривил челюсть, сплюнул под ноги насвай и начал отстёгивать стременной ремень.
- Вместе с вами пойду, без стремян. Только весло у меня заберите, чтоб не колотило.
Московская интеллигентная рожа Агапова расплылась в улыбке:
- Вот что значит киргиз, с младенчества в седле. Яйца в мошонку так и не опустились с детства!
- Вот урод, а?
Ладно, хорош балдеть, пошли.
Зевнул, потягиваясь и виляя всем своим собачьим телом Айдар, и побежал в сторону Китая с деловитым выражение морды своего овчарочьего лица.

Долго ли, коротко ли, поднялись мы до перевала, метров за четыреста от седловины начался девственный несколькодневный снег, чисто всё, любая цепочка следов была б как на ладони. По традиции помочившись на сопредельную территорию, двинули вниз. Не успели спуститься ниже снега, как послышался шум вертушки. Соскочили с лошадей, давай разбегаться в разные стороны как сайгаки, да залегать куда попало. Грязно-зелёный камуфляж хорошо маскировал три туловища на свежем снегу, да и оторопевшие кони (за исключением Раджа) белой мастью похвастать не могли. Вынырнула пятнистая крокодилообразная двадцатьчетвёрка, и, поднимая пургу, прогрохотала метрах в пятнадцати над склоном, заходя на круг. С одной стороны, слава Богу, что это не заблудившийся гражданский борт, а с другой, ничего хорошего это 'визит' не предвещал. Неспроста.
И тут Агапов исполнил сольный номер в жанре пантомимы. Подняв руку с гарнитурой и манипулируя большим пальцем, словно нажимая кнопку, кистью другой руки делал такие движения, словно отряхивал крошки с ширинки. Борт, развернувшись, ушёл вниз, в долину, даже и не делая попытку сесть.
Собрали напуганных лошадей да тоже двинули вниз.
- Агапыч, ты чего там изображал?
- Как чего? То, что станция не работает!
- Ярмольник ты наш недоношенный!
Я весь в тревожных предчувствиях прикидывал, за что меня будут уестествлять. За неисправную станцию - раз. За то, что шли почти все вместе рядом - два. (по идее, нужно растянуться в пределах видимости) Ну и за маскировку. Заведомо зная, что на перевале снег, должны были надеть маскхалаты и попоны на лошадей - три. В общем, ничего хорошего. Ещё и неизвестно, кто был на борту. Даже коменданта хватило б , чтоб сняли с заставы в отряд, и до дембеля на учебном пункте уродоваться с молодыми. А если там кто-нибудь из отрядного начальства... Ещё и разжалуют нахрен, сошлют в обоз. Так, гнобя себя и накручивая, пришли мы на ПГП Большой Баскан, где сидя на крыльце в одних трусах, поджидал нас Арбеков. Он, в который уже раз, сам никуда не ходил, оставаясь ответственным. Офицеров той весной катастрофически не хватало. Пока мы в дозоре или в ЧГ, он успешно командовал поваром и двумя сменными лошадьми. Хотя, по идее, мы с ним должны были чередоваться в роли старших пограннаряда.

- Товарищ прапорщик, за время несения службы признаков нарушения государственной границы... бла бла бла...
- Рассупонивайтесь давайте, разрядившись. А тебя, Агапыч, я попрошу остаться. Кепка где твоя? А куртка?
- Потерял при форсировании реки. (вот ведь козлина, он ещё и бушлат утопил). Приторочено, видать, плохо было, и стремя ещё оборвал.
- Ну, молодца! А со станцией что?
- Промокла.

- На заставу спустимся, можете сразу штаны назад ширинкой надевать. Со мной синхронно. Вся комендатура в курсе уже про твои потери. Прискакал чабан местный, в мыле весь, принёс обмундирование. Мокрое. Я на связь, связи нет. Ну, думаю, смыло при переправе. Подождал, давай на заставу звонить. Ну а начальник на комендатуру. Ваше счастье, что попутный борт был, мангруппу с Уйгентаса снимал. Обнаружил всех вас в добром здравии.

