-Отбой, - орёт дневальный. Всё, свет потух. Успеваю заметить, что ломит спину и больно пульсируют мозоли. Проваливаюсь. Снится разборка. Бьют по почкам, по рёбрам. Больно. На стене - пожарный щит. Горемык, нахальный мерзкий дедушка выпучил глаза, орёт мне что-то в лицо. Пусть орёт. Не впервой. Так охота схватить багор у пропороть его, снизу доверху. Нельзя, себе дороже. Ну, или хотя бы дать металлическим наконечником рукава по чайнику. Он ведь вот он, совсем под рукой, рукав-то. Тоже нельзя. Совсем забъют. А что хотят на этот раз? Ааа, за самогоном. Ну-ну. Горемык продолжает орать, слюни летят в лицо. Слюни кажутся жёлтыми и ядовитыми, как у гюрзы. Чья-то рука хватает, выдёргивает из кровати. Это уже действительность.
- Оделся, вышел на задки.
Вокруг тихий шорох, подняты "по дедовской тревоге" ещё три "духа". Сижу на кровати, пытаюсь прийти в себя. Хлопок по шее. Головная боль возвращается. Я так долго не протяну. Оглядываюсь - конечно, кто-же ещё... Горемык, тварь. Проходим мимо дневального, равнодушно устремившего взор в потолок. Вот и задок. Место до страшного знакомо. Вот щит, вот обод от Зилка (гальюном по-нашему). Сюда бросают чинарики.
- Чё, урод, всасываешь плохо? - начинает занятия Горемык.
Молчу. Болит голова. Ломит спину. Пожарный щит - вот он.Под ноги что-то влетает. Падаю. Это бросили Дениску-казанца. Сапоги поднимают нас обоих. Здоровый толстый водила, кажется пермяк, докуривает сигарету. Бычок летит в лицо. Терплю. Помню сон. Сон повторяется в мелочах. Держу себя в руках. Когда перед армией ходил последний раз навестить ребят в секции, - последнеее напутствие тренера было - "держать себя в руках". Держу. Не знаю, зачем. Их, дедов - всего десятеро осталось. Борзые они, - да. Двое-трое что-то могут, остальные - так , подпевалы. Ах, да, вспомнил почему. Они бьют сзади, тихо, в темноте. Боец - в госпиталь, с них взятки гладки. Горемык орёт. Слюна брызжет. Долой сон, хер с ним, всё равно, долго не выдержу. Перед глазами - рожа Горемыка. Выпученные глаза. Больше не вижу ничего. Глубина резкости - минимальная. Кроме Горемыка ничего не существует. Рука, абсолютно не повинуясь мозгу хватает пожарный рукав. Арматуру не скрутили. Хорошо. Горемык разошёлся, тянет руки к моему лицу. Удар по гениталиям. Падаю. Тяну с собой шланг. Стоит надо мной, вглядывается в лицо. На, со всей дури втыкаю диффузер в его рыло. Горемык разгибается, хватается за лицо. Окно казармы, выходящее на задок открывается. Чей-то огромный кулачище опускается на голову Горемыка. Успеваю заметить на запястье татуировку - дятел. Горемык неестественно складывается напополам и падает. Окно закрывается. Замешательство. Дениска жуёт бычки, расположившись на корточках около "гальюна". Друган Горемыка, шахтёр Вильдян стоит, опираясь ногой о спину Дениски. На лице застыла глупая улыбка. Да, Вильдян, это не кино, не видик. Не отмотаешь. Сейчас только вперёд. Вы мне выхода не оставили. Хватаю багор. Бегу к нему. Сильный удар в голову уносит меня под лавку. Вижу сапоги. Сначала пинают меня. Потом сапогов добавляется. Кто-то падает, бьют его. Боже, как болит голова. Тела падают, глухо охают. Кто-то орёт матом, обещает выпустить кишки, кто-то басит "мама". Рука с татуированным дятлом вытаскивает меня из-под лавки. Уже ничего не понимаю. Куда-то ведут. Да хоть под расстрел. Наплевать. Звон, круги, лица. Пытаюсь вырваться, - не тут -то было. Умывальник. Пол в крови. Двое отмывают Дениску. Рука с дятлом сгибает меня напополам, засовывает под кран. Печёт рассечённую бровь. Кровь капает, смешивается с водой, превращается в длинные ржавые ручейки, уходит. Мысли неуверенно возвращаются, пытаюсь стоять сам. Никак.
- Меня заебали эти ваши «упал», «поскользнулся». Вы - люди. Понятно? Люди!
Голос знаком, не могу поднять голову. Голос знаком.Рука с дятлом, царапая мозолями лицо смывает кровь.

