Стройбат.

Настоящий прапорщик - это не тот, который может чего-либо спи.. (достать). Главное - сохранить и использовать по назначению (т.е. для себя).

Служили в одной части 2 страшных прапорщика - хохла. Причем, оба родом с Западной Украины. Т.е. хохлы отчаяные. Уже с приличной выслугой лет, опытом и т.д. и т.п. Старшинами в разных ротах. Была у них одна, но пламенная страсть - САЛО. Все бойцы, получавшие посылки из дома, подвергались их неназойливому вниманию: "Что пишут, как дома дела... сала нет случайно - просто спрашиваю ?". Упаси господь, не отбирали, не вымогали - просто просили угостить. Соответственно, доброму бойцу - некоторые поблажки, закрытие глаз на что-либо и т.д. К дембелю в ротах сало в посылках получали практически все, не исключая узбеков и туркменов.
Причем, эти прапоры были друганы, но не пропускали возможности чего-либо друг у друга подтянуть. В том числе и САЛО, но потом вместе его же и употребляли - так сказать, воинская смекалка и доблесть.

И вот, под Новый год, один из прапоров где-то надыбал приличный шмат. День, домой ему еще рано, приспособил он этот шмат, аккуратно завернутый, на подоконнике вверенной ему каптерке. Каптерку тщательно запер и пошел на плац грузить бойцов.
Казармы расположены в 5-этажном здании. 1 этаж - штаб, медсанчасть. 4 этажа - роты.
Обладатель сала (ОС) - на 3 этаже. Конкурент (К) - на 4-ом.
(К) учуял добычу, увидел, начал действовать.
Из своей каптерки (каптерки - друг над другом - 4 этаж) высунулся из окна (мороз нипочем!!!) и стал нанизывать шмат на лыжную палку. Нанизал и стал его к себе наверх тянуть.
Окна выходят на плац.
(ОС) нутром почуял недоброе. Окинул взглядом плац, здание рот. Узрел действо.
И тут я понял, что такое настоящий прапор - особенно хохол.
Широкая ухмылка, победный взор, резкий удар ребром ладони левой руки по сгибу правой руки и торжесвующий крик на весь плац:
"Хуй тебе - оно ПРИВЯЗАНО !!!"

P.S. В сале была сделана дырка, продета добротная веревка, которая была привязана к батарее в каптерке.

«Мудрый, как змей....»

В разгар борьбы с пьянством на флот прислали борца с употреблением алкоголя среди офицеров и мичманов. Целого полковника - психолога от медицины....
Взялся за дело он весьма рьяно. Несмотря на лето Севстопольское с его солнцем, пляжами и морем - все предложения по этому поводу отверг с негодованием, затребовал из комендатуры данные о задержанных в нетрезвом состоянии офицерах и мичманах, и стал вызывать их.
Разговор происходил всегда по одной схеме:
- Вас задержали в нетрезвом состоянии?
- Так точно!
- Вы много пьете?
- КАК ВСЕ!
- Как это как все? На Новый год пьете?
- Да!!
- А на день рождения?
- Да!!..
- А на 23 февраля?
- Да!
- На восьмое марта?
- Да...
- На первое мая?
- Да..
- На девятое?
- ...
- На день ВМФ ?
- ...
- День рождения жены ?
- .....
- Детей?
- ......
................
.............
И так далее, и так далее....
И в заключение:
- Значит КАК ВСЕ ? Вы пьете круглый год ! Вы - законченный алкоголик !
...........
Выявлял он алкоголические массы флота всю неделю, а тут и командировка к концу подходит.... С водичкой в Севастополе всегда неважно было, уговорили его в общем на баньку.
Но! Борьба с алкоголизмом - и главный борец !
Так что ни - ни !
Однако на всякий случай запаслись....
И вот, когда московский борец очередной раз с видимым отвращением принял, после парилки, стакан минералки, самый решительный из флотских осмелился:
Юрий Васильевич, а Вы сами - то как к выпивке относитесь ?
Тот помолчал, минералки глотнул......
- Как, как, КАК ВСЕ !,,,,,

Из дневника писателя Ильи Войтовецкого

В октябре 1973 года, как только объявили о начале войны Судного дня, я кинулся к сборному пункту нашей части (за плечами у меня уже был пятинедельный «курс молодого бойца» - в 1972, мне шёл тога 36-ой год; по окончании «курса» меня приписали к воинской части со специальностью «водитель патрульного джипа»). Придя на сборный пункт, я пробился сквозь толпу мужчин (в Израиле при объявлении войны не посылают призывных повесток; военнообязанные знают места сбора своих частей и сами приходят туда для отправки к месту боевых действий) и потребовал немедленно отправить меня на фронт.
- Дедушка, - сказал мне бородатый офицер в ермолке, - иди к своей бабушке. Когда придётся брать на фронт таких старых засранцев, как ты, считай, что всё пропало.
Прошло совсем немного времени, и тот же офицер принёс мне домой повестку - ночью, часа в 2.
- Что, так плохо? - спросил я его, напомнив разговор в первый день войны.
- Таки да, - ответил офицер, - таки плохо.