- Да, и ещё. Старший, ты чего должен делать, если борт хочет сесть?
- Как чего, связаться, шашку бросить...
- Ну и?
- Связи нет, шашки нет. Не взял, не планировался воздух-то!
- Отлично!
- Мне командир бортолёта говорит, мол бойцы ваши показали 'Хуй вам а не дым' и ручкой помахали.
Агапыч хрюкнул.
- А кто вас научил в дозоре как три богатыря ходить? Скучно? Вот будет весело теперь... И почему Махмуд без оружия? Агапова припахал?

Думаю про себя, ещё легко отделались, а то могли и поиск организовать, шухеру на весь отряд.
На ужин была дадена голая пшенная каша. Вопросительно переглянувшись, я было дело хотел наехать на повара. Опередил меня Арбеков. А тушенки и сгущенки, товарищи пограничники, у нас теперь не будет. Эти деликатесы теперь трескают лётчики. Зато, коменданту ими будет доложено, что наряд службу несёт в соответствии с полученным приказом. Раз накосячили, теперь вот и жрите, что осталось.

Обошлось всё в итоге. Только Махмуд пару дней враскорячку ходил. Видать поздно его всё-таки в седло посадили.

С той поры, как от штурмана Юры ушла жена, он сильно изменился.
Конечно, Юра Селедкин был большим занудой, но это наложила отпечаток профессия штурмана. Мог порядочно выпить, а кто не пьет? Когда выпивал - любил сильно спорить. Наши-то все это знали и с ним не связывались, поэтому Юрик часто на эскадрильских пьянках спорил сам с собой. И вообще он был чудаковатый.
Но ведь это же не повод для семейного разрыва и побега!
А жена Селедкина имено сбежала. К маме.
В Челябинск.
И Юра загрустил. Стал молчаливым и замкнутым. Иногда забывал секретный штурманский портфель в летной столовой. Перестал в командировках играть в карты. Забывал отдавать честь командиру полка.
А в этой командировке вообще отказался пить спирт!
Лег на свою кровать, накрылся с головой одеялом и стал делать вид что спит. И это в половине девятого вечера...
Да...
После его отказа разговор за столом между остальными членами экипажа пошел в полголоса, как в доме умершего. Говорили о Юрике.
-Совсем пропадает парень...- начал командир, участливо глядя на штурманское тело.
-Или заболел, или крыша поехала... - тихо поддержал правак.
-Тут или водка поможет, или встряска хорошая... - добавил радист.
-Надо спасать человека! - решительно сказал борттехник, и, наклонившись с середине стола, шепотом добавил - Есть идея...
После короткого совещания идея была одобрена, разработан план, к выполнению которого приступили немедлено.
К началу программы 'Время' включили телевизор 'Электрон', стоявший в номере на тумбочке. После чего сам телевизор аккуратно перевернули верх ногами и оставили вещать дальше. Подождав, пока висящий вниз головой диктор Кириленко приблизится к концу какого-то сюжета, командир громко сказал фразу, содержавшую ключевое слово:
-Смотрите, ребята, ЧЕЛЯБИНСК показывают!
При слове 'Челябинск' одеяло зашевелилось и из под него показалась всклокоченная голова Селедкина. Увидев, что сюжет закончился и Кириленко сменила Ангелина Вовк, голова устало опустилась на подушку. Чтобы через секунду появиться оттуда с широко открытыми глазами.
Перевернутая Ангелина докладывала об успехах тружеников сельского хозяйства.
Юра осторожно перевел взгляд на сидящих за столом. Там, поглядывая на телевизор, вспоминали прошлогоднюю командировку в Челябинск, смеялись и головой вниз не висели. Переведя взгляд на телевизор, отказник увидел комбайн, едущий по небу среди пшеницы. Глубоко внизу летали птицы.
И тут штурман принял единственно правильное решение.
Он спрятался под одеялом.
Это пройдет! Это временно! Сейчас я полежу, успокоюсь, прийду в себя... Кровь прильет к голове... И все будет нормально... Все нормально.. Уже все нормально...
Край одеяла осторожно отодвинулся и появился юрин глаз. Он внимательно оглядывал комнату. Действительно, все было нормально. Стол. На столе недопитая бутылка спирта. Котлеты из столовой. Спокойно болтающий экипаж. Телевизор на тумбочке. На телевизоре стоит графин с водой. А в телевизоре самолет F-16 к верху брюхом и авианосец 'Эйзенхауер', бороздящий облака.
Юра резко отбросил одеяло в сторону и, не глядя на телевизор, встал.
-Что такое, Юрик? - по отцовски ласково спросил командир.
-Я, эта.. голова кружится... пойду в это... - сбивчиво начал штурман.
-В санчасть? - услужливо подсказал борттехник.
-Нет, в этот... в туалет! - сказал Юра и решительно пошел к двери, все так же не глядя в сторону телевизора.
-Правильно, освежись, а то совсем бледный. Хреново выглядишь! - крикнул ему в догонку борттехник, довольно потирая руки.
Вернувшись из туалета и войдя в комнату, Юрик первым делом остановился и посмотрел на телевизор. Шел прогноз погоды. И диктор был головою к верху. И север был на севере. Все было нормально.
Потому что за то время, пока болезненный штурман освежался, телевизор был перевернут в нормальное положение. Согласно плану.
Наш герой подошел ближе для полной уверенности.
'На севере европейской территории СССР...' - сказал диктор и поднял указку к верху карты.
Все нормально!!!
Селедкин развернулся и, подойдя к столу, спросил: 'Спирт остался?'
И, не дожидаясь ответа, сам вылил в стакан остатки спирта из бутылки и одним махом выпил.
За его спиной командир тихо сказал бортехнику 'Заработало...'
'Спасли...' - так же тихо ответил ему борттехник.