Это комроты, вечный капитан. Он сегодня дежурный...
С тех пор между собой мы звали его Спартаком. С любовью и уважением. С гордостью. Вот какой у нас командир. За ним - в огонь и воду. Спасибо, кэп, спасибо! Это была не просто выигранная потасовка. Это был жизненный барьер, который мы, 18-ти летние перешагнули, благодаря ему, Офицеру Советской Армии, вечному капитану, Человеку!

Давным-давно, еще в эпоху Леонида Ильича, служил мой дядька на авианосном крейсере "Минск". Гнали они его с завода во Владивосток. Путь не близкий и, кроме освоения новой техники, чтобы не было морального разложения среди личного состава, начальство усиленно напирало на наведение чистоты "чтоб сверкало как у кота яйца" и политработу "неприкосновенность священных рубежей". И к последней трети похода технику освоили, все сверкало и блестело (особенно палуба), а любого супостата порвали бы как Тузик тряпку.
Когда пошли в международных водах вокруг Китая, получили из штаба приказ "не поддаваться на прокации" - отношения тогда были на грани войны.
Появились китайские корыта, сначала вели себя смирно, потом начали было борзеть, но быстро пришли в чувство после того как пара истребителей у них на глазах в клочья разнесла плавающую мишень и после этого уже не выпендривались.
Потом появились китайские еропланы, потом к ним присоединились вертушки, летали кругом, их сопровождали сильными выражениями (а ничего другого нельзя - приказ). Поскольку никакого воздействия эти выражения на них не производили, то ребята начали наглеть, приближаясь с каждым разом все ближе.
Однажды один вертолет кружил рядом, а потом взял и прошел над палубой. Поскольку палуба была территорией Советского Союза и все воздушное пространство над ней вплоть до ионосферы соответственно воздушным пространством СССР, то нарушения священных рубежей было налицо. Но нарушителя пришлось проводить только боцманским лексиконом вместо чего-то более существенного. Впрочем, от этих выражений стало бы тошно и капитану Флинту с его попугаем. Но так как слово - не ракета (а почему - см. выше), то вертолет улетел целехонький.
Сообщили в штаб о происшествии и получили оттуда категорический приказ "не поддаваться". Через некоторое время этот же вертолет снова прилетел и деловито завис над палубой, открылся люк, из него появилась желтая китайская рожа с мегафоном и начала материться. Исчерпав скудный запас бранных слов и не удовлетворившись произведенным эффектом, рожа исчезла и вместо нее в люке появилась тощая китайская жопа. Покрасовавшись так немного и, чтобы совсем уконтрапупить мировую атмосферу, жопа насрала на палубу, после чего вертолет закрыл люк и вполне довольный собой улетел.
Все просто взбесились - не для того палубу драили!
Сообщили в штаб - а оттуда опять приказ: "Чтобы ни одного выстрела, а не то всех под трибунал", а что касательно всего остального - разрулим, мол, по дипломатическим каналам.
Но русский моряк не лаптем щи хлебает и даже со связанными руками найдет возможность подраться за веру, царя и отечество. Вот что придумали.
В корабельной мастерской сделали рогатки, снарядили их отличной авиационной резиной. По каптеркам нарыли ржавых гаек, зубилом на них сделали хорошие заусенцы. Определили огневые позиции, раздали оружие и стали ждать супостата.
Он не заставил себя долго ждать. Прилетел, завис над палубой, открылся люк, из него без лишних церемоний показалась жопа, и в этот момент была начата стрельба на поражение. Попали и не раз и в жопу, и в вертолет. Надо было видеть, с какой бешеной скоростью драпал вертолет с открытым люком к своей китайской матери. Наверное, поставил рекорд скорости. Больше он не появлялся.
Финал у этой истории был такой. К следующему походу офицеры завели несколько двустволок, а на камбузе запасли мешок крупной соли. Но старый знакомый больше не появлялся. А зря. Мог бы поделиться старыми впечатлениями,а заодно и приобрести новые.