***
В конце семидесятых в Иерусалим внезапно прилетел египетский президент Анвар Садат. Естественно, наши службы безопасности позаботились об усиленной охране. Из городов и посёлков Западного берега были оттянуты в Иерусалим пограничные и полицейские части для охраны высокого гостя, а внезапно образовавшийся дефицит заполнили «милуимниками» - такими старпёрами, как я: нам срочно прислали повестки, за считанные часы вооружили и обмундировали и разбросали по территории «арабской Палестины». Я опять попросился в Шхем. Нас разместили на базе, относящейся к пограничным войскам. Восемнадцать не очень молодых солдат-резервистов, и так получилось, что все - выходцы из СССР.
Поздним вечером мы заняли места в крытом брезентом кузове «командкара» и выехали в патрульную поездку по улицам города. Чтобы не скучать, затянули песню. Ну, что могли петь солдаты, воспитанные пионерской организацией, комсомолом и коммунистической партией, получившие высшее образование в советских ВУЗах и прошедшие службу в Красной (Советской) армии! Конечно же, «Солдаты, в путь!», «Комсомольцы-добровольцы», «Едут новосёлы по земле целинной» - и т.д. Командкар вилял по узким улочкам Шхема, а мы драли глотки и горланили советские песни на чистом русском языке.
Оказалось, что среди арабов было немало таких, которые обучались в советских учебных заведениях, они хорошо понимали и говорили по-русски. В тот вечер недоумению их не было предела. Они позакрывали окна и двери и не высовывали носа на улицу. Не израильские оккупационные войска напугали их; по городу прошёл слух, что в Палестину вошли советские войска, и назавтра к командованию Армии Обороны Израиля поступила петиция с просьбой защитить жителей Западного берега от советской угрозы.

***
Помню, как года через два или три после приезда Садата я опять оказался в Шхеме. В старших классах школы начинались волнения. Ученики собирались в школьном дворе и били оконные стёкла. Наши не вмешивались: сами разбиваете, сами будете вставлять, школа не наша, а ваша.
Рядом со школой находилась Гробница Иосифа, на её крыше был наблюдательный пункт. В нашей части служил большой рыжий грузин, он приехал в Израиль, потому что был женат на еврейке. В армию он пошёл охотно и служил замечательно. Как-то раз во время его вахты на крыше Гробницы Иосифа школьники не ограничились битьём стёкол в собственной школе, их камни полетели в сторону израильского солдата. Наш грузин (горячая кавказская кровь!) без лишних разговоров вскинул автомат и дал очередь поверх голов разбушевавшихся подростков; те попадали на землю. Через несколько минут подъехали наши офицеры, сняли грузина с вахты, заменили его другим солдатом, а нашего героя доставили к полковнику, командиру базы.
- За мою родину? - разволновался грузин. - Да я их всех!.. Да я их маму...! Да я их бабушку..! Да я всех их мам и бабушек - до десятого колена!
(Эту тираду он прекрасно произнёс на иврите с характерным грузинским акцентом.)
Грузин буянил, а полковник, не теряя хладнокровия, молча слушал.
Наконец, он достал из шкафчика бутылку коньяка и два стакана и перешёл на чистый русский язык.
- Сядь и успокойся, - сказал он грузину. - Всё уладим, не волнуйся.
Полковник оказался одесситом, приехавшим с родителями через Польшу в конце пятидесятых. Конфликт, действительно, уладили.
А бутылку они вдвоём «оприходовали». Полковника я потом не видел, грузин же был хорош!..

Декабрь 89 года. Стольный град Витебск. Улица Буденного. За зарешеченными окнами изредка прогромыхивают полупустые трамваи. Воскресенье. Скука...

...Четверо десантников "встряли", поэтому бумажка с надписью "Увольнительная" не светит никому из них. Один читает потрепанную книжицу, один тихо тренькает на гитаре, двое задушевно беседуют о том, как "на гражданке" будут попиливать тёлок и бухать пиво, водку, ликёры, бальзам, вино, спиртное вообще...

...Близится час обеда. Одна мысль о том, что нужно выходить, строиться, маршировать 50 метров до столовой, а потом жрать там кашку-парашку приводит четверку в состояние тоскливого пиздеца.