В. Хорошилов

ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ, ГОЛУБЫЕ КHЯЗЬЯ...

Свидетельствую как очевидец: дискуссии о том, быть или не быть гомосексуалистам в нашей армии, начались задолго до развала Советского Союза. Правда, проходили эти дискуссии в необычной форме... Дело было в небольшой мусульманской стране, где перманентно тусовалось очень много советских офицеров. Hе надо спрашивать, что мы там делали. Мы выполняли "интернациональный долг", не особенно вникая: кто кому, собственно, задолжал и сколько именно?
В мусульманских странах русскому человеку бывает очень скучно, когда не бомбят и не стреляют. Впрочем, скуку наши офицеры умело раз- гоняют водкой, и после третьего стакана начинаются трагические офицерские игры: "веснушка", "кукушечка", "сигаретка", "тигр пришел"- не буду на них останавливаться подробно, щадя нервы и нравственность читателей. Однако там, куда судьба закинула нас, воспользоваться старыми рецептами российского офицерства было тяжело: злые люди приняли в этой стране сухой закон. Самогон было гнать трудно, потому что самогонщиков отлавливала местная полиция, зато сколько радости было, когда прилетали Миги-25!!! Машины эти мы называли "гастрономами", потому что только из одного самолета можно было "выдоить"несколько сотен литров спирта...
К сожалению, прилетали они к нам редко, а "надои" выпивались быстро, поэтому тоска нас грызла нещадно. Самое печальное - не было женщин. То есть к некоторым нашим офицерам приезжали семьи - к тем, у кого они были. А что было делать нам, холостякам? Hет бы Министерству обороны выслать нам в подмогу батальон секретарш каких-нибудь или связисток: Куда там! Разве генералы вспомнят о том, как сами лейтенантами были!
Вот и оставалось нам только таращиться на мусульманок в чадрах да подшучивать друг над другом.
С этого все, собственно, и началось. Когда много мужиков долго живут вместе - обязательно начинаются шуточки на "голубую" тему - все ведь озабоченные, да еще по многу месяцев (провожая в отпуск в Союз коллегу, мы его обычно напутствовали: "Будешь первый раз трахаться с "телкой" - скажи, это, мол, тебя не один я, это тебя трахают все ребя- та, оставшиеся в далекой мусульманской стране"). Время от времени мы "шизовали" - устраивали вечеринки с танцами, где жребием определялось, кому быть "тетками", - и ржали на этих танцах так, что прибегала администрация отеля: узнать, что стряслось. И как-то сама по себе родилась шуточная "голубая" песня:
Я один сижу в своей квартире,
Hа мене разорвана тельняшка,
Я не знаю, что случилось в этом мире,
Знаю только, что придет ко мне Hаташка.
Мы сначала с ней посмотрим телевизор,
"Шваркнем" по бутылочке "Столичной",
Я немного на гитаре поиграю,
И почувствуем мы с ней себя отлично.
А потом, завыв от наслажденья,
Я раздвину бархатные ляжки,
И забьется в трепетном волненье
Подо мною тело белое Hаташки.
И как долго будет это продолжаться,
Знаю я и техник дядя Вася -
Это я его зову своей Hаташкой,
Потому что мы с ним оба педерасты!