Один зимний отпуск.(Извините, получилось длинно).

Олег сладко спал. Точнее не спал, а додремывал свой сон сладкой дремой человека вот уже полтора года привыкшего вставать по команде и от того, так ценившего эти мгновения утренней неги. Олег был курсантом военного училища, сдавшим зимнюю сессию и приехавшим домой, в один из подмосковных гарнизонов, в такой долгожданный отпуск. Почти две недели свободы! Сквозь дрему он слышал как под шепотное поругивание матери: «Тише! Не шуми! Дай Олежке отоспаться!», родители быстро собрались и поехали за покупками в Москву. Была суббота и за окном царила зимняя тишина выходного дня. Вчера они с однокурсником Серегой после позавчерашнего посещения вагона-ресторана, покупки после закрытия оного бутылки дешевого вина у соседнего проводника, распития его со своими проводницами и безуспешных попыток завязать с ними более близкие и нежные отношения, а также краткого сна, на слегка нетвердых ногах ступили на платформу московского вокзала. Их встречал Серегин отец - бравый полковник, в слегка сдвинутой на одно ухо папахе, проведший курсантов мимо комендантского патруля, которому они небрежно откозыряли и усадивший их в собственную двадцатьчетверку. И это было весьма кстати.... Бррр! Поежившись во сне, Олег вспомнил как год назад их с Серегой, желторотых «минусов», расслабившихся в предвкушении долгожданной свободы, сцапал комендантский патруль, выписав «путевку» на строевые занятия, которую им еще два раза в Лефортово продляли. Серега жил в другом гарнизоне, по пути мимо Олежкиного и Олега доставили прямо к подъезду дома. Матушка отпросилась с работы, чтобы приготовить вкуснейший обед из самых-самых любимых Олегом блюд. Отец тоже пришел на обед и уже больше не пошел на службу. Под неодобрительные взгляды матери он достал из морозильника бутылочку «запотелой»...Все эти картины проносились в сознании Олега, то погружая его в пучину дремы, то приближая к реальности... Но окончательно просыпаться не хотелось. Послышалась мелодичная трель звонка входной двери. «Кого это еще нелегкая несет?»,- подумал Олег и погрузился глубже в объятия Морфея. Вчера, после обеда он набрался смелости и позвонил Ленке. О, ... Ленка! Предмет безнадежных и тайных Олежкиных воздыханий с конца 7-го класса, красавица и некоронованная королева школы из параллельного класса, окруженная сонмом поклонников-старшеклассников, она от этого казалась еще более недоступной, но и еще более желанной... Прошлым летом, в конце августа, Олег отдыхая со своей компанией на озерах, случайно столкнулся со скучающей в своей компании Ленкой. Они погуляли вечером, он не очень умело сорвал пару почти невинных поцелуев. Потом Олег уехал в училище, были письма от него и одна открытка на 7 ноября от нее... В дверь продолжали настойчиво названивать. «О Боже!»,- Олег перевернулся на другой бок и натянул подушку на голову. Вчера они долго гуляли, потом Ленка, мягкая и податливая, таяла от его поцелуев. Эх, вот тут-то и пригодились Олегу уроки, почерпнутые в ходе посещений общаги медучилища города, в котором он учился. Сегодня Ленка обещала зайти к нему к 12 дня, послушать привезенную Олегом магнитную ленту с записью последнего диска «Uriah Heep». Родители ну никак раньше 6-7 вечера приехать не должны были и все это вызывало у Олега ощущение радужных перспектив... В дверь уже просто колотили руками и ногами. Делать нечего. Скомандовав самому себе противным голосом дневального: «Ку-у-у-у-рс, подъем!», Олег встал и пошел открывать дверь. В квартиру вихрем ворвался одноклассник Колян. «Олежка выручай, спасай, только ты можешь помочь!!!». Колян появился в их классе в начале 2-ой четверти 8-го класса. Эта была его девятая (!) школа. Папа делал карьеру, переезжал из одного «дикого» гарнизона в другой, мама воспитывала младшую сестру, а Колян учился то в сельских, то в гарнизонных, то в бабушкино-дедушкиных школах. В 9-ый его перевели только потому, что муж завуча был непосредственным подчиненным его папы. Во всем остальном кроме учебы он был хорошим, компанейским парнем. После школы папа собирался пристроить Коляна в ВУ, но грудью на защиту сына встала мама - хватит ее загубленной по дальним гарнизонам