- Эх, сейчас бы пельмешек, горряченьких, да под водочку, - потягиваясь, произносит Майкл. Он из Прибалтики, поэтому никто не верит ему, что он русский, посему и кличут "Майклом" на западный манер.

- Пельмешек? - Витёк из Москвы судорожно сглатывает, оторвавшись от книжицы. Парень он здоровый, с выступающими буграми мышц, но "шкальной", что означает, что он отдает честь даже прапорщикам-"солярикам" и до ужаса боится всех, у кого хоть на одну лычку на погонах больше чем у него.

- А вот у нас на Хорводоканале вже обед кончился, а там... - пускается было в воспоминания Сашка по кличке "Француз" из Днепропетровска...

- А почему бы и не па? Пуркуа, собственно, - раздаётся голос киевлянина Паши, самого продвинутого из всех. До армии он окончил рижскую мореходку, побывал даже в буржуйских странах, прилично знает английский...

...Остальные трое настораживаются и глядят на Пашу. Заметив, куда устремлен его взгляд, также поворачивают головы. Паша пристально смотрит на подоконник, на котором стоит тривиальнейшая трехлитровая стеклянная банка. Из нее торчит два проводка от армейского кипятильника, заботливо сооруженного из двух бритвенных лезвий "Спутник", спичек и ниток.

План действий созревает мгновенно: Витек отправляется ополаскивать банку; Француз натягивает бушлат и начинает открывать окно, которое только с виду забито толстыми деревянными плашками, а на самом деле гвозди входят в дерево подоконника едва на три-пять миллиметров; Паша и Майкл деловито роются по карманам своих "парадок", собирая взносы на общее дело...

Худющий Француз, изгибаясь как гутапперчевый, проскальзывает между окнами решетки. Оставшиеся трое глядят ему вслед, пока он не скрывается за поворотом, где, как известно, находится магазин...

...Через пятнадцать минут Француз проскальзывает обратно. В руках у него две квадратные картонные пачки с плохооттиснутой надписью: "Пельмени". В пачках находится нечто среднее между доисторической окаменелостью и алмазом, не по ценности а по степени твёрдости. Некоторое время четвёрка размышляет вслух, что, мол, неплохо бы топориком, на худой конец штык-ножом поработать, но солдатская смекалка берет верх: оба пакета кладут на разогретый котёл линотипа и через некоторое время окаменелость начинает превращаться в клейкую массу с редкими вкраплениями мяса.

А тем временем вода в трехлитровке уже готовится закипеть; кипятильник мнит себя транспортником "ИЛ-76д" и натужно ревет, заставляя банку дрожать на подоконнике.

- Воду надо посолить, - авторитетно заявляет Майкл, - а то пельмени невкусные получатся.

Остальные, терзаемые желудочными спазмами, понятливо соглашаются. Майкл всыпает в закипающую воду столовую ложку соли и резво отскакивает от банки. Кипятильник начинает реветь с удвоенной энергией, вода начинает бурлить и выбрасывать пузыри воздуха, между полюсами кипятильника происходят микровзрывы, окрашивающие наступающие ранние сумерки в мрачные багровые тона. Ни дать не взять - кабинет доктора Калигари или замок Франкентштейна в миниатюре.Витек в три гигантских прыжка оказывается рядом с рубильником и обесточивает помещение.

В наступившей тишине четверка переглядывается, но Рубикон уже перейден: Француз отряжается на дежурство у рубильника, Майкл вываливает пельмени из пачки в банку и, отойдя метра на три, командует:

- Включай!

...В банке начинается непонятное ворчание, минуты через три переходящее в зловещий гул взлетающего истребителя. В банке мечутся красные сполохи, пельмени, пена... Еще через пару минут, достигнув каскадных оргазмов в кипятке, вышеупомянутые пельмени начинают десантироваться через край банки, тяжело плюхаясь на широкий подоконник...

- Выключа-а-а-й!!! - истошный вопль в три глотки...

...Повторив цикл раз пять, четверка достает заботливо стыренные из столовой миски, сливает в подпол лишнюю воду, справедливо распределяет деликатес согласно числу участников и приступает...

- А всё же водочка не помешала бы, - минут через пять лениво напоминает Майкл. Остальные трое молча соглашаются. Глаза у всех слегка осоловелые, в воздухе еще носится чудный запах недавнего кулинарного подвига, который напоминает о далеком доме, о маме, хлопочущей вероятно в этот же момент на кухне; тут же о ее ноги трётся кошка в ожидании своей порции варёной рыбы; словно спохватившись, начинает порыкивать советский холодильник; загробные голоса в трехканальной радиоточке уступают своё место "Песням народов СССР"; в комнате батька смотрит телевизор; тут же младшая сестренка, старательно слюнявя цветной карандаш, "пишет" письмо брату в армию...