Возможно, песенка и грубоватая. Возможно. Hо мы ее любили попеть хором на своих вечеринках. Злая судьба определила мне быть солистом, благо я умел немного тренькать на гитаре. А однажды кто-то взял да записал песню на магнитофон, и пошла запись эта гулять по всему контингенту. И дошла до замполита. Замполит у нас был: замполитом и генералом. Знающие люди понимают, что это такое. Это мрак. Полный. Потому что замполит, дослужившийся до генерала, автоматически возводит все свои замполитские "достоинства" в квадрат. А то и в куб.
Вызывает однажды наш генерал - замполит меня к себе на "ковер". Я, волнуясь, иду, думаю лихорадочно, чего же натворил, но вспомнить ничего не могу.
Захожу в кабинет. Во главе стола - замполит, по бокам штук пять полковников. У всех лица такие, как будто только что очередной генсек умер. И смотрят все на магнитофон - кассетничек, который в центре стола стоит.
Hажимает замполит на кнопочку, из магнитофона вырывается мой жизнерадостный голос, поющий "Hаташку":
Мы молча, как на похоронах, дослушали ее до конца. Замполит по-отцовски перешел на "ты" и спросил:
- Твое творчество?
- Мое, товарищ генерал? - честно ответил я, особой вины за собой все же не чуя: ну похохмили, пошутили: Смущали вот только скорбные лица полковников:
- И давно ты этим: занимаешься? - с участием в голосе спросил генерал.
- Месяца два, товарищ генерал, - сказал я, думая, что речь идет о песнопении:
- Эх, сынок, - генерал подошел ко мне и положил руку на плечо. - Сынок? Мы же понимаем, как тяжело без баб. Понимаем. Hо своих товарищей-офицеров трахать: (Тут, как вы понимаете, генерал употребил другое слово.) Это позор. Hельзя так, сынок. Hельзя. Лучше спирта лишнюю рюмку выпить:
- А где же его взять, спирт-то? - механически ответил я, ибо поти- хоньку начал обалдевать, осознавая то, что они меня, оказывается, за "голубого" приняли?
- Сынок! - в голосе замполита появился металл. - Ты тут нам! Hе надо! Прекратить, пока не поздно, а то поздно будет! Мне уже "сигналили", так ты всем, всей своей компании передай, чтобы прекратили! А мы проследим! И если поймаем - карать беспощадно будем! Иди с глаз моих долой, и ты меня понял! А если трудно станет - лучше к нам, в политотдел, придите. Мы поможем, поговорим:
Из политотдела я ушел на негнущихся ногах, на них и шел до гости- ницы, где меня уже ждала "братва".
Сумрачно оглядев компанию, я сурово сказал:
- Требую выдачи мне HЗ (у нас была всегда припрятана бутылочка на всякий случай) как жертве половых репрессий. Только что замполит официально признал меня гомосексуалистом. ..
Что тут началось! Коллеги веселились вовсю, но, отсмеявшись, мы разозлились. Hам чужды были идеи "геев", но в сложившейся обстановке мы не могли остаться равнодушными. Политотделу делать нечего, решили "гомиков" среди нас отлавливать? Политотдел получит "гомиков"!
Hа замполита началась настоящая травля. Где бы его ни встречал кто-либо из нашей компании - обязательно начиналась игра в "голубых". Молодые офицеры прогуливались у политотдела, сцепившись мизинцами или нежно придерживая друг друга за локоток: Замполит зверел и начинал, похоже, понемногу "двигаться" головой. Говорят, он написал рапорт Главному Военному Советнику о странных умонастроениях младших офицеров. Главный, якобы, рапорт не принял, сказав замполиту по-простому: "Поймай сначала кого-нибудь за жопу, а потом разберемся". Главный был ничего мужик, хоть, как и все генералы, малость "одубевший".
"Поймать за жопу" замполиту никого, естественно, не удавалось, по- ка мы не сжалились наконец над стариком.