молодости! Папа пристроил Коляна в подмосковный лесотехнический институт, известный тем, что кроме 8-ми факультетов, кующих кадры для советской ракетно-космической отрасли там даже был один действительно лесной. Первую сессию Колян миновал только благодаря годичному академическому отпуску, а во второй попытке горел как швед под Полтавой. Его отец уехал с внеплановой проверкой в ЮГВ, а Колян, оставшись без поддержки, уже получил два «банана» из двух, ему грозил третий по матану и безрадостная перспектива отчисления и весеннего призыва (в те времена откосить свое чадо от священного долга не мог даже и начальник уровня его отца). Колян предложил Олегу, крепкому хорошисту, сдать экзамен за него. «Да ты что, да я, да у меня и вообще, Ленка к 12 обещала...», - отбивался Олег. «Нормально, сдашь, вечером пойдем в «Висячий», возьмешь Ленку, я свою, потом ко мне, маманя к сестре уехала до завтра, пластинки послушаем новые»,- упрашивал Колян и добился своего. «Висячим» или точнее «Висячим хером», называли в гарнизоне кафе с поэтическим названием «Восход». Некоторые холостые офицеры многочисленных в/ч гарнизона в день получения денежного довольствия умудрялись напиваться в этом заведении до состояния от которого и пошло обиходное его название. Позвонив Ленке и сбивчиво объяснив ситуацию, они помчались в институт. По дороге Колян проводил инструктаж. Много не отвечай, вполне достаточно тройки, не бойся, лектор меня не знает, вторая тетка тоже не на нашем факе вела, ребята в группе нормальные, не застучат, пойдешь ближе к концу, пока подучишь слегка, и вообще сегодня суббота, сессия, в институте лишних людей нет. Время пролетело быстро. Олег судорожно листал конспекты и учебники, пытаясь освежить в памяти то, что уже год назад сдал. «Ну все, давай, пора», - сказал Колян. Олег вошел в аудиторию и тут его молнией пронзила мысль, от которой стало нехорошо: «Блин, я же забыл спросить, как у них, у студентов, все это делается, подход-отход, взятие билета... а! Была не была!». Четко, по уставному чеканя шаг, Олег подошел к столу. Товарищ преподаватель! Студент ....ов для сдачи экзамена по математическому анализу прибыл! У педагога, женщины средних лет, от удивления поднялись брови. Берите билет. Билет N 7. Разрешите идти готовиться? Идите. Вы наверное после армии? Да... т.е. да нет.. ээ.. просто папа военный. «Боже, что за чушь я несу?», - ужаснулся Олег. Дале было шоу одного актера. Разрешите отвечать? Студент ...ов на первый (второй, третий) вопрос ответ закончил, и т. д. и т.п. в полном соответствии с нормами поведения советского курсанта. Окончательно добил Олег педагогов и сдающих студентов, когда получив зачетку с оценкой «отлично» спросил: «Разрешите идти?» и, четко повернувшись через левое плечо, вышел из аудитории...
Колян был вначале взбешен от полученной высокой оценки, но потом успокоился и они славно посидели вчетвером с Ленкой и подружкой Коляна в «Висячем», потом пошли к Коляну слушать музыку потом разошлись по комнатам, потом... Было и потом. Это был чудесный отпуск. По утрам родители Олега уходили, и к нему приходила Ленка и они почти до самого обеда проводили время в постели. На обед прибегала матушка, чтобы перекусить и самое главное накормить своего ненаглядного сына. Ленка уходила перед ее приходом и до вечера занималась своими сессионными делами в своем московском «заборостроительном» институте. Вечерами они гуляли.
Но все хорошее быстро проходит. Отпуск кончился. Олег вернулся в училище. Первое время он писал Ленке многостраничные письма по три раза в неделю. Но она не отвечала. А когда в августе он приехал в отпуск, то узнал, что Ленка вышла замуж за выпускника МГИМО и уехала с ним в теплые страны. Олег окончил училище и поехал служить на Дальний Восток. Колян после этого случая долго обходил стороной кафедру математики чтобы не «засветится». Его отца перевели в Москву и их семья уехала из гарнизона. Пополам с горем и папиными связями Колян закончил институт и был папой, к тому времени уже генералом, призван защищать Родину в одну из московских приемок. Встретились они с Олегом через 6 лет в стенах академии, где опять вместе сдавали зимние сессии. Но это уже другие истории...

