Анонимное анкетирование

Мало того, что я был главным комсомольцем заставы, я ещё и делегатом первого съезда ЛКСМ ПВ угораздился, но это отдельная история.
Вот, благодаря этим обстоятельствам, замполит комендатуры вечно заставлял заниматься всякой ерундой. То увезёт в село Покатиловку, на комсомольское собрание местной средней школы, где можно было пощупать замечательных новых комсомолок пристёгивая на грудь значёк, или того хуже в саркандский райком комсомола на какое-нибудь сборище, где вообще всю дорогу говорят только на казахском языке, впрочем половина слов это 'комсомол' 'Ленин' 'партия' 'демократический централизм' 'саранча' 'трактор' 'центральный комитет', все без превода понятно.
Зато в перерыве, в буфете можно было купить сигарет 'Дюбек', и мезозойских пряников. А потом, слово давали, как бывшему делегату, и смотрели на меня все эти люди как на космонавта, удивляясь в кулуарах, 'надо же, делегат, а молодой какой'. Только что автографы не брали. Я в свою очередь, нёс какую-то хуйню прямо из головы с трибуны, без бумажки, и импровизируя даже умудрялся вставлять 'саранчу' и 'бахчевые культуры', чем снискал безмерное уважение аборигенских комсомольских ячеек. Замполит за это всё грозился сделать меня инструктором в отряд, в звание прапорщика предварительно возвысив. Комсомольским инструктором я быть не хотел, а прапором, с удовольствием, но только лишь затем, чтобы начистить репу Арбекову, на равных, по нашему, по прапорщицки, и сразу уволиться ко всем чертям.

Привезли нам как-то раз бумагу из политотдела, где предписывалось провести анонимный опрос среди личного состава, и перечень вопросов из пятнадцати пунктов. Причём силами комсомольской организации, чтоб офицеры в процесс не вмешивались, ради откровенности ответов. Напомню, народу нас срочников было всего 18 душ. Из них киргизов 8 штук, два татарина родом из Оша, таджик из Фрунзе, москвич Агапыч, хохол Бойко из Кременчуга, двое из челябинской области, пермяк Сурков, я из Коми АССР, и Марик Зелинский вроде из Мангышлака.
Говорю замполиту, мол хуйня получается товарищ капитан, анонимностью-то и не пахнет. Киргизы в основной своей массе только расписываться умеют. Кроме того, идентифицировать почерк можно легко, Везде ведь журналы, у колунов наблюдения, у дежурных свои, и т.д.
И всё было б пофигу, да вот вопросы уж больно дебильные. Не выйдет ничего.
Придумали мы такую штуку. Каждый пишет сам, но я потом своим почерком переписываю начисто все анкеты. На том и порешили. Итак, перечень вопросов. Составлял их человек явно больной на голову, или просто клинический идиот.
У меня сохранился листочек этот, и пару ответов, которые не приняты были.

1 Возраст
2Срок службы
3* Гражданская специальность
3 Семейное положение
4 Ваш любимый писатель
5 Ваши достоинства
6 Ваши недостатки
7 Кем вы хотите стать после демобилизации
8 Несколько слов о комсомоле (у меня была истерика когда первый раз прочитал)
9 Существуют ли в вашем подразделении неуставные взаимоотношения
10 Количество детей в семье
11 Ваш кумир
12 Считаете ли вы удовлетворительным ваш досуг
13 Устраивает ли вас качество информационного обеспечения
14 Доверяете ли вы своим командирам
15 Пожелания в свободной форме

(третий пункт два раза, это не моя ошибка, это так и было)

Ну представьте себе, что понапишет среднестатистический кыргиз из сельской местности, который в общем-то не дурак (дураков не брали на заставу), но с письменностью не вполне в дружбе.

Пишет Нурпазыл Сапарович Жантороев

Цитирую дословно.
1 19 и половина
2 2 года (это он имел ввиду всего, потому, что отбарабанил год к моменту написания сего документа)
3 Табаковод на касемсот (в смысле трактор К-700)
3 не женатый, мать есть отец тоже

(тут его клинануло на писателе и он затупил, попросил дописать Касыма, тот городской парень, три курса Фрунзенского универа за плечами) Дописал.

4 Солженицын
5 Коммуникабельность
6 Недостаток финансирования
7 Клоуном на лошади
8 Когда значки комсомольские на закрутке будут?
9 Не понял вопрос
10 Бездетный
11 Арбеков
12 До сих пор нет виолончели
13 Качество да, а обеспечение нет
14 Смотря чего
15 Желаю, чтоб земля без ласки не грустила,
Желаю, чтобы руки крепкие мужчин
Не в дула пистолетов вкладывали силу
А в плуг и в мирный гул машин.
И чтобы злу и войнам вопреки
Вовек не тосковали на планете
О доброй теплоте мужские руки
Ни старики, ни женщины ни ихни дети

Замполит как до Солженицына дошёл, сразу испариной покрылся.
Переписал я листочек этот, вместо Александра Исаича - Агнию Барто поставил, а вместо Арбекова - Иглесиаса. Стихи оставил как есть.

Через некоторое время, вызывает меня начальник, и давай склонять к сожительству за то, что ему из отряда уже три раза звонили, и спрашивали, нахуя нам на заставе виолончель. Зато прислали баян.
(который потом Арбеков пропил нечаянно)

Есть в городе Перми военный аэродром "Сокол". И занесла меня нелегкая году этак в 98 старшим машины встречать военно-транспортный самолет. Он должен был привезти шмотки нового начальника (летающий контейнер). Ждали мы долго, самолет опаздывал. Я успел перезнакомиться со всем дежурным персоналом, благо это в основном были девушки-прапорщицы и мы чудесно попили чай с их домашними пирожками.
Наконец борт приземлился и тут случилось собственно то ради чего я и пишу эти строки.
Самолет был какой-то Ан с кабиной стрелка сзади (прошу прошения - не специалист).
Он зарулил на разгрузочную площадку. Опустилась задняя аппарель, вышел экипаж, усталый и довольно трезвый на вид. Затем донесся странный грохот и из глубины самолета, держась за борт одной рукой, другой волоча за собой велосипед, практически на карачках, появился в дупель пъяный мужик в летном комбинезоне. Таким макаром он добрался до аппарели и с трудом ссыпался с нее на землю.
Затем он вскочил на велосипед и совершенно ровно, как по струнке понесся куда-то по взлетке.
Дальше была длительная пауза. Я и другие встречающие смотрели сначала вслед удаляющемуся члену экипажа, затем на оставшихся летчиков.
Наконец кто-то из них произнес:"Это наш борт-стрелок, у него здесь баба". Затем добавил:"Стоим два часа, успеет".
Вот собственно и все. Наша авиация с такими мужиками непобедима. Ура товарищи!

Корми его тысячу дней, чтобы использовать один час.

Китайские мудрецы о солдате.

Тоже вплавь, но серьезно:

Это - жизнь


Ночью, сразу после нулей, его кораблик потерял второй и последний якорь, и до утра дрейфовал в штормовом районе.
Утром он решил укрыться на Лавенсаари - погода портилась дальше. Чуть раньше в бухту зашел 700-тонный гидрограф, принялся швартоваться при шквальном отжимном ветре и, заведя кормовой, неуклюже ерзал в двадцати метрах от деревянного пирса. И надо же такому случиться, натянутый струной кормовой швартов ГСа выдернул из пирса стокилограммовый кнехт, как гнилой зуб с длинными корнями. Кнехт со свистом перелетел через корму гидрографа, отбросив швартов, преодолел тридцать метров до проходящего мимо ПСКРа и рикошетом от башенки АК-230 ушел рогами прямо в сбившуюся на ветру ютовую швартовую группу. Три очень разных ноги, одна из них открыто, ребра, пальцы, рваная кожа, кровь. Слава Богу, живы все... В базу, скорее!
При выходе из бухты на повороте произошло касание грунта, но это ерунда. Хуже другое - один за другим посыпались оба передних дизель-генератора. Не дай вам Бог служить на больших кораблях, и штормовать на малых. Так вот, без якорей, с одним генератором - на пределе энергетики, короткая и злая балтийская волна, голова-ноги, дошел до базы, а при швартовке был еще навал на первый корпус, срезанные под ноль стойки лееров и торпедный аппарат буквой 'г'...
А в бригаде - начмор и контрольные ревизоры из округа - сразу на борт. Ну, командир, успевай уворачиваться. Покалеченных забрали, довез. А у механика жену в больницу положили, дети одни, у пома, почти весь путь домой возившегося с перебитыми ногами бойцов и сумевшего остановить артериальную кровь, вспухла челюсть и температура 40, а зама начпо забрал - бумажки писать по воспитательной работе. И не объяснить ничего этому козлу. НШ улыбается и говорит очень-очень тихо, как же, отзыв корабля с границы. Комбриг сидит молча, фуражку в руках вертит. Это все под адмиральский мат, но да ладно, живущие у водопада, говорят, перестают слышать его шум... Ты пиши, командир, пиши, пиши, пиши.
Поздно вечером я, старший лейтенант из, ах-ах, штаба бригады, зашел к нему, принес документы. Дверь командирской каюты открыта, настольная лампа. В длинной плетенке покачивается над столом большая банка растворимого кофе. Приветственный кивок и жест руки на кресло напротив.
- Зрам желам, Александр Васильевич. Мои, так сказать, соболезнования.
- Да ладно, - напротив меня в косом свете лампы лицо в усмерть уставшего человека с живыми блестящими глазами, - Чего там... Это - жизнь... Кофе хочешь?