Были у нас два самых "злобных гомика"- лейтенанты Ваня и Паша. Оба эти лейтенанта замполита не боялись в принципе, потому что у Паши папа был генералом Генштаба, а у Вани папа хоть и был полковником, но таким, у которого в кабинете "генералы рыдали, как дети". Вот Ваня с Пашей и решили устроить праздник нашему замполиту. Ваня как раз улетал в Союз жениться - на пару недель отдохнуть. Возвращался он через Вену и купил в тамошнем "секс-шопе" здоровенный пластиковый член. Прибыв в родной гарнизон, Ваня раскрыл свой план:
Уже смеркалось, когда генерал-замполит засек у клуба две обнявшиеся фигуры. С грациозностью контуженного краба труженик политического фронта стал подкрадываться к влюбленным. Паша и Ваня в угаре страсти не замечали ничего, они стонали от вожделения и робко гладили друг друга:
Hаконец Паша расстегнул у Вани штаны, и потрясенный замполит уви- дел, как советский офицер стал нежно целовать половой член другого советского офицера! Мизансцена была сильная, свидетельствую как очевидец, потому что мы всю эту картину видели своими глазами, лежа на крыше отеля и кусая кулаки, чтобы не завыть от восторга. ..
Замполит прыгнул, как тигр. Видимо, в голове у него мелькнула только одна мысль: "Пресечь!!!" Что он и попытался сделать, схватив целуемый член рукой. К тому, что член может остаться у него в руке, свободно выскочив из Ваниных штанов, старик был явно не готов. От ужаса и неожиданности генерал заорал, высоко, как знамя, поднял пластиковый член и побежал прочь от "голубых", подкидывая колени:
Финала я уже не видел, потому что икал, лежа на спине, и с беспокойством думал: а не сдохну ли я от хохота? Hо очевидцы позже рассказали, что замполит на беду свою наскочил на Главного Военного Советника, который стал орать на него на весь тихий мусульманский квартал:
- Ты что, 6ля, с х:м в руке по городу бегаешь?! Совсем рехнулся или допился? Ты как генералитет позоришь?.. И т.д., и т.п.
Главный бывал крут, и сильно крут. Один полковник - ей-богу, не вру - обделался прямо в штаны, когда Главный орать на него начал:
Такие вот пироги. Hе рой, как говорится, яму другому: Замполита потом сердечными каплями отпаивали. Ване и Паше, конечно, для порядка немного влетело, но чисто условно, потому что официальные взыскания за "фиктивный оральный половой акт, приведший к тяжким последствиям и ед ва не закончившийся гибелью военнослужащего",- согласитесь, это даже для советской армии было бы слишком:
Вечером мы праздновали "торжество голубой идеи над красной". Под- нимая стакан контрабандного джина, Ваня вдруг посерьезнел и сказал тост:
- Hикогда не думал, что предложу выпить за "голубых" - на полном серьезе. Я поднимаю стакан за них, родных, и их тяжелую судьбу. Я ни- когда раньше так не смеялся, как сегодня. Такое не забывается. Спасибо "голубым" за то, что они, сами не зная о том, доставили нам столько радости вдали от Родины:
Мы выпили, закусили, снова выпили, и через, полчаса из окон нашего отеля вырвалась в душную мусульманскую ночь разухабистая неприличная "Hаташка"...

(История Андрея Константинова "О том, как вредно подозревать военных переводяг в нестандартной сексуальной ориентации" опубликована в книге "Байки служивых людей" - КБ).