Что в Имени Твоём....

- А теперь,- сказал Стилгар, обращаясь к Полу, ?ты должен принять для себя имя, которым тебя будут называть только в нашем братстве Фременов.
- Как зовут тень пустынной мышки на второй луне Арракиса? ? спросил Пол.
- Муаддиб! ? ответил Стилгар.
- Могу ли я зваться Полом Муаддибом? ? спросил Пол.
- Отныне - ты Пол Муаддиб! ? произнёс Стилгар....

Вольный перевод сцены из фильма Дэвида Линча "Дюна" ? по бессмертному роману Фрэнка Херберта.....

У американцев это вообще институт, клички, боевые позывные и лётчиков и пехотинцев. Джонни "Булл" Джонсон или просто Булл, Мейверик и Мейхэм, Поло и Байсон. А у нас? А чем мы-то хуже были!!! И значит, было братство и значит, были имена братства, настоящего, не слизняков от воров в законе и братанов по понятиям, но братьев, которым имя, не кличка и не позывной, проштамповывалась самой жизнью.

Можно было быть Ивановым, а стать Штрихом, Петровым и стать Комиссаром, а можно было быть Белым и даже Белой Лошадью, Рыжим и Кирпичом ? ну что поделать, если у тебя 2 метра роста и кулаки размером с гирю, и даже надев погоны 2 ранга, по-прежнему остаться Кирпичом. Можно было быть Борькой просто и тонуть на лодке, задыхаясь от ядовитых паров и ловя в лицо дугу в несколько тысяч вольт, и потом год не видеть и не слышать. А можно было, будучи Опёнком, Опелем и даже ещё кем-то в одном лице, скрежетать зубами от ненависти под американскими бомбами в Триполи, проклиная выбор, ну не несут суда разведки оружия, а как оно нужно было, и ведь Триполи помнился ещё таким тёплым и мирным за полтора года до этого, когда "Гангут" принёс наше братство туда в последнем дальнем походе...

А можно было быть Питоном и падать с забора на Дежурного по Училищу, вот же чёрт его занёс, и потом объясняться что запах этот - от кошмарного количества конфет с ликёром, съеденных на вечеринке и это от благих намерений ? не пить... А можно было быть Джином и, вырезав из всего наличного хозяйственного мыла мужские члены, обставить ими дверь в каюту ненавистного старпома Дзержинского. Можно было быть Биллом и назвать Горшкова Маршалом Советского Союза, в лицо Горшкову, а можно было быть Плафоном ? ну что поделаешь, коли на плафон и похож...

Имена Братства ? под ними велась предварительная прокладка взросления, для того, чтобы по ней выйти на манёвренный планшет жизни с его Линиями Относительного Движения Предназначений, и сближениями в кратчайшее время с точками Судьбы по истинным курсам Выбора, человеческого и офицерского. Под этими закодированными ёмкими штампами делались первые шаги на палубы флота, того, знавшего Океан и Врага лично, в лицо, ставя наших Опелей и Кош, Маней и Бород с Щеглами против их Мейвериков и Бизонов....

Они звучат, те имена, как зов, как пароль в прошлое, а может и в будущее, носители которого не согнули спину и удержали голову, потому что не забыли и могут вздрогнуть, когда кто-нибудь на улице окликнет какого то капдва, выкрикнув, а может быть и выдохнув через столько лет: Кирпич, а может быть Пахан, а может быть и Джин или Адмирал. Не пугайтесь, это не бандиты разговариваеют, это осколки империи говорят в своём ЗАСе, пытаясь склеиться, собравшись в то единое, сейчас уже разбитое, целое, которым они когда то были и где имя твоё было флагом...

Я помню Вас мои друзья и братья, я зову Вас, пытаясь напомнить Вам ваши настоящие имена, и как заговорённый, каждый день повторяю: SOS, Save Our Souls, Господи!!! Спаси Наши